Танатонавты, стр. 4

— Здурово!

Рауль возвел очи горй. Своим попеременным энтузиазмом и тошнотой я начал его утомлять. Тем не менее он продолжил. В конце концов, я был его единственным слушателем.

— Этот змий — добрый удав, который отпугивает врагов света. Он старается как может, но есть еще одна рептилия, злобная такая, Апофиз. Это реинкарнация Сета, бога зла. Он крутится вокруг барки, пытаясь ее опрокинуть. Изредка он выскакивает из воды и плюется огнем. Он ходит кругами и выпрыгивает из волн в надежде заглотить перепуганную душу покойника. Если все окончится благополучно, лодка мертвых продолжит свой путь, скользя по подземной реке, пересекающей дюжину нижних миров. По пути их поджидает множество опасностей. Нужно пересечь ворота Ада, обойти стороной водяных чудовищ, уберечься от летающих демонов. Но если мертвец сумеет пройти все испытания, он…

К моему великому огорчению, Рауль на этом умолк.

— Продолжим на следующей неделе. Уже семь, моя мать сейчас начнет волноваться.

Мое разочарование его рассмешило.

— Всему свое время. Не будем торопиться.

Следующей ночью мне впервые приснился сон, будто я лечу сквозь облака. Я лечу словно птица. Нет, я сам стал птицей. И я лечу, лечу… И вдруг, огибая облако, я вижу женщину, одетую во все белое. Она сидит на облаке и очень красива, такая юная и стройная. Я приближаюсь к ней и вижу, что у нее в руке маска, закрывающее лицо. Еще ближе, и я дергаюсь от ужаса. Это не маска, это череп, зияющие глазницы, застывший в гримасе безгубый рот…

Я проснулся весь в поту. Прыжком я соскочил с кровати, помчался в ванную и сунул голову под кран с холодной водой, чтобы смыть этот кошмар.

На другой день, за завтраком, я спросил у матери:

— Мам, ты веришь, что можно летать как птица?

Может, я немножко спятил из-за того случая с машиной? Она бросила на меня странный взгляд.

— Хватит болтать ерунду и ешь свою кашу.

14 — МИФОЛОГИЯ МЕСОПОТАМИИ

"Куда идешь ты, Гильгамеш?

Пока людей ваяют боги,

И их же обрекают вслед на смерть,

Ту жизнь, которую ты ищешь

Ты не найдешь. Себе одним

Те боги сохранят

Жизнь вечную".

Сказание о Гильгамеше (Отрывок из работы Френсиса Разорбака, «Эта неизвестная смерть»)

15 — У РАУЛЯ НЕ ВСЕ ДОМА

Всякий раз, встречаясь на кладбище Пер-Лашез, мы говорили с Раулем о смерти. В смысле, говорил-то Рауль, а я только слушал. Ничего такого нездорового, грязного или там скабрезного в этих разговорах не было. Мы просто обсуждали смерть как некий интересный феномен, точно так же, как могли бы говорить про инопланетян или мотоциклы.

— А мне сон приснился, — сообщил я.

Я хотел рассказать ему про ту женщину в белом атласном платье и маской скелета, что сидела в небе, но Рауль не дал на это времени. Он тут же меня прервал:

— Да-да, у меня тоже был сон. Я изготовил огненную колесницу. Взобрался на нее и пылающие кони понесли меня к солнцу. Нужно было пересечь кольца огня, чтобы добраться до звезд, и чем дальше я углублялся в эти самые кольца, тем больше у меня возникало чувство, что я понимаю суть вещей.

Уже позднее я осознал, что вовсе не случайно Рауля интересовала смерть. Как-то вечером, вернувшись из школы, он прямиком направился в туалет и там нашел своего отца, висящего над унитазом. Френсис Разорбак был профессором философии при лицее Жан-Жоре, что в Париже.

Неужели Френсис Разорбак обнаружил нечто настолько интересное про тот свет, что пожелал покинуть этот?

Именно так и считал Рауль. Его отец умер вовсе не от горя или кому-то назло. Он умер, чтобы лучше понять тайну. К тому же, мой друг был в этом тем более убежден, раз в течение многих месяцев его отец работал над диссертацией, озаглавленной "Эта неизвестная смерть".

Он без сомнения обнаружил что-то очень важное, так как прямо перед тем как повеситься, бросил свою книгу в огонь. Обугленные листы еще витали в печной трубе, когда Рауль нашел его тело. Уцелело только порядка сотни страниц. Они касались античной мифологии и культа мертвых.

После таких событий Рауль ни на минуту не переставал обо всем этом думать. Что же такое важное раскопал его отец? Что вообще собирался он отыскать в смерти?

В день похорон Рауль не плакал. Но как раз ему-то никто не сделал замечаний. Ни малейшего упрека. Слышно было только: «Этот бедняжка настолько травмирован самоубийством своего отца, что не способен даже плакать». Кабы я знал это раньше, то полегче налегал бы на свой рецепт из телячьих мозгов с вареным шпинатом и последовал его примеру.

Едва только похоронили его отца, как отношение матери к Раулю полностью переменилось. Она исполняла все его капризы. Она покупала ему любые игрушки, любые книги и газеты, какие он только требовал. Он был полным хозяином своего времени. Мать убеждала меня, что Рауль всего лишь избалованный мальчишка, потому что, во-первых, он вообще единственный ребенок в семье, а во-вторых, остался без отца. Я сам захотел стать избалованным мальчишкой, даже если для этого придется отказаться от семьи.

Мне же вообще ничего не разрешали.

— Так ты что, все еще водишься с этим Разорбаком? — как-то спросил отец, зажигая очередную свою сигару, распространявшую зловоние метров на тридцать в округе.

Я горячо запротестовал.

— Да он мой лучший друг!

— Ну-ну, оно и видно, что ты не умеешь себе друзей выбирать, — заметил отец. — Ясно же, что этот парень психический.

— Это почему?

— Не делай невинного лица. Евойный папаша довел себя до того, что повесился. С этакой наследственностью ему только и остается, что с катушек поехать. Да к тому же мать не работает и знай себе довольна пенсией. Это все не то. Тебе надо нормальных людей держаться.

— Рауль нормальный, — усиленно убеждал я.

Тут вечный предатель, мой братец Конрад, решил, что настал удобный момент подсыпать соли в рану.

— Самоубийство — болезнь наследственная. Дети самоубийц сами к этому склонны, навроде детей из разведенных семей, которые потом сами же устраивают так, чтобы и их брак оказался с гнильцой.

Все прикинулись, что пропустили мимо ушей замечания моего братца-кретина. Тем не менее эстафету приняла мать.

— Ты считаешь, это нормально часами проводить время на кладбище, как Рауль?

— Мам, ну послушай, это же его личное время, что хочет, то и делает. Никому не мешает…

— Он его еще и защищает! Один другого лучше! Да он же тебя за собой таскает, чтоб разглагольствовать посреди надгробий, прости господи!

— Да хотя бы и так, ну и что?

— А вот что! Беспокоить мертвых — значит навлекать на себя несчастья. Их надо оставить с миром, — безапелляционно заявил Конрад, всегда охотно готовый помочь утопить ближнего своего.

— Конрад — кретин! Конрад — кретин! — заорал я и врезал ему по кумполу.

Мы покатились по полу. Отец решил подождать, пока Конрад мне не ответит, а уж потом нас разнять. Ждал он, однако, не так долго, чтобы дать мне время для реванша.

— А ну тихо, сорванцы, а то я сам начну раздавать по ушам. Конрад прав. Таскаться по кладбищам — значит навлекать несчастья.

Он выпустил бесформенное облако сигарного дыма, сопровождая его утробным кашлем, и затем добавил:

— Для разговоров есть и другие места. Кафетерии там, парки, спортивные клубы. Кладбища сделаны для мертвых, а не для живых.

— Но пап…

— Мишель, ты меня уже довел до ручки. Или прекратишь корчить из себя умника, или ты у меня получишь.

Мне только что досталась пара оплеух, так что я немедленно стал ныть, чтоб избежать новой затрещины.

— Ну вот видишь, оказывается, умеешь плакать, когда захочешь, — саркастически заметил отец.

Конрад сиял. Мать приказала мне отправляться в свою комнату.

Вот так я начал понимать, как именно работает мир. Надо оплакивать мертвых. Надо слушаться родителей. Надо соглашаться с Конрадом. Нельзя строить из себя умника. Нельзя слоняться по кладбищам. Надо выбирать своих друзей из числа нормальных. Самоубийство — болезнь наследственная и, быть может, заразная.