Воронья дорога, стр. 31

– Прентис!

– Извини. В общем, прав я оказался. Они доехали до Кингласа – Глен-Кингласа, и мы держались у них на хвосте, и они остановились на той самой полосе для стоянки фур, ну, и мы там же, и никто из них ни словечка не проронил. Они вынули кувалды и ломы, обе машины мы развернули, но фары не гасили, так что света было вдоволь, а потом мы с Биллом сидели на поребрике и смотрели, как они… Мама, ты бы видела! Как они расхерачили эту сраную мусорку!..

– Прентис!

– Извини. Но что было, то было – в пыль размолотили помойку. Раздолбали, раскорежили, разломали на куски, а потом и их растолкли в мелкие дребезги. Внутренние железные баки расплющили, бетонный корпус – в порошок. Я тут Биллу говорю: все-таки это неправильно, нельзя же так, а он мне: ну, бывают ведь обстоятельства… Короче, сходил я к его машине и принес канистру с бензином, Билл у нас парень запасливый… И говорю: ну чего? А они стоят, потеют и отдуваются, и видок у всех такой опустошенный, и только Эш кивает, ну, я и вылил бензин на то, что осталось от мусорки, бросил спичку и —фурр! —до небес, а мы стоим и тащимся. И тут рядом коп тормозит! Я глазам своим не поверил! Ну, сама прикинь, какова была вероятность? И проехала-то мимо от силы пара машин, и не останавливались, правда, одна притормаживала, точно, но все равно уехала. И тут этот огромный муд… сержант выходит из своей тачки, не человек – дракон огнедышащий, помойка рядом с ним – фигня… А мы стоим, и я думаю: ну, теперь уж точно жди беды, он же нас кроет на все корки, а Уотты не слишком любят такое слушать, Дин, тот уже рычит, но тут мне наконец удалось вставить словечко. Когда коп спросил, кто поджег, я говорю «я» и выхожу, и показываю ему канистру, и объясняю, в чем дело: ну, как Даррен врезался и все такое, и стараюсь не слишком длинно говорить, но так, чтобы дошло, и он слушает, ну, а я… Сама знаешь, как бывает, когда нервничаешь: начал и уже не остановиться, и я, кажется, все время повторялся и сбивался, в основном чушь нес. А он стоит туча тучей, и морда огнем освещена, и тут я спохватываюсь и говорю: мы понимаем, что поступили неправильно, совершили акт вандализма по отношению к общественной собственности, которую в обычных обстоятельствах стараемся оберегать и приумножать, и готовы понести наказание – Дин при этих словах еще громче зарычал,– но все же в содеянном не раскаиваемся, что случилось, то случилось.

Прентис сглотнул:

– Ну, я наконец заткнулся, и все молчат, и огонь уже почти погас, и тут сержантище говорит: «Разбежались по домам! И не вздумайте еще раз попасться мне на глаза». Ну, я под козырек: «Йеса, масса!» – и забрасываю грязью, что не догорело, а Уотты дуются, но все-таки покидали барахло в багажник «кортины», а мордоворот стоит, руки в боки, и пялится на нас. Так и стоял, пока мы не уехали.– Прентис развел руками: – Вот и вся история.

– Так-так…– Мэри укоризненно покачала головой, глянула на телеэкран со снукером, надела очки и снова уткнулась в газету.– Гм… наверное, я расскажу об этом отцу. Иди-ка руки вымой и избавься от запаха. Если хочешь хлопьев, молоко в холодильнике.

– Отлично, мам.– Прентис подошел к матери, поцеловал.

– Ну и вонь! Ступай мыться, вандал.

– Спасибо, мама, что выслушала,– произнес он по пути к двери.

– А что, у меня был выбор? – с притворным жеманством спросила Мэри.

Прентис рассмеялся.

Глава 7

Полосу для стоянки грузовиков возле Ковал-роуд мы проехали на скорости под девяносто. Я успел бросить взгляд: пустая мокрая парковка, только появилась новая большая мусорка из бетона – и полугода не прошло, редкая оперативность. Был пасмурный день, чуть моросило, уже в тысяче футов гор не различить. Ехали с включенным ближним светом фар, приборная панель оранжево светилась перед очаровательным созданием с тонкими руками, одетым в черную юбку, обутым в «мартенсы», подстриженным под мальчика и восхитительно поджимающим губки. Верити, моя райская птичка, сидела за рулем, и машина неслась, как драпанувшая из ада летучая мышь.

– Здорово, Прентис! Ты уже встал?

– Как ты догадался?

– Особый талант. Заехать за тобой к часу?

– Гм… Да. Льюис. Ты где?

– В Эдинбурге, у Уокеров.

– А… И Верити там?

– Да, она тоже едет.

– Чего?!

– Едет в Лохгайр. Сегодня утром Шарлотта со Стивом улетели в Штаты на лыжах кататься, а Верити…

– В Штаты? На лыжах? А, ну да: паковые льды, экстрим…

– Цыц, Прентис! Верити собралась к Эрвиллам, на «фестивальный период». Она нас туда отвезет.

Я спятил, подумал я. Это глюк.

– Класс,– сказал я.– Неужели без Родни? Льюис рассмеялся:

– Без Родни. От Родни мы наконец избавились.

– Да разве такое возможно!

– Самому до сих пор не верится. До встречи в тринадцать ноль-ноль.

– Ага, до встречи.—Я положил телефонную трубку.

Над телефоном висел дартборд с пришпиленной к нему фотографией Тэтчер. Я ее поцеловал.

– Уррра-а! – выкрикнул я и ускакал обратно в спальню.

– Прентис, заткнись,– глухо простонал из койки Гав. Под пуховым одеялом его было не видно.

Моя кровать стояла у другой стены, далеко от окна, поэтому зимой я не так сильно мерз, как Га-вин. Я рухнул в койку, подпрыгнул на пружинах.

Вообще-то я мог занимать отдельную комнату вместо Норриса, потому что дольше всех прожил в квартире, но комнатка эта маленькая и шумная, Да к тому же Гав не храпит и без возражений перебирается в гостиную, на диван, если я в дамской компании… Есть и еще одно обстоятельство: вторую койку в комнату Норриса не воткнуть.

– Ты, урод, калорифер включи! – пробормотал Гав.

Я по-ниндзячьи запрыгнул на кровать и сдернул одеяло.

– Гавин,– сказал я,– ты – всего лишь тормозной след какашки в унитазе жизни, но именно за это я тебя уважаю.—Я повернулся, сгреб ночную рубашку и устремился к двери. Тепловентилятор получил меткий ниндзячий пендель, сразу по всем трем выключателям, и взвыл.

– Сейчас чайку сооружу и вернусь!

– Да погоди ты с чайком… Как там насчет погоды?

– Гм…– оглазел я потолок, прижав к губам палец.– Хороший вопрос. Насчет погоды я могу сказать следующее. Погода есть проявление энергообмена между частями газовой оболочки планеты, возникающего по причине их неравномерного нагрева солнечными лучами на разной высоте. Вообще-то странно, Гавин, что ты этого не знаешь.

Гавин высунул голову из-под одеяла и дал мне лишний повод подивиться тому, как чудно плечи этого парня переходят в голову, нисколько не сужаясь по пути (видимо, это главный плюс увлечения регби: спортсмен приобретает толстенную шею и столь же толстенный череп, и можно не опасаться за сохранность рудиментарного головного мозга и его двухстороннюю связь со спинным. С черепушкой у Гава тоже полный порядок, хотя надо признать, что по скорости прохождения сигналов через центральную нервную систему он далеко не чемпион. Вот он приоткрыл мутный глаз и нацелил его на меня с точностью, которую можно ожидать от полицейского, привыкшего бить демонстрантов резиновой дубинкой по ногам.

– Ну, че ты нынче с утра такой несносный? Я хлопнул в ладоши и расплылся в улыбке:

– Гавин, я на седьмом небе! Вернее, скоро там буду: уже в час дня.

Последовала пауза – дежурные нейроны Гэвина тщились усвоить информацию. Очевидно, напряженная обработка данных слишком истощила тонкий слой серого вещества и в ближайшее время Гав не сможет воспользоваться даром речи. Он только хрюкнул и спрятался под одеяло.

Отплясывая буги-вуги и напевая «Walking on Sunshine» [45] [46], я двинулся в кухню.

Я с восторгом смотрел, как белая с оранжевым отливом стрелка дрожит на риске шкалы спидометра. Девяносто. Класс! Я сидел позади Льюиса, а он занимал переднее пассажирское сиденье. Можно было бы сесть за спиной у Верити, но тогда бы я не видел ни спидометра, ни даже краешка изящного, гладкого лица, чуть хмуроватого от сосредоточенности – девушка моей мечты гнала большой черный «БМВ» к очередному повороту. Льюис казался равнодушным.