Эксцессия, стр. 12

– Вы все равно не поверите, если я скажу, кто я. Но это неважно. Я буду говорить о геноциде. И я буду судить вас по законам военного трибунала. Я буду вашим следователем, прокурором и судьей в одном лице.

Мы делали то, что должны были делать! Мы исполняли долг!

– Благодарю, мы только что обдумали все это. Ваши самооправдания будут учтены в судебном процессе. При заседании комиссии военного трибунала. Я верю в то, что делал!

– Знаю. Это не оправдание.

Кто вы? Кто дал вам право залезать ко мне в голову?

– Мое имя на вашем языке значит “Серая Зона”. И право “залезать вам в голову”, как вы изволили выразиться, мне дает то же самое, что и вам давало поступать так с теми, кого вы убили – сила. Превосходящая сила. Значительно превосходящая вашу – в моем случае. Однако меня отзывают, и сейчас я должен оставить вас. Но я вернусь через несколько месяцев, и тогда мы продолжим наше расследование. У нас достаточно времени, чтобы выстроить обвинение, следствие и защиту.

Что? – подумал он, пытаясь открыть глаза.

– Комендант, с вами уже не случится ничего плохого, потому что вы сами – худшее из зол. Но у вас еще будет время поразмыслить над этим. Пока я не вернусь за вами.

И он снова попал в свой сон.

Он провалился сквозь кровать, ледяное белое покрывало разошлось под ним, пропуская в бездонный резервуар, наполненный кровью: он падал сквозь кровь к свету, где его ждали пустыня и железная дорога, протянувшаяся через пески. Он упал в одну из вагонеток, и лежал там со сломанной ногой в окружении гниющей плоти, стиснутый со всех сторон телами, облепленный испражнениями, в черных язвах, среди жужжания мух, терзаемый лихорадкой и жаждой, не оставлявшими его ни на минуту.

Он умер в вагоне для скота после агонии, казавшейся ему бесконечной. Затем наступил период коротких вспышек сознания, когда он мог видеть свою комнату в санатории. Даже в состоянии шока у него хватало наблюдательности и сил заметить, что время странным образом растягивается. Ему казалось, что в этом бреду прошел целый день, но, пока он часами погружался в свой мучительный сон, в комнате ничего не изменилось.

Он проснулся, погребенный в леднике, умирая от холода. Выстрел в голову только парализовал его. Он все чувствовал. И снова началась бесконечная агония.

Затем опять возвращение домой. Судя по положению солнца, по-прежнему было утро. Он и представить не мог, что в мире существует боль, которую чувствуешь растянутой на всю жизнь. Перед тем, как снова провалиться в сон, он успел заметить, что передвинулся на постели примерно на полдюйма.

На этот раз он оказался на корабле, в трюме, набитом тысячами людей, в кромешной тьме, и вновь был окружен гнилью, разложением и нечистотами, снова слышал стоны и крики. Он был уже полумертв, когда два дня спустя были открыты люки, и тех, кто остался в живых, начали сбрасывать в море.

На следующее утро отставного коменданта нашел уборщик. Старик, скорчившись, лежал у двери в свой номер. Его сердце остановилось.

Выражение лица у мертвого коменданта было таким, что служитель гостиницы едва не обмочился со страху, хотя доктор заявил, что смерть, вероятнее всего, наступила мгновенно.

[плотный луч, М16, пер. @п4.28.858.8893]

хОКБ “Серая зона” оОСТ “Честная ошибка”

Здесь. Я уже в пути.

хОСТ “Честная ошибка” оОКБ “Серая Зона”

Не торопитесь.

Есть срочная работа.

Обработать еще один мозг?

Требуется произвести расследование. Установить истину.

Я должен подумать над этим. В данный момент меня интересует поиск представлений об истине в разуме простейших животных.

Если заинтересованные простейшие на генетическом уровне вычеркнули правду о геноциде из памяти других простейших, в их головах вы ничего не найдете.

Впрочем, никто не станет отрицать, что у вас есть воистину действенные методы.

Спасибо, черт возьми. И поэтому другие корабли называют меня “Живодером”.

Это уж точно.

Что ж, позвольте пожелать вам всего наилучшего, чего бы наши друзья ни потребовали от вас в дальнейшем.

Благодарю. Рад был услужить…

Конец связи.

Две тяжелые микровинтовки беззвучно упали на ковер сразу за люком воздушного шлюза, рядом с ними приземлился плащ. Мягкий свет ламп отразился в лаке деревянных панелей. Ртутные фишки для игры сразу растаяли при температуре, привычной человеку. Пожав плечами, Генар-Хафун вывернул карманы куртки и выплеснул ртуть на ковер.

Зевнув, он двинулся дальше. Забавно, что модуль не приветствовал его.

Винтовки остались лежать на полу в коридоре. Куртку он бросил на скульптуру в холле. Снова зевнул. Скоро рассвет самое время в постель… Он стащил сапоги и закинул их подальше, в коридор, ведущий к бассейну.

Стянув штаны, он вошел в каюту модуля. Держась за стену, начал сбрасывать с себя детали спецжилета и предметы гардероба, пытаясь при этом не упасть. И вдруг почувствовал, что в модуле находится посторонний.

Ну да, там, в глубине гостиной.

Призрак?

Он замер.

Этот кто-то сильно смахивал на тень его любимого дядюшки, как всегда, развалившегося в лучшем кресле.

Генар-Хафун постоял, выпрямившись, словно по стойке “смирно!”, правда, слегка покачиваясь. Ему хотелось протереть глаза, но он не был сейчас способен даже на это.

– Дядюшка Тишлин? – осторожно спросил он, покосившись на привидение. Опершись на антикварную тумбу, он принялся стягивать носки.

Фигура высокого, седого, как лунь, старика поднялась ему навстречу, привычно оправляя длинный служебный китель ветерана Контакта.

– Только его копия, Бэр, только копия, – пророкотал знакомый голос. Голограмма откинула голову назад и вперила в него оценивающий взор:

– Они действительно хотят, чтобы ты сделал это, малыш.

Генар-Хафун почесал в затылке и пробормотал что-то костюму. Тот начал разматываться вокруг него, как апельсиновая кожура.

– И ты, дядя, ты тоже не скажешь мне, в чем дело? – спросил он, выступая из сложенного у ног костюма и набирая полные легкие воздуха. Он сделал это, скорее, для того, чтобы лишний раз подразнить костюм, в модуле дышалось ничуть не хуже и не лучше, чем в спецжилете. Костюм сжался в ком размером с его голову и безропотно поплыл в чистку.

Голограмма дядюшки медленно вздохнула и скрестила руки на груди – жестом, который Генар-Хафун помнил с детства.

– Только не падай, Бэр, – предупредила голограмма. – Они хотят, чтобы ты выкрал душу умершей женщины.

Генар-Хафун стоял голышом посреди модуля, балансируя на одной ноге и недоуменно моргая.

– А я-то думал… – протянул он, наконец.

2. НИКАКИХ ОТКРЫТИЙ

Вот мы встали. Быстро оглянулись вокруг, просканировали… это напоминает… Хм-м. Нечто, плывущее в космосе. Странно. Ничего вокруг не видно. Дурной признак. Или с чувствами не в порядке? Часы едва ползут, как будто ты внутри этой электронной муры… Проводим полный контроль системы.