Увязнуть в паутине (ЛП), стр. 55

Его представления были чрезвычайно пластичными, и Шацкий начал размышлять, что, если прямо сейчас он отправится мастурбировать в туалете районной прокуратуры, не будет это означать, что следовало бы обратиться за помощью к специалисту. Колебался он не дольше пяти-шести секунд. Встал, надел пиджак, чтобы спрятать стояк.

И тут она позвонила.

— Привет, что делаешь? — спросила Моника.

— Думаю о тебе, — ответил он в соответствии с правдой.

— Обманываешь же, но мне приятно. У тебя электронная почта имеется, или бюджетники не могут позволить себе Интернет?

Шацкий сообщил адрес своей почты и спросил, что Моника собирается ему прислать.

— Уж-жасный вирус, который всех вас обвинит в противоправительственной деятельности и вышлет на пятидневный семинар в Лодзь. Каждый день по восемь часов обязательных лекций с Миллером, Яскерней и Калишем, а под конец Пенчак [117] станцует у шеста. Сам увидишь. Что, не желаешь иметь сюрпризов?

У Шацкого вырвалось, что он не слишком любит неожиданности.

— Не ври, все любят, — легко заметила Моника, — но я звоню не затем. Утром я разговаривала с Гжесем — представь себе, он до сих пор еще любит меня — так он обещал, что с удовольствием поможет. Вот буквально только что позвонил и сказал, что даже чего-то там нашел, и что он предпочел бы с тобой встретиться. Я не хотела давать ему номер твоего сотового, так что сообщаю тебе его номер. Можешь позвонить за счет налогоплательщика. То есть, за мой.

Шацкий начал было благодарить, но Моника сообщила, что как раз начинается редакционная планерка, на котором она обязательно должна быть, и отключилась, не успел Теодор пригласить ее на кофе.

После того он быстро договорился с «Гжесем» и отправился в туалет.

2

Полное имя Гжеся было Гжегож Подольский, и выглядел он весьма симпатичным типом, хотя вызывал впечатление существа, которое в биологическом смысле до сих пор не в состоянии выйти из периода созревания. Высокий, непропорционально худой, сгорбившийся, со слишком длинными руками и ногами, к тому же слегка прыщеватый и гладко выбритый. Одет он был неожиданно старомодно, словно герой ГДР-овских молодежных фильмов семидесятых годов. Теннисные туфли, штаны из бурого неизвестно чего, зеленоватая рубашка с коротким рукавом, подтяжки. Шацкий не знал, что эта стилизация «под старину» стоила Подольскому большей части его зарплаты архивиста.

— Пан знает, чем был отдел «Цэ»? — спросил Подольский, когда они только обменялись поздравлениями.

Шацкий не знал.

— Это, можно сказать, была нервная система службы безопасности, нейроны, соединяющие каждого функционера, каждый департамент и отдел. Информационная мега-сеть. На официальных документах имелось название «Центральный архив МВД», но в фирме все это называли не иначе как «Цэ». Сам я интересуюсь этим уже много лет, и должен пану сказать, что если бы у красных были такие компьютеры, как у нас сейчас, они бы могли раздавить нас как клопов, одним щелчком. Мало того, я считаю, что тогдашняя система регистрации и дополнения информации с помощью фишек была гораздо лучше супер-пупер-современной компьютерной системы ZUS. [118]

Шацкий лишь безразлично пожал плечами.

— Интересно, но ведь давно уже известно, что бюрократия — это черта любой тоталитарной системы.

— Вот именно, — для Подольского эта тема, и вправду, была захватывающей. — Без бюрократии, без учета информации, без порядка в бумагах никакая подобная система долго бы не удержалась. Потому-то у немцев все хорошо шло — потому что у них был порядок, на все имелись квитанции. Но у всякой палки имеются два конца. С одной стороны, благодаря бюрократии, тоталитарная система способна функционировать, с другой — она оставляет от себя кучу бумаг для тех, кто будет сводить счеты с этой же системой. В данном случае: для нас. Вот вам пример…

Шацкий пытался перебить парня робким жестом, но Подольский этого вообще не заметил.

— Пану известна история Малешки? Наверняка ведь, ее каждый знает.

Малешка был известным оппозиционером, понятное дело, у него имелся свой номер в списке интернированных, как и каждый, за кем следили, на кого завели папку оперативной разработки и т. д. Понятное дело, первый попавшийся эсбек или милиционер не могли заглянуть в бумаги СС [119] «Збышека», то есть, именно Малешки, все было засекречено, все имело особое значение. Но, прошу себе представить, что в совершенно не секретных отчетах оперативного фонда имеется заметка, сколько было выплачено «Збышеку» за доносы, и там имеется тот самый номер Малешки. Вы считаете, бессмысленно? Отчего же! Просто, в бумагах должен был быть порядок. Один человек — один номер. Потому-то меня и бесит, когда каждый сексот начинает плакаться, что ему гадкие коммуняки подделали папку, чтобы теперь, понимаешь, обвинить во всех грехах. У всех функционеров было выше крыши работы с заполнением бланков. Только лишь тот, кто понятия обо всем этом не имеет, может утверждать, будто бы по вечерам красные фабриковали левые расписки. Эсбеки были злыми, иногда глупыми, но вот недоразвитыми они точно не были. Представьте себе, что всякого человека, к которому был проявлен интерес — пуская по самому мелкому поводу — сразу регистрировали под порядковым номером в ОИК, обще-информационной картотеке. Это при условии, что данная личность не была зарегистрирована там ранее, что, естественно, необходимо было проверять с помощью специальных проверочных карточек. Как только человека регистрировали, то всякий раз, когда с ним что-то происходило, необходимо было заполнять дополняющие листы, попадавшие потом в специальные картотеки и и алфавитные указатели.

— Зачем? — автоматически спросил Шацкий, когда архивариус на мгновение остановился, чтобы сделать вдох. Хотя, говоря по правде, ему вовсе не хотелось знать ответа на этот вопрос.

— Как это: зачем? Да затем, что когда пан поедет в отпуск в Лебу, [120] а там эсбеки, следящие за местным «врагом», узнают, что пан ел с ним камбалу с бумажной тарелки, они сразу же захотят узнать, а кто пан такой. Они подадут запрос в «Цэ». Там кто-нибудь проверит, имеется ли пан в ОИК, какой у пана номер, «открыто» ли ваше дело и находится ли оно в распоряжении, к примеру, какой-нибудь из воеводских комендатур или же лежит в архиве. И отдел «Цэ» даст соответствующие сведения, если, естественно, сможет — так как пан, вполне возможно, является очень ценным СС, материалы которого, понятное дело, существуют, но предоставление сведений, заключенных в них, обусловлено различными…

Шацкому все это было совершенно до лампочки. Он отключился и погрузился в эротические фантазии.

Разговаривали они уже целый час. За это время, среди всего прочего, он узнал, чем различались регистрационные формуляры ЕО-4 и E0-13-S, и последний символ Шацкий запомнил только лишь потому, что тот ассоциировался с аппаратами EOS фирмы Cannon. Хотелось бы ему иметь себе такой… Может, в рассрочку? Нужно будет поговорить с Вероникой, в конце концов, цифровой аппарат они просто должны были иметь. У каждого имеется, а у них… Ему были скучны все эти сведения о карточках и формулярах службы безопасности, хотелось взять собеседника за шиворот, хорошенько тряхнуть и заорать: «мужик, мне нужно поймать и посадить за решетку убийцу, а ты мне тут про какие-то фишки пиздишь!».

— Прошу меня извинить, пан Гжегож, — вежливо перебил Шацкий лекцию о том, что практика не всегда поспевала за теорией, дела переезжали, придерживались, их «на минутку» присоединяли к другим делам, и временами у него, архивариуса Гжегожа Подольского, складывалось впечатление, что легче было бы найти в один день Ковчег Завета и Священный Грааль, чем долбанную гэбитстскую папку.

— Только мы все время их находим, — поднял он указательный палец, — так что пускай они не рассчитывают.