Стылый ветер, стр. 52

– Проклятье! Как скоро… – Всадники в кирасах были людьми Пройдохи Селима. Хотя, конечно, бумаги, которые они сейчас предъявляли офицеру, наверняка в порядке. – Неужели они успеют догнать Ахмета?

Семеро всадников тем временем, отсалютовав на прощание офицерам и капитану, устремились дальше на юг.

«Наверняка они расспрашивали офицеров об Ахмете и теперь мчатся по его следам... – Колонна солдат уже скрылась за поворотом, а Ду все сидел, уставившись на дорогу. – Когда беда, нависшая над ними, столь близка и реальна, особенно тошно оставаться в стороне. – Он, наконец, поднялся с травы и вскочил на лошадь. – Для того ли я купил тебя вчера, быстроногий, чтобы снова взяться за старое?.. Я ведь по-прежнему считаю, что был прав, не поехав с Ахметом! Плохо бросать друзей, когда они в опасности. Но Ахмет спасает эту девчонку!.. Аллах, помоги мне. Надоумь, как быть. Люди Селима их убьют... Говоришь, мне самому надо было ее подстрелить, когда я все узнал? Нет, Алла, ты же всевидящий. Не можешь ты мне так сказать. Это я сам придумал. Ахмет стреляет быстрее меня, я знаю. И потом – он действительно любит ее, так что я все равно не смог бы ее убить... Почему он сам этого не сделал, когда все про нее узнал? Неужели действительно весь мир и свою бессмертную душу Ахмет готов променять на ее смазливую мордашку? Или он все-таки не все нам рассказал? Надеется на что-то?.. О милосердный и благочестивый, за какие грехи рвешь мою душу пополам?»

С пригорка, на котором рос укрывший Ду яблоневый сад, открывался прекрасный вид на долину. Всадники Пройдохи Селима двигались в сторону гор. А на севере из клубов пыли, еще не осевшей после прошедшей здесь только что колонны солдат, появилась еще одна кавалькада. Вглядевшись повнимательней, Ду снова вздрогнул – на их шляпах трепетали зеленые кокарды полиции Христа.

Глава 20

«Пусть так, – думал Цебеш. – Не Христос, а кто-то другой. Христу нечего делать в этом, забывшем о милосердии, мире. Но я верно все рассчитал. Я уже чувствую шаги того, кто идет сюда! Сегодня ночью все будет решено. И предотвратить этого никто уже не сумеет... Мир должен измениться. И он изменится. Теперь уже не остановить. Я привел в этот мир Марию, нажал все пружины, и теперь механизм может двигаться сам собой, без моего вмешательства. Он вселится в Марию в это полнолуние, или в следующее, или потом, до исхода года. Будет ли при этом проведен ритуал, в сущности, не так уж и важно. Для Него не так уж и важно. Но для меня...

Сомнения – удел малодушных! Пусть я рискую собой – не в первый раз. Пусть другими – я заслужил это право. Мне нужно провести вселение согласно ритуалу, МОЕМУ ритуалу. Тот, что войдет в этот мир, должен коснуться меня благословенным крылом. Я призвал его в мир и получу часть пришедшей с ним силы. Неисповедимы пути Господни. Что будет потом – неведомо. Придя, он может смести меня, как пушинку. А может и вознести до небес. Быть может, я увижу все, что произойдет, но буду отброшен в сторону за ненадобностью. Пусть. Для многих ученых даже такой результат – предел мечтаний.

Но сначала надо найти Марию».

– Томас!

Через несколько секунд дверь в комнату распахнулась и в нее торопливо вбежал кучер.

– Принеси мой саквояж. И убери всю мебель из зала.

– Вы в ЗАЛЕ собираетесь чертить свои знаки?

– Да... И поторопись. У нас мало времени. Пока я буду заниматься, приготовь еды, накорми и запряги коней.

– Но ваша милость! Вы больны! Вам нельзя теперь никуда ехать. Я не могу...

– Это приказ.

Томас, встретив взгляд хозяина, вздрогнул и, ничего не ответив, вышел вон.

– Проклятье! Почему все они в конце концов перестают мне подчиняться?.. Почему моя рука слушается меня беспрекословно, а мой слуга вдруг начинает перечить?

Осторожно поднявшись с постели, Цебеш накинул себе на плечи камзол и, опираясь на посох, двинулся в зал, где уже стоял в центре комнаты его саквояж.

– ...И мы решили помочь тебе. Растить ребенка без отца тяжело. Тем более двоих...

– Вы хотите мне помочь?! – удивленно и одновременно обрадованно всплеснула руками Тереза.

– Да, милочка, – ласково улыбнулся Джеронимо Ари, – мы заберем у тебя одного из двойняшек. Это уменьшит обрушившееся на твои плечи бремя и спасет невинное дитя от голодной смерти.

– Нет! – Тереза в ужасе отступила. – Вы не можете забрать у меня ребенка. Я люблю обоих. Одинаково.

– Подумай хорошенько. В одиночку тебе не прокормить двоих. Само Провидение направило нас сюда. Ты отдашь нам одного из мальчиков и получишь от меня деньги на пропитание второго ребенка.

– Так вы хотите купить у меня младенца?

При слове «купить» кардинал поморщился.

– Если хочешь, можно и так это назвать... Итак, ты согласна?

– Двадцать талеров! – выпалила Тереза, выпучив глаза. – Или убирайтесь отсюда к чертовой матери!

Скривив презрительно губы, Джеронимо достал кошелек и, отсчитав монеты в горсти, выложил их на стол. Потом он подошел к деревянной колыбельке, в которой посапывали два завернутых в какие-то лохмотья младенца. Склонился к ним и замер на миг. Ему было страшно.

– Ну давай! Выбирай скорее, монах. Если ты будешь возиться, они проснутся и начнут в две глотки орать.

«Господи, боже правый! Помоги мне, грешному рабу твоему!» – Великий Инквизитор, кардинал Джеронимо Ари сотни раз присутствовал на экзекуциях, собственноручно выдавливал из еретиков и чернокнижников признания и без пощады отправлял их на костер. Сотни раз нарушал он каноны, проводя страшные ритуалы и читая запретные слова заклинаний. Но еще ни разу он не приносил невинного младенца в жертву Сатане.

– Что ты топчешься, монах? Никак выбрать не можешь? Давай, я сама тебе...

Он резко подался вперед и выхватил одного из младенцев, испугавшись, что мать дотронется до него раньше. «Ты уже отказалась от своего ребенка, безжалостная тварь... Интересно, сколько талеров заплатил тебе за веселую ночку отец этих детей?» Не сказав ни слова, Джеронимо аккуратно прикрыл младенца краем сутаны и вышел вон из каморки Терезы. За дверью его ждала карета и четверо солдат архиепископской гвардии.

Проводив его взглядом, Тереза бросилась к столу и стала трясущимися руками пересчитывать серебряные монетки.

– Одна, две, три, шесть... – зашевелила она губами, раскладывая монетки на столе и загибая пальцы. – Как там дальше? – Все ее пальцы были уже зажаты в кулак. – Следующая будет десять. Потом одиннадцать, двадцать... Или двенадцать? – Она бессильно опустила голову. – Никто не учил меня считать, как же я сосчитаю эти проклятые монеты?! – Со всего размаха она ударила кулаками по горсти серебра и, упав на грязный стол, разрыдалась надрывно, зло и безысходно. В колыбельке испуганно захныкал разбуженный ребенок.

За окнами хибары всеми лучами солнца сверкал в витражных окнах зальцбургского собора безжалостный полдень – двадцатое октября 1618 года.

«Прости меня, Себастьян... Прости и ты. – Конрад погладил рукой одну из множества органных труб. – Даже если они починят меха, привести в работоспособное состояние до сегодняшней ночи его не сумеет никто».

Конрад уходил из собора с чистым сердцем: он не сделал с инструментом ничего необратимого. Но играть на нем теперь невозможно. Осеннее полуденное солнышко приятно припекало спину, а свежий ветер с гор подхватывал и нес на север дорожную пыль из-под его башмаков. «Убедиться наверняка, что все получилось, и домой! Видит бог, я сделал все, что в моих силах».

«Странные способы действия у этих иезуитов, – думал Альбрехт Валленштейн. – Все под видом какого-то заговора, тайны. Может быть, это сделано с целью произвести на меня наибольшее впечатление? Впрочем, наверняка у них здесь что-то особенное. Отец Лоренцо мог найти меня и в столице. Но он почему-то написал мне в Олмюц, прикрываясь псевдонимом, и призвал сюда... Благословить меня прилюдно он мог и в Вене. Там бы это имело даже больший эффект... Интересно, сначала, прочитав письмо, я подумал не о когорте воинов Христа, а о каких-то чернокнижниках или протестантах. А впрочем – какая разница. Если есть верное средство побеждать, то я принял бы его и у черта!»