Зверь дышит, стр. 33

Последний по времени из найденных документов — это «Записка о казённой лосиной фабрике» 1852 г. (Из бумаг действительного тайного советника Тенгоборского.) Это рукопись, в которой рассказывается о возникновении, краткой истории и тогдашнем (1809–1852 гг.) состоянии фабрики.

Фабрика была основана в первые годы XVIII в. при Петре I в Москве близ Каменного моста, и рабочие люди набирались «из Чернослободцев, дворцовых и монастырских крестьян и другого звания людей». В 1709 г. по тесноте места она была перенесена в Богородский уезд на берег р. Клязьмы в 42 верстах от Москвы.

Положением о лосиной фабрике 15 сентября 1809 г. ей «дано новое образование». Лосиная фабрика с кожевенным при ней заводом учреждена для выделки «лосиных и кожевенных амуничных вещей на Гвардию, Армию, Гарнизоны и другие воинские команды, т. е. портупей, перевязей, перчаток и ранцев». С этого времени фабрика работала только на бычьих, яловичных, козловых, телячьих и тюленьих кожах, покупавшихся на торгах «в Московской комиссариатской Комиссии» или заготовлявшихся дирекцией «на коммерческом праве».

О размерах фабрики можно судить по сообщаемым в «Записке» цифрам. На фабрике в работе было 32 чана. Ежегодная заготовка дров составляла 1900 саженей (1500 для лосиной фабрики и 400 для кожевенного завода). Расход сальных свечей был 70 пудов в год (50 на фабрике и 20 на кожевенном заводе). Фабрика занимала площадь 74 дес. 871 саж., с рабочим посёлком, в котором было 398 домов. Способных работать обоего пола мастеровых насчитывалось 1639 человек. Заработки в летний день были 11 3/7 коп., в зимний день 5 1/7 коп.

Теперь на основании этих архивных материалов можно попытаться сделать хотя бы самый приблизительный подсчёт исходного количества лосей в конце XVII в., когда началось их массовое истребление. Если учесть потребность войск, внутреннее потребление и постоянный в течение многих десятилетий экспорт, то максимальная ежегодная добыча лося в начале XVIII столетия, может быть, достигала сотни тысяч голов. Однако с 20-х годов она немногим превышала годичную потребность войск в 10–15 тыс. голов, а с конца 30-х годов была ещё меньше. Постоянство больших чисел добычи в течение полустолетия показывает, что поголовье снижалось сначала медленно и что, следовательно, процент отстрела не сильно превышал процент прироста, в наше время равный 12–15 %. Считая величину ежегодной добычи равной 20 % от общей численности, определяем последнюю в полмиллиона голов. При более точных расчётах по уравнению экспоненциальной кривой с учётом архивных данных искомая древняя численность получается менее 500 000. Это близко к современной численности, которая оценивается в 400 000. Вместе с тем за истекшие 200 лет вдвое сократилась лесная площадь и, следовательно, плотность заселения лосей теперь не менее чем вдвое превышает древнюю. За это же время в 10 раз выросло народонаселение, и лоси стали вынуждены концентрироваться в немногих удалённых урочищах, где их плотность в десятки раз выше средней древней плотности. В центральных областях площадь лесов с 1696 г. сократилась втрое. В то же время из указа Анны Иоанновны видно, что число лосей в них было намного меньше, чем в других местах империи, в частности, в Сибири. Это показывает, что современная плотность лосей здесь особенно сильно превосходит древнюю и что в Московской области такого переуплотнения лосей, как теперь, никогда не было за последние 300 лет.

Будучи самым крупным и сильным из оленей, лось имеет наибольшие возможности для защиты от хищных зверей. Однако в глубокоснежный период, особенно при наличии наста, лось делается совершенно беззащитным и в многоснежных районах северной тайги нередко становится жертвой даже такого небольшого хищника, как росомаха. Вообще же из всех хищных зверей наибольшие опустошения в популяциях лося производят волки, отсутствующие, как правило, в многоснежных северотаежных районах.

В период ледостава и вскрытия рек много лосей тонет при попытках перейти реку по тонкому льду. Во второй половине мая — первой половине июня чаще всего бывают нападения медведей на новорожденных лосят. Осенью медведь представляет для лосей наибольшую опасность, особенно в годы неурожая ягод.

Почти во всей литературе по лосю имеются сообщения о прирученных лосях, которые применялись для верховой и гужевой езды. Однако все эти сообщения от раннего Средневековья до наших дней звучат крайне неопределённо, нигде не указывается, сколь долго лоси служили в качестве домашних животных, какие грузы они тянули или переносили, удавалось ли повысить их работоспособность путём какого-либо воспитания. По-видимому, прирученных лосей в большинстве случаев кормили совершенно неподходящей пищей, в результате чего животные погибали в первые годы своей жизни.

В городской ратуше г. Дерпта (Тарту) хранится распоряжение XVIII в., воспрещающее езду на лосях по городу.

В начале XVII в. в Швеции лоси в санной упряжке использовались для перевозки курьеров. Затем в шведской армии пытались создать лосиную кавалерию, но эти части просуществовали только до первых сражений — лоси решительно разбегались при встрече с любой реальной опасностью. Спустя 200 лет, когда этот опыт был забыт, а Советский Союз готовился к войне с Финляндией, боевые лоси были призваны решить проблему проходимости кавалерии по болотам и глубоким снегам Карельского перешейка. В секретных лосиных хозяйствах лосей объезжали, приучали к звукам выстрелов. Однако к Финской кампании 1939 г. создать какие-либо боеспособные подразделения не успели. А ко времени Великой Отечественной войны оказалось, что кавалерия уже не нужна вообще.

ПУТЬ

Путь от станции к даче начинается с площади, нагретой солнцем, пустой — лишь два-три бомбилы стоят у автобусной остановки. Будка с разливным квасом закрыта. Напротив продуктовый магазин с надписью «Винный дворик», но на самом деле там есть все продукты, не только вино. Возле крыльца стоит девочка с двумя велосипедами, а к ней по ступенькам сходит женщина с сумкой. Она в чёрных очках, белых брюках и широкополой шляпе.

Путь ведёт налево, мимо помойки, отгороженной от площади невысокой кирпичной стеной. Там гора пакетов с вываливающимися внутренностями, среди них в смрадном мареве тени — одна, вторая, — зыблются, ворошат, перебирают. Потом, через несколько шагов, сидит на замусоренной траве под ясенем или клёном какая-нибудь выпивающая компания — иногда двое, иногда побольше. Не пристают, заняты своим разговором. Мимо них путь ведёт к лестнице, нисходящей к реке Хрипанке: два десятка бетонных выщербленных ступенек, по ним взбирается навстречу толстая женщина с пластиковыми пятилитровыми бутылями в руках. Набрала воду в роднике — справа, под горой. А вон там и мужчина с велосипедом, навьюченным такими же бутылями: ведёт за руль, сейчас будет закатывать на обрыв по песчаной тропе рядом с лестницей. К роднику не сворачивать, а идти вперёд по дамбе с асфальтовой дорожкой. Впереди деревянный двугорбый мост. Слева, над виадуком в это время пробегает почти бесшумно поезд «Атаман Платов», стремящийся в Ростов-на-Дону. Это значит, время близится к половине восьмого. Поезд гудит перед станцией.

За спиной, в стороне Раменского вдруг забурчало что-то. Оглядываешься: может, гроза будет?.. Вдоль Хрипанки растёт старый ольшаник, говорят, реликтовый. Стволы высокие, не ниже сосен. К одному стволу перед мостом прибит чёрный фанерный щит и на нём белой краской от руки написано:

Государственный памятник природы

Долина рек Хрипани и Куниловки в п. Кратово Постановление Главы Адм. МО № 194 от 7.09.92 Режим водоохранный прибрежной полосы

На мосту иногда стоят, иногда сидят на перилах подростки с банками коктейлей или пива и с мобильниками. Сейчас никого. Несколько досок в настиле проломано. Дырки где заделаны, где нет. Хрипанка совсем обмелела, еле-еле движется. Внизу по болотистому берегу, заросшему крапивой, вьётся дорога с развороченными колеями, где гоняют некие местные идиоты на квадроциклах. Сразу за мостом — поляна с двумя сосновыми пеньками посередине. Здесь начинаются дачи. Первая — Вадима, ветерана войны. Дача трижды горела, и трижды он её восстанавливал. Сейчас в саду видны машины, кто-то сидит за столом — приехали, похоже, сыновья. Прямо, вдоль железной дороги, идёт в гору улица Железнодорожная, но путь сворачивает от поляны направо, в безымянный проулок между Вадимом и другими дачами. И выводит снова на Хрипанку, только повыше, — к поляне, самой красивой в Кратове. Здесь сосны и ели стоят, наверное, столетние, и в любую погоду присутствует нечто торжественное. За поляной — уступ речной террасы, и там уже ольшаник и пойменная лужайка. Тропа спускается к речке — к так называемому «второму мосту», а точней, к старой запруде, сложенной когда-то из бетонных блоков, но давно размытой. Налево же, вверх начинается улица Комиссарова, верней, она тут кончается. Туда ведёт и путь.