Империум человечества: Омнибус (ЛП), стр. 280

— Я, как вы знаете, не совершенно наивен, — сказал он. — Я член Коммерческой палаты Гунарво и, к тому же, будущий вольный торговец. Вы, видит Император, сами мне это уже неоднократно говорили. Так что давайте начистоту. Вы весь вечер отчаянно хотели поговорить со мной о делах, а теперь молчите. Что вы мне недоговариваете?

Сзади раздался крик — акробат проделал что-то невероятное. А может, упал на голову и умер. Домасе было все равно. Она наблюдала за выражением лица Варрона.

— Появилось еще одно требование наследства.

Варрон моргнул раз, другой, потом уставился назад, на веселящихся людей. Домаса смотрела в другую сторону, куда меньше доверяя разнообразным — пятьсот шестьдесят восемь видов, так он хвастался — хищным растениям, чем Варрон.

— Невозможно, — наконец сказал он.

— Если вы так думаете, — ответила Домаса, — подождите еще денек, и до вас дойдет сообщение об этом. Это коммюнике Адептус, заверенное командным участком Арбитрес на Гидрафуре. Флотилия отправится на поклон к тому из Арбитрес, которого назначат руководить церемонией, как это и предполагается. Но при этом они собираются заявить, что есть другой, лучший претендент на хартию, который и должен стать новым вольным торговцем Фраксом вместо вас.

— Невозможно, — в голосе Варрона не было гнева, только неверие. — Какими идиотами надо быть, чтобы думать, что кто-то другой может просто прийти и получить хартию? Арбитрес руководят наследованием именно для того, чтобы такого не случалось.

— Хартия остается в семье Фраксов, Варрон. Это все. Как вы думаете, что происходит, когда ее оспаривает какой-либо иной наследник? Именно поэтому в ход процедуры были добавлены Арбитрес. Если есть другой человек, годящийся в наследники, то именно они решают, кто из них должен все получить.

— Да. Ну, видимо, так и выходит. Я никогда не выяснял, как именно происходит наследование, когда наследников более одного, Домаса, потому что наследник — это я. Первый и единственный.

Голос Варрона стал настолько громким, что кендранское перистое дерево неподалеку застонало, пытаясь выбросить еще незрелые споры в направлении шума. Домаса бросила тревожный взгляд назад, и Варрон глубоко вдохнул, снова приводя себя в равновесие.

Наконец, Домаса заговорила:

— Может быть, вы и были единственным наследником, Варрон, но вам придется поменять свои представления. Вам придется очень сильно изменить свое отношение к идее, что можно просто протянуть руку и взять хартию. Теперь я скажу это снова. Некоторые люди, обладающие большим могуществом, считают, что вы полноправный наследник, чьи притязания следует защищать. Они обнаружили это коммюнике и сделали так, чтобы я встретилась с вами, дала знать, что мы на вашей стороне, и убедилась в том, что вы готовы к путешествию. Вам бросит вызов другой сын Хойона. Ваш сводный брат. Петрона Фракс.

Глава пятая

На долгом извилистом пути от Шексии к Гидрафуру имматериум вихрился и волновался. Не настолько, чтобы это представляло опасность, но распорядители флотилии вообще не любили рисковать, поэтому возле огромной пустой системы Антозир Проксима, среди прекрасных и безжизненных гирлянд газовых облаков, флотилия вышла из варпа и остановилась на отдых. Как всегда, пока корабли стягивались, пересекая окраины Антозира, между ними струился вокс-траффик, а то и пролетал время от времени челнок — те, у кого были поручения или груз, который нужно было срочно доставить на другое судно, пользовались преимуществом свободного передвижения в реальном космосе.

На «Бассаан» с «Рассвета Прозерпины» прибыл челнок с двумя бригадами поваров и забойщиков и полным трюмом откормленных на просторных пастбищных палубах вердибыков, предназначенных для кухонь «Бассаана». Восемь из этих поваров недавно уже посещали «Бассаан» и пробыли там один день непосредственно перед тем, как флотилия вошла в варп на окраинах Шексии, и поэтому они стали мишенью для флагманского энсина Нильса Петроны, который ждал, скрываясь в тенях огромного камбуза. Перед его униформы был испачкан рвотой, а правая рука крепко сжимала рукоять тычкового кинжала.

Двумя часами ранее он осмотрел затуманенным, расплывчатым взглядом оружейную стойку в своей роскошной каюте, решил, что слишком плохо себя чувствует, чтобы пользоваться огнестрельным оружием, и едва не потерял равновесие, когда попытался на пробу взмахнуть своей положенной по рангу абордажной саблей. Использовать кинжал было наименее рискованно, промахнуться им сложнее. Петрона понимал, что его зрение все больше портится, поэтому он, в любом случае, вряд ли смог бы воспользоваться пистолетом.

Все началось на ужине, где собралось около двух дюжин членов флотилии, все примерно того же возраста, что и Петрона, включая нескольких его друзей. Ужин устраивал старшина-интендант Генш.

Генш, этот тщеславный ублюдок-отравитель с маленькой блондинистой бородкой, которой он так гордился. Петрона стиснул рукоять кинжала с такой силой, что руку закололо. Он слышал голос этого человека у себя в голове — влажный, самодовольный, как будто он говорил с полным ртом сливок.

— Почему я вас всех сюда пригласил? — спросил он. — Разве это не очевидно?

«Нет», — ответила пара голосов. Немногие из них знали его лично.

— Вышла новая директива от распорядителей флотилии, устраивать подобные собрания. Начальница экипажа Бехайя с энтузиазмом отнеслась к этой идее.

«Чушь», — согласились они позже, пока ели. Об этом стало бы известно и другим.

— Во флотилии скоро появится новый вольный торговец, — сказал Генш, — и благослови Император торговца Варрона! Пришла пора нам всем собираться вместе, как товарищи по экипажу, как братья и сестры, — добавил он, потягивая напиток. — Нам надо, чтобы каждая душа на нашем флоте знала, что она — часть братства, единой команды…

Тогда Петрона сразу понял, что это ложь, хотя он пока не думал, что и Генш считает это ложью. И все эти волнующие, подогреваемые вином разговоры о золотых годах торговца Варрона, которые вскоре последовали за речью Генша, только вызывали в памяти лицо матери, и оно беспрестанно парило перед внутренним взором Петроны. Он не осмеливался проявить гнев во время ужина, но потом, когда он возвращался в свои покои, ему попалась пара палубных матросов, которых он не знал. Он прорычал, что те якобы неподобающе на него посмотрели. Его друзья схватили и удерживали одного из них, в то время как Петрона набросился на второго, и когда он, наконец, вернулся в свою комнату, костяшки его пальцев были содраны и кровоточили, а в голове гудело от усталости. Обычно после того, как он заканчивал вечер подобным образом, возникало ощущение мира и покоя, но на этот раз подобных чувств не было. Впрочем, учитывая, в каком состоянии пребывали его мысли с той встречи в шексийском переулке, ночь, проведенная во сне без сновидений, была достаточной наградой.

Мясо вердибыка в котле полыхнуло, повара засмеялись и захлопали в ладоши при виде вспышки желтого пламени. Петрона, волоча ноги, брел между двумя мусоропроводами, но тут его колени подогнулись, острие кинжала заскрежетало об одну из труб, и он повалился. Он лежал ничком в тесном пространстве, чувствуя, как бурлит желудок — последняя пища вышла из него два часа назад, но желчь все равно подступала к горлу каждые несколько минут. Глаза, казалось, горели как угли, и неважно, сколько он их ни зажмуривал или массировал веки, они никак не могли прослезиться и немного облегчить страдания.

Утром, проснувшись в таком состоянии, Петрона сразу понял, что виновен в этом Генш. Когда он с трудом выбрался из кровати, а в горле забулькала рвота, он, превозмогая рези в животе и головную боль — как будто позади глаз крутился острый шип — осознал, что это было сделано намеренно. Ренджилл, его давняя подруга с тех самых пор, как они вместе играли на изукрашенных палубах-садах «Обещания Каллиака», которая сидела рядом с ним на ужине у Генша, лежала на пороге собственной каюты и билась в конвульсиях. Ее рот и подбородок тоже были испачканы желчью, но смешанной с кровью и слизью, и когда Петрона подковылял к ней, кровь начала сочиться также из ее ушей и ноздрей.