Полет Жирафа, стр. 19
Стансы
Нужны жилетке рукава,
чтоб быть счастливой вместе с ними.
А то случится одева-,
а — ться якшается с другими.
Нужны галошам сапоги,
они в сомненье и тревоге:
не знаешь, встать с какой ноги,
чтоб лихо шлёпать по дороге.
Закату хочется в рассвет,
рассвету — в сумрак и ненастье,
и да упрямо рвется в нет,
предполагая в этом счастье.
Но счастьем нам не угодить,
одно мы в жизни знаем твёрдо:
едва научишься ходить,
как говорят: иди ты к чёрту!
Элегия
А морда просит кирпича отнюдь не для беседы
о Тициановых холстах, о ритмах Дебюсси.
Нас окружает странный мир, который нам неведом,
его услышать и понять едва ли хватит сил.
Но морда просит кирпича. Не для высоких истин,
не для задумчивых страниц, что выстрадал Монтень,
Уходит солнце в облака, и опадают листья,
и стынут жаркие слова, и мысль уходит в тень.
А морда просит кирпича. Безмолвно, безнадёжно.
Откуда в мир она пришла? Куда она уйдёт?
Но просит морда кирпича… Когда-нибудь… возможно.
Жизнь продолжается. Всему настанет свой черёд.
Обед для майора
Майор Иванов, хорошо пообедав,
случайно попал на обед к людоедам.
Смутился, конечно. И даже хотел
признаться, что он уже плотно поел.
Но было бы это едва ли уместно,
поскольку ему приготовили место
не за столом — в самом центре стола.
Гордыня майора была польщена:
ведь был он пока ещё только майором
и даже полковником станет не скоро,
майорство его остаётся при нём,
а тут — почитай генеральский приём.
Майору в майорах уже не сидится,
но что за причуда — на стол громоздиться?
Кому это нужно? Хорош этикет!
Ведь так из майоров дойдёшь до котлет.
И вдруг — словно что-то раздвинуло шторы
в смятенном и тёмном сознанье майора:
внезапно он понял, что это лишь сон.
Придётся, ребята, сменить рацион!
И надо же было вам так промахнуться!
Учтите: лишь стоит майору проснуться,
и ваш, мироеды, исчезнет и след.
Накроется ваш генеральский обед.
Так думал майор, беспощадно и едко.
И вдруг он осёкся, узрев людоедку.
Ах, как на майора смотрела она!
Ещё голодна, но уже влюблена.
У женщины связано то и другое,
и это в ней самое дорогое, —
так мнилось майору. Наверное, он
был тоже и голоден, и влюблен,
хотя перед сном хорошо пообедал.
И он бы проснулся назло людоедам,
за их людоедство воздал им сполна…
Но мысль промелькнула: а как же она?
Она же исчезнет, развеется, сгинет,
её не останется и в помине,
нигде для неё не отыщется мест…
Пускай перед этим хотя бы поест.
Как стало застолье за вилки хвататься,
он было подумал: пора просыпаться.
Но как тут проснёшься? Он просто без чувств
от этих бездонно разинутых уст.
Пусть ест дорогая. Куда торопиться?
В другой раз ведь может она не присниться.
Его уже режут, шматуют, едят,
а он всё храбрится; ни шагу назад!
и так хорошо на душе у майора!
Теперь он, конечно, проснётся не скоро,
и, может случиться, вообще никогда…
А что если это не сон, господа?
На скамейке в парке Лысый и Курносый.
ЛЫСЫЙ: Моя жена ужас как не любит, чтоб ею командовали. А я так люблю командовать.
КУРНОСЫЙ: Командуй так, чтоб она не слышала. Я в войну так командовал Вторым Украинским фронтом.
ЛЫСЫЙ: Ну и как?
КУРНОСЫЙ: А то ты не знаешь! Победа была за нами.
* * *
Выхожу из раздумья глубокого,
шевелю неживые слова.
Столько мыслей вокруг да около,
посредине — моя голова.
Возвращаюсь в раздумье снова я,
а в раздумье — темно и серо.
Подставляю под мысли голову,
как под кран пустое ведро.
Нет, не капает. Что-то испорчено.
Надо срочно что-то чинить.
Надо вызвать водопроводчика,
но не знаю, куда звонить.
Проблемы в пути
ПРОБЛЕМА НАЧАЛА
Отошло начало от причала,
потихоньку движется к концу.
Но конец началу не к лицу.
Разве нет у нас других маршрутов?
ПРОБЛЕМА ВЫХОДА В ШИРОКИЙ СВЕТ ИЗ ЗАКРЫТОГО ОБЩЕСТВА
Шёл по улице кирпич, кланялся знакомым
и всё дальше уходил от родного дома,
от родных кирпичных стен, отчего порога…
До чего ж ты хороша, дальняя дорога!
ПРОБЛЕМА ШАТАНИЯ ПО ГОСТЯМ В УСЛОВИЯХ КРИМИНАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКИ
Крыша поехала в гости к забору,
в дом её лазили все без разбору.
Крыша вернулась и горько рыдает:
«Господи, клёпок опять не хватает!»
СЛУЧАЙНЫЕ СВЯЗИ — БЕЗ ПРОБЛЕМ
То ли в шутку, то ль всерьёз, в щёчку или в ручку
целовал утес взасос голубую тучку.
И теперь она о нём слезы проливает,
а утесу хоть бы что, говорит: «Бывает!»