Увязнуть в паутине (ЛП), стр. 51

Он повернулся и столкнулся с Моникой.

— Ты не в себе, Теодор, — рассмеялась журналистка. — Бегаешь туда-сюда, а меня и не замечаешь. Не думал же ты, что в такой прекрасный день я буду сидеть внутри? Там бы меня видело слишком мало народу, — говоря это, она крутанулась на каблучках тех самых сандалий, в отношении которых вчера Шацкий расточал комплименты.

Шацкий подумал, что обязан взять назад все, что говорил об этой фигуре. Ноги вовсе не были кривыми, плечи — широкими, а груди — маленькими. Все в ней показалось абсолютно совершенным, и это не могло быть заслугой только лишь тоненького льняного платьица — разрезанного во всех тех местах, где должно было быть разрезанным. Ему вспомнилась советская сказка, [105] в которой король пожелал проверить ум героини, приказав ей прибыть в замок одновременно и одетой, и раздетой. Хитроумная девица прибыла, закутавшись в рыбацкую сеть. Стоя под солнце, Моника казалась одетой в что-то немногим большее. Когда они уселись за столом, Теодор без труда мог различить очертания ее тела и белого нижнего белья.

— Ты и вправду переоделась, — завел он совершенно глупо.

— Ты считаешь, что мне это не идет?

— Жалею, что не взял фотоаппарат.

— Ничего страшного, могу как-нибудь еще раз все это надеть для тебя.

— Только без нижнего белья, — автоматически выпалил Шацкий и чуть не сбежал. Это же не Вероника, придурок, а девушка, которую ты знаешь всего неделю. Возьми себя в руки!

— Хмм, а я и не знала, что мы настолько хорошо знакомы, — со смехом заявила Моника, явно довольная, и это потрясло прокурором почти так же, как и его собственные слова.

Теодор начал было извиняться, но Моника рассмеялась еще громче и положила ему палец на губах.

— Ну хорошо, договорились, — сказала девушка и откинулась на спинку своего стула.

— О чем договорились? — не совсем понимая, о чем та, все еще чувствуя прикосновение ее палец на своих губах.

— Без нижнего белья.

«Tu l’as voulu Georges Dandin!» [106] — подумал он.

6

Без четверти шесть он вошел в помещение детского сада. Хеля бросилась ему на шею с такой радостью, будто бы они не виделись десять месяцев, а не десять часов. Она была последним оставшимся ребенком во всей группе. Пани Марта, к счастью, ничего не сказала, только поглядела на Шацкого значаще.

Дома он позволил малышке включить телевизор, чувствуя себя слишком виноватым, чтобы что-либо ей запрещать, но и слишком отвлекшимся после встречи в «Шпильке», чтобы играться с дочкой. С Моникой они вновь болтали в основном о работе, журналистка выпытывала у него всякие мелочи, утверждая, что они нужны ей для книжки. Но ее меньше интересовали технические подробности работы прокурора, гораздо сильнее — связанные с ней эмоции, и по причине требований исповедоваться, свидание из внезапно сделалось более интимным, чем Шацкий того желал. К тому же, с такой плотной подкладкой из флирта.

— Одного только не понимаю, — сказала Моника, когда они уже вставали от стола. — Ты государственный служащий, тебе тридцать пять лет, у тебя имеются жена и ребенок, а еще седые волосы. Ты можешь мне объяснить, почему я думаю только лишь и исключительно о тебе?

На это он ответил, что это его тоже удивляет, практически точно так же, как и факт, что это явно действует в обе стороны. И сбежал.

Дома он пытался дозвониться до отставного капитана милиции Стефана Мамцажа, но телефон того, либо был испорчен, либо просто отключен, так как в трубке все время раздавалось сообщение не может быть осуществлено. Вероника вернулась без пары минут семь, и Шацкий посчитал, что повод в форме Мамцажа является совершенно замечательным, чтобы вырваться из дома. На самом же деле он боялся, что жена прочитает по его глазам все то, что происходило днем, каждое услышанное и высказанное слово.

Олег был прав. С капитаном Шацкий и вправду был соседом. Уродливый десятиэтажный блочный дом на Молота он видел — к сожалению — каждый день из своих окон, поход к нему занял пару минут. Шацкий набрал на домофоне «46», но никто не отвечал. Прокурор уже собрался было отказаться от своей затеи, когда к двери подъезда подошел лохматый подросток с умным и красивым, хотя и прыщеватым лицом и восьми- или девятилетняя блондинка с чертиками в глазах. Хеля наверняка полюбила ее с первого же взгляда.

— У него домофон не работает. Я открою пану, — сказал парень и набрал код.

Нужно было поблагодарить, но Шацкий внутренне сжался. Он всегда так реагировал, когда имел дело с инвалидами. Милый подросток произнес эти слова очень медленно, протягивая гласные до бесконечности. В его исполнении предложение было настолько длинным, что парень произносил его в три этапа, по пути набирая воздух. «У него домофон», вдох, «не работает», вдох, «я открою пану». Несчастный пацан, похоже, это было какое-то повреждение речевого центра, и, наверное, ничего более. Ведь родители не доверили бы ему младшую сестру, если бы он был серьезно недоразвит.

Шацкий пришел в себя и поблагодарил, стараясь говорить не спеша и четко, но парень поглядел на него, словно на психа, девочка же в это время бегом поднялась на площадку между этажами.

— Догоняешь? — спросила она, все время подскакивая на месте. Возможно, у нее был СДВГ. [107] Шацкий подумал, что судьба жестоко наказала семейство, одарив его красивыми, но больными детьми. Вместо ответа брат поглядел на нее с сожалением.

— Ты не хочешь догонять, потому что ты жирный, — выпалила девчонка, когда все они ожидали лифта.

Парень усмехнулся и повернулся к Шацкому.

— Не обращайте, — вдох, — внимания, — вдох. — Он еще, — вдох, — маленькая.

— Совсем я не маленькая, — запищала та.

Втроем они вошли в лифт. Парень глянул вопросительно.

— Сорок шестая квартира, это какой этаж?

— Четвертый, — подросток нажал на кнопку.

Лифт был старый и раздолбанный, в нем ужасно воняло мочой. К сожалению, вскоре Шацкий мог удостовериться, что, скорее всего, несло мочой капитана Мамцажа или его знакомых.

— И вовсе я не маленькая, — злобно прошептала маленькая блондинка и пнула брата ногой.

— Ты, — вдох, — малый, — вдох, — карлик, — ответил тот, все с той же улыбкой, которая доводила девчонку до белого каления, и попытался погладить ее по голове.

— Оставь меня! — девица ударила его по руке, что, естественно, не произвело на подростке никакого впечатления. — Вот увидишь, тебя накажут! Не разрешат тебе лопать жирок!

Теодора Шацкого вся эта дискуссия весьма веселила, но, к сожалению, лифт остановился. Симпатичные родсвеннички вышли вместе с ним, исчезнув за дверью одной из квартир на той же лестничной площадки. Под самый конец парнишка удивленно глянул на Шацкого, а потом на двери, перед которыми прокурор остановился. Шацкий понял значение этого взгляда. В двери не было замков, они вообще были слегка приоткрыты, и ознутри ужасно несло ссаками. На самом пороге спокойнехонько сидела пара прусаков. Капитан Мамцаж явно не был любим соседями.

Звонок не работал. Шацкий громко постучал. Он ожидал, что никто не отзовется, но в дверях довольно быстро появился потасканный… появилась потасканная… Шацкий только по серьгам понял, что перед ним стояла женщина. Она без всякого грима могла бы сыграть супругу морлока в экранизации «Машины времени». Выглядела она почти что на шесть десятков, но с тем же успехом ей могло быть и всего четыре десятка лет. Квадратная фигура, квадратное селянское лицо, густые черные волосы, подрезанные, скорее всего, ею же самой. Взгляд злой.

— Слушаю пана? — спросила она. У нее был чистый, сахарный, фальшиво вежливый голос человека, привыкшего выпрашивать.

— Я разыскиваю Стефана Мамцажа, — ответил на это Шацкий.

Женщина отодвинулась в бок и открыла двери шире, впуская Шацкого. Прямо в лицо ему ударил стоялый грязный смрад, от которого его потянуло на рвоту, но он храбро вошел вовнутрь. Он знал, что через несколько минут к вони привыкнет, точно так же, как к трупному запаху прозекторской. Только это было мизерным утешением.