Жребий вечности, стр. 20

Скорцени устало провел ладонью по лицу, помассажировал пальцами виски и настороженно взглянул на дверь, за которой все еще скрывалась от них, от фюрера и всего рейха новая, никому пока что не известная Фюрер-Ева – очень уж понравилось ему это определение Фройнштаг: Фюрер-Ева!

– Сейчас я жалею только об одном: что никогда не смогу заменить ту, настоящую Фюрер-Еву на самую достойную из возможных копий, в облике которой вижу только вас, моя штурмбанн-Лилия.

– А почему вы так безнадежно отбрасываете подобный ход? – без какого-либо кокетства осадила его Фройнштаг. – Еще все может быть. И внешность еще не самое главное. Главное заключается в том, чтобы, увидев меня, фюрер вновь воспылал страстным желанием заполучить наследника престола Третьего рейха в образе истинного арийца. Чтобы он воспылал этим желанием, увидев именно меня.

– Не доведи Господь.

– …И не сомневайтесь: воспылает, – не собиралась щадить его мужские чувства Лилия. – В конечном итоге окружению фюрера совершенно безразлично, кто там предстает в ипостаси Фюрер-Евы. Или же, наоборот, совершенно небезразлично. В любом случае они вынуждены будут признать, что рядом с фюрером давно должна была оказаться именно такая женщина… в мундире офицера СС.

15

Ознакомившись с небольшим, всего на десяти страничках, докладом комиссии, Шернер мог лишь пожалеть о том, что все пятеро ее членов уже в потусторонних мирах, а то бы он задал им с десяток-другой наводящих вопросов.

– Эти аненербисты все начали сводить к мистике, – возмутился он, возвращая Скорцени копию, которая тоже подлежала особому хранению. – Среди них не было ни одного настоящего технаря, который бы понимал, что он имеет дело с техникой и технологией высшего порядка, и сумел бы нацеливать работу комиссии. Диск, конечно же, нужно было перевезти в какой-нибудь надежный бетонный бункер, который пришельцы не смогли бы сжечь; к нему следовало допустить широкий круг специалистов: химиков, металлургов, энергетиков, знатоков двигательных установок.

– Но хоть что-нибудь полезное для себя извлечь отсюда вы сумели? – помахал штурмбаннфюрер папкой с бумагами.

– Какие-то элементы – да. Причем еще раз убедился, что в своих поисках я иду тем же путем, которым шли конструктора пришельцев.

– Вот и прекрасно, Шернер! Творите свой «шернеролет», ваши фантазия и инициатива ничем не скованы. Кстати, чего добивался от вас барон фон Браун?

– Чтобы я отказался от разработки проекта дисколета и вернулся к нему в конструкторское бюро ракетчиков.

– Вы ни в коем случае не должны делать этого, Шернер!

– Хотя он в чем-то прав: мой проект уже не вписывается в потребности армии, я не успею создать свой дисколет до того, как завершится война. К тому же для Германии она, скорее всего, завершится трагически. И тогда неизвестно, кто сумеет воспользоваться моим проектом: англичане, русские или американцы. Но, кто бы им ни воспользовался, это грозное оружие будет направлено прежде всего против Германии, на подавление арийского духа.

– Вот об этом я и хочу поговорить с вами, маркграф фон Шернер, более основательно.

Они нашли небольшой пивной подвальчик недалеко от исторического музея, в котором хозяйничал старик баварец, на лацкане пиджака которого красовался Железный крест первой степени, добытый им в боях еще Первой мировой.

Он оценивающе осмотрел двух молодых людей и проворчал: «Не моего, унтер-офицерского, ума это дело, но в таком возрасте, и не быть в мундирах армии фюрера!» А ставя на их стол кружки с пивом, демонстративно пожимал плечами, продолжая мысленно рассуждать с самим собой.

– Вот он – неистребимый германский дух, круто замешанный на неугасимой баварской воинственности, – проговорил Шернер. – То, что он ставит нам на стол отвратительное пиво, – его не волнует, а то, что мы не в мундирах, – возмущает. Не понимая того, что каждый должен делать свое дело. Вы были на фронте, Скорцени?

– На Восточном. Чуть было не вошел в Москву.

– А я боюсь не столько фронта, сколько того, что вместе со мной погибнут мои идеи.

– Всякий творец должен думать не столько о своей собственной судьбе, сколько о судьбе своих творений.

– Но точно так же о судьбе его творений должна думать и родина творца.

– Вот видите, маркграф, вы сами подвели меня к тому разговору, ради которого я и наметил встречу с вами. Протоколы фрейбургской комиссии – всего лишь повод. Вы слышали о Рейх-Атлантиде, о том грандиозном строительстве, которое разворачивается сейчас во Внутреннем Мире Антарктиды, в ее огромных пустотах – с прекрасным, постоянным климатом, богатейшими залежами полезных ископаемых и полном отсутствии традиционных врагов Германии?

– Так, в общих чертах.

– Правильно, в общих. Поскольку строительство это ведется в обстановке строжайшей секретности. Часть этого Внутреннего Мира уже обжита потомками атлантов, уцелевших после гибели Атлантиды. В своем развитии атланты оторвались от нас на несколько столетий. В частности, они обладают дисколетами и иной, пока что недоступной нам техникой. Атланты помнят, что они арийцы, и готовы помочь нам создать в глубинах Антарктиды Четвертый рейх [20]. Страну, в которой будет царить арийский дух, арийская кровь и арийская философия. Они заинтересованы в нашей, свежей и благотворной для них, арийской крови; в наших воинах, в наших интеллектуалах и, конечно же, в наших ведущих конструкторах. Сейчас мы перебрасываем в Рейх-Атлантиду тысячи рабов – военнопленных и много истинно арийской молодежи.

– Много молодежи – это правильно, – механически как-то произнес Шернер. Все это время он слушал Скорцени, так и не донеся кружку с пивом до рта. На какое-то время он попросту забыл о ней. – Я так понимаю, что вы станете фюрером Четвертого рейха?

– Я – фюрером?! Почему вы так решили?! – искренне удивился Скорцени. – Мне такое и в голову не приходило. Ни мне, ни Гитлеру, вообще никому.

– Напрасно, господин Скорцени. Вы – кумир молодежи. О вас много пишут в газетах и говорят по радио. Вы решительный и волевой человек. Молодежь пойдет за вами. У Третьего рейха есть свой кумир и свой фюрер. Такой же свой кумир и свой фюрер должен появиться и у Четвертого, последнего, действительно Тысячелетнего рейха.

Скорцени покачал головой, смерил Шернера почти таким же взглядом, каким баварец-бармен только что смотрел на него самого, и, вновь удивленно качнув головой, улыбнулся.

– Может быть, мы когда-нибудь вернемся к этой теме. А то я уже перестал понимать: кто кого агитирует за Рейх-Атлантиду. А реальность такова, что пока что наш фюрер Адольф Гитлер поручил мне отвечать за безопасность операции «База-211», как мы условно называем Рейх-Атлантиду. Поэтому я совершенно официально предлагаю вам дать свое принципиальное согласие на отбытие в Четвертый рейх, где вы сразу же становитесь ведущим авиаконструктором, а также основателем и руководителем Академии наук этого нового государства.

– То, что вы только что сказали об Академии наук, – это серьезно?

– Естественно.

– Почему не Вернер Браун?

– Мы оставим его американцам.

– Как это возможно?! – поразился услышанному доктор Шернер.

– А вы, естественно, хотели бы, чтобы Браун, наш Ракетный Барон, достался русским? Нет уж! Вместе с несколькими другими конструкторами, инженерами, техниками мы сдадим его американцам. Кое-кто, правда, достанется англичанам и русским. После чего все они решат, что захватили весь наш научно-технический потенциал рейха. Им и в голову не придет, что все самое талантливое научное ядро собрано у нас в Антарктиде. А значит, они подарят нам несколько десятилетий спокойной жизни и работы. Как видите, я с вами предельно откровенен.

– Благодарю за доверие, штурмбаннфюрер.

– Кстати, кроме всего прочего, атланты согласились поделиться с нами эликсиром долголетия, позволяющим жить до пятисот лет. Ну, нам с вами пятьсот уже не протянуть, это – для будущих поколений, но то, что лет двести нам будет отведено – несомненно.