Убитое счастье (СИ), стр. 35
А еще ведь нужно как-то преодолеть противоположный склон.
Он вроде бы не был таким крутым, но Юля уже смогла убедиться, что первое впечатление часто бывает ошибочным. Она падала, с головой зарываясь в сугроб, выкарабкивалась оттуда, с трудом снова вставала. Чтобы переступить из следа в след приходилось помогать руками, сама нога так высоко не поднималась.
Когда она, скорее скатилась, чем спустилась на дно оврага, сил уже почти не оставалось. Мысли о свекрови, обо всем прочем стали несущественными, далекими и отстраненными. Беспокоило лишь одно, как выбраться из ловушки, в которую она сама себя загнала? Так неосторожно, так глупо. И слезы, которые теперь не переставая сочились из глаз, уже не имели ничего общего со случившемся накануне. Теперь они стали выражением собственного бессилия и тоскливой безнадеги.
На четвереньках Юля переползла по обледеневшим бревнам через ручей. Он не полностью замерз и в проталинах у камышах зловеще чернела свободная от ледяного панциря вода. А выбравшись на противоположный берег, поняла: сил на то, чтобы подняться, не осталось.
Она была вся мокрая, от таявшего снега, от пота, дыхание тяжелое, все время казалось, что не хватает кислорода. Пыталась вдохнуть больше воздуха, а он, вместо того, чтобы добавить сил, с хрипом вырывался назад.
Вернулось головокружения, резко, без предварительных позывом, стошнило. Юля вытерла рот снегом, набрала его в рот, чтобы смыть остатки неприятного вкуса и поспешно отползла в сторону, дабы не вдыхать вывернувшуюся из нее зловонную гадость. От одного вида блевотины, рвотные симптомы повторялись.
Рукавички потерялись, шапочка тоже слетела. Нужно было вернуться за ней, но очередной приступ слабости накатился с такой силой, что Юля вообще перестала что-то соображать. В глазах потемнело, она чувствовала, что сознание покидает ее.
Знала, что нельзя расслабляться, но сделать уже ничего не могла.
Вдруг почувствовала, что внизу живота стало мокро. Как будто села в лужу. Только, откуда здесь взяться луже?
Прежде, чем мир вокруг полностью укрылся за черной пеленой, Юля успела понять, что у нее отошли воды.
Глава двадцать пятая
Звонок Игоря застал врасплох. Весь день у него было приподнятое настроение. Никаких предчувствий, наоборот, состояние бесшабашной веселости и праздника на душе. Жизнь казалась прекрасной, и ничего не должно было ее омрачить. Он уже собирался домой, думал, не мешало бы заскочить в магазин, купить что-то вкусненькое, когда рабочий телефон на столе нервно затрезвонил. Именно — нервно. Словно предупреждая о чем-то нехорошем, что предстояло услышать.
Не буду поднимать трубку, решил Игорь. Кто ему может звонить на рабочий телефон? Если кто-то из близких, они знают номер мобильного. А портить настроение не хотелось, тем более, что через каких-то четверть часа он может с чистой душой наплевать на все, связанное с работой, и отправиться домой, где ожидают тепло, уют и любимая жена.
Телефон не умолкал очень долго. Потом, наконец-то, затих, но спустя мгновенье ожил снова.
Да что же это такое!
Сбежать, что ли, в курилку и там провести остаток рабочего дня. Игорь уже поднялся со стула, чтобы последовать своему же совету, но почему-то передумал. Сам не понял, почему. Поколебался немного и таки решился поднять трубку.
Через полчаса он уже был в больнице.
Услышанное не то, что ошарашило, пришибло, он не мог отыскать правильного слова, каким можно было бы охарактеризовать свое состояние. Да и зачем это нужно? Наверное, чтобы отвлечься. Потому что не мог до конца поверить услышанному, все тешил себя мыслью, что врач ошибся номером телефона.
Совпадения ведь бывают всякие, иногда совсем несуразные. Сколько в городе людей с одинаковой фамилией, одинаковыми именами. И почему нельзя предположить, что у кого-то из его однофамильцев есть жена по имени Юля?
Но номер телефона…
Откуда они узнали именно номер телефона? Ведь это — рабочий телефон, и в справочнике возле него указано название редакции, а не фамилия Игоря.
— Да не волнуйтесь вы так, — врач был немолодой, похоже, повидавший в жизни всякого, и чужое горе его мало трогало. — С вашей женой все будет в порядке… Вот только, — он затянулся сигаретой, выпустил дым в сторону открытой форточки, — ребенка спасти не удалось… Но ведь, согласитесь, могло быть намного хуже. Если бы ее случайно не заметили, пришлось бы венки покупать…
Наверное, Игорь выглядел совсем плохо.
Врач достал со шкафчика начатую бутылку коньяка, посмотрел на свет граненый стакан, посчитал его достаточно чистым, и щедро наполнил почти до половины.
— Выпейте, легче будет…
Игорь отрицательно покачал головой.
— Ну, как хотите.
Врач влил крепкий напиток в себя и закурил новую сигарету.
— Я могу ее увидеть? — спросил Игорь.
— Вообще-то, ей нужен полный покой, но… — Он поднялся, вытащил из шкафа белый халат, шапочку, марлевую повязку и протянул все это Игорю. — Одевайте, и пакетики на ноги не забудьте. У нас, знаете ли, стерильность. Посторонним нельзя, только для вас исключение.
Юля была бледная, непохожая на себя. Лицо застывшее, словно маска, глаза открытые, направлены в потолок, только вряд ли она что-то видела. В палате она была одна. Соседняя койка пустовала. На ней даже матраса не было, только голая сетка.
— Только недолго, я здесь в коридоре покурю, — врач деликатно вышел из палаты, а Игорь присел на табуретку и взял жену за руку.
— Юлечка…
Она повернула голову, смотрела невыносимо долго, как будто не узнавала.
— Игорь, — произнесла, наконец. Он увидел, что из ее глаз сочатся слезы.
— Ну что ты, глупышка, ведь все нормально…
— Ты считаешь, что это нормально? — она заплакала вслух.
— У нас еще все впереди…
— Игорь! — крикнула громко, с истерическими нотками, — Игорь, — уже тише, — Игорь, я убила твою мать…
Отвернулась от него, уткнулась головой в подушку, зарыдала.
— Что?
Услышанное его совсем не тронуло, слова пролетели мимо, не зацепив, хотя он прекрасно понял их смысл. Стало только еще больнее за состояние жены. Понятно, нервный срыв и все прочее.
— Юлечка, ты переволновалась…
— Нет. Игорь я правду говорю. Я ударила ее кочергой по голове. Я не знала, что это она. Она сзади подошла. Потом я побежала к тебе…
Она выложила все, захлебываясь, срывающимся от волнения голосом. И все, сказанное женой, было очень похоже на правду.
Игорь достал телефон. Когда он набирал номер, пальцы его нервно подрагивали.
Гудок. Второй. Третий. Четвертый.
Что-то щелкнуло.
— Ало!
— Мама, это ты?
— Ты кого-то другого хотел услышать? Тогда перезвони, ошибся номером.
— Подожди, мама, — от сердца отлегло, — ты сейчас где?
— Дома, конечно. Где мне еще быть. Мог бы и навестить. Мне что-то нездоровится…
— Голова болит?
— Сердце. Уже второй день из дому не выхожу… И давление…
— А эта твоя квартирантка?
— Я же тебе говорила, она замуж выходит.
— Извини, мама, сегодня не могу. Юля в больнице.
— Да кто она такая…
Игорь не стал слушать дальше, он и так прекрасно знал, что хотела сказать ему мать, слышал все не один раз, и слова ее набили оскомину.
— Вот видишь, тебе все приснилось, — обратился к жене. — Она дома, три дня уже не выходит на улицу…
Глаза у Юли были широко раскрыты, то ли от потрясения, то ли от какого-то мистического ужаса. И непонятно было, чего она сейчас боялась больше, мыслей о том, что совершила убийство, или осознания, что все оказалось лишь ее фантазией?
— Игорь… Мне кажется, что я сошла с ума… — и снова заплакала.
Через неделю Игорю разрешили забрать Юлю домой. Она сидела рядом с ним на переднем сидении, совсем никакая, тупо смотрела в стекло и молчала. Игорь тоже молчал.
За время вынужденного одиночества он успел передумать о многом. Он не мог так, как Юля убиваться за потерянным ребенком. Для него он не успел стать живым, был абстракцией и не воспринимался, как умерший или погибший. Просто, должен был появиться на свет, но по какой-то причине не смог. Придется ожидать следующего. И в то же время ему казалось, что он в состоянии понять переживания Юли.