Осиная фабрика, стр. 26

Я и сам трясся, когда волок эту штуковину в Бункер, навоображал себе всяких параноидальных ужасов, но в конечном итоге справился; дотащил грязный череп, обмыл его, вставил в него свечу и окружил мощной магией, важными вещами и благополучно возвратился, мокрый и продрогший, в теплую постельку.

Так что, с учетом всех обстоятельств, справился я, пожалуй, неплохо, решил свою проблему в той степени, в какой ее вообще можно было решить. Враг мой умер дважды – и все равно пребывает в моей власти. Я не являюсь полноценным мужчиной, и тут уж ничего не попишешь; но я – это я, что вполне можно считать достойной компенсацией. А поджигать собак – это полный бред.

Космические захватчики

До того как осознать, что птицы – это иногда союзники, я поступал с ними довольно сурово: ловил, сбивал из рогатки, привязывал к столбам перед самым приливом, подкладывал в их гнезда бомбы с электрическим детонатором, ну и так далее.

Моя любимая игра заключалась в том, чтобы поймать – сетью, на приманку – двух птиц и связать их вместе. Как правило, это были чайки; я связывал их за ноги толстой лесой из оранжевого нейлона, потом садился на ближайшую дюну и наблюдал. Иногда я брал чайку и ворону, но в любом случае птицы быстро понимали, что толком лететь не могут – хотя, вообще говоря, веревка была достаточно длинной, – и в конечном итоге (после нескольких номеров уморительно неуклюжей воздушной акробатики) переходили к драке.

Когда один из противников погибал, то победитель – как правило, раненый – обнаруживал, что тяжелый труп ничуть не лучше живого противника. Наиболее решительные могли отклевать у трупа ногу, но большинство были на это не способны или не могли додуматься и ночью доставались крысам.

Игр у меня много, но эта всегда представлялась мне одной из наиболее зрелых моих забав – в чемто символичной, тонко сочетающей иронию с бездушием.

Во вторник утром я ехал на велосипеде в город, и какая-то птица нагадила на Гравий. Я остановился, окинул испепеляющим взглядом круживших чаек и пару-тройку дроздов, нарвал травы и стер желто-белую дрянь с переднего крыла. День выдался ясный и солнечный, дул легкий ветерок. На ближайшую неделю прогноз был тоже благоприятный, и я надеялся, что хорошая погода продержится до прибытия Эрика.

Мы с Джейми встретились в «Колдхейм-армз», как договаривались, и сели за один из игровых автоматов.

– Если он такой псих, не понимаю, почему тогда его до сих пор не поймали, – сказал Джейми.

– Я же говорил – псих-то он псих, но очень хитрый. И вовсе не тупой. Башка у него всегда отлично варила, с самого детства. Читать начал очень рано, и все дяди и тети вечно ахали и охали – умный, мол, не по годам. Это еще до моего рождения.

– Но он же все равно сумасшедший.

– Ну да, так говорят. Хотя я не уверен.

– А как же собаки? И червяки?

– Да, это пахнет дурдомом, согласен, но иногда я думаю: а вдруг тут что-то не так и никакой он не псих вовсе? Может, ему просто обрыдло вести себя нормально, вот он и стал строить из себя психопата, а в дурдом его упекли, потому что он зашел слишком далеко.

– И теперь он на них безумно зол, – оскалился Джейми и отхлебнул пива, пока я уничтожал снующие туда-сюда разноцветные кораблики на экране.

– Да уж наверно, – рассмеялся я. – Хотя черт его знает. Может, он действительно псих. Может, и я псих. Может, все кругом психи. По крайней мере в моем семействе.

– Вот это другой разговор!

Я оторвался от экрана, секунду-другую поглядел на Джейми и улыбнулся:

– А что, папочка мой тот еще чудила. Я, впрочем, тоже. – Я повел плечами и снова сосредоточился на космической баталии. – Но меня это не волнует. Кругом полно куда более ненормальных психов.

Джейми какое-то время сидел молча, а я громил в экранной кутерьме одну космическую эскадру за другой. Наконец везение кончилось, и меня прижали к ногтю. Я сел пить пиво, а Джейми пристроился пострелять. Когда он пригнул голову, сосредоточившись на игре, я заметил, что он начинает лысеть. А ведь ему всего двадцать три. Он снова напомнил мне марионетку, с этой своей непропорционально большой головой и короткими, словно обрубленными, ручками и ножками, которыми он дрыгал от натуги, когда орудовал джойстиком или жал на гашетку.

– Да, – вздохнул он, не переставая отстреливаться, – а ведь многие из них становятся политиками, премьерами и уж не знаю кем там еще.

– Чего-чего? – спросил я, не понимая, о чем он.

– Да эти, которые еще более ненормальные. Им бы лишь покомандовать – президенты там, генералы, жрецы какие-нибудь… Есть ведь совсем полоумные.

– Да уж пожалуй, – задумчиво проговорил я, следя за ходом боя на экране. – А может, они-то как раз самые что ни на есть нормальные. Ведь это у них вся власть и деньги. Это они заставляют всех плясать под свою дудку – умирать за них, работать на них, голосовать за них, защищать их, платить налоги и покупать им игрушки; только они и выживут после новой мировой войны в своих бункерах и тоннелях. А при таком раскладе – да кто вообще сказал, что они психи, если поступают не так, как следовало бы по мнению какого-нибудь Джона Смита? Думай они, как Джон Смит, ну и были бы этими Джонами Смитами, а все радости жизни достались бы кому-нибудь другому.

– Выживают сильнейшие.

– Ну да.

– Выживают… – Джейми со свистом втянул воздух и с такой силой дернул джойстик на себя, что чуть не упал с табурета, но сумел каким-то чудом увернуться от мельтешащих желтых молний, загнавших его в угол экрана, – мерзейшие. – Он мельком взглянул на меня, улыбнулся и опять сгорбился над джойстиком.

Я кивнул, отхлебнул пива.

– Можно и так, если угодно. А раз выживают мерзейшие, значит, все мы в такой заднице сидим…

– Все мы в чем-то Джоны Смиты, – высказался Джейми.

– Ага, причем поголовно. Весь род человеческий. Если мы действительно такие злые и тупые, что готовы закидать друг друга всеми этими расчудесными водородными и нейтронными бомбочками, то, может, и к лучшему, если мы коллективно покончим с собой, прежде чем лезть в космос измываться над какими-нибудь инопланетянами.

– Так это мы, значит, и будем – Космические захватчики?

– Ха! И правда! – засмеялся я и чуть не свалился с табурета. – Ведь это и впрямь мы! – хохотал я, тыча в экран чуть выше строя красно-зеленых крылатых хреновин, одна из которых захлопала крыльями, отделилась от стаи и спикировала на кораблик Джейми, паля из всех стволов. Выстрелы прошли мимо, но она задела Джейми крылом, прежде чем скрылась за нижним обрезом экрана, и его кораблик исчез в ослепительной красно-желтой вспышке.

– Вот черт, – сокрушенно покачал он головой.

Я подался вперед, ожидая, когда выплывет мой кораблик.

Я крутил педали, возвращаясь на остров; в голове слегка шумело от выпитых трех пинт. Что ни говори, а приятно было потрепаться с Джейми за ленчем. Субботними вечерами мы тоже, конечно, разговариваем, но, когда играют, ничего не слышно, а после концерта я такой ужратый, что лыка не вяжу, а если и вяжу, то все равно ничего потом не помню. Впрочем, если подумать, то, может, оно и к лучшему – судя по тому, в каких грубых, самоуверенных, напыщенных идиотов превращаются разумные вроде бы люди и какую тарабарщину начинают нести, стоит молекулам алкоголя в их крови превысить число нейронов, или как-то так. К счастью, это бывает заметно, только когда ты сам трезвый, так что решение проблемы столь же приятно (по крайней мере, непосредственно в тот момент), сколь и очевидно.

Когда я вернулся, отец спал в шезлонге перед домом. Я завел велосипед в сарай и немного понаблюдал за отцом под прикрытием двери; тогда если он проснется, то подумает, будто я только-только появился и закрываю дверь. Голова его была чуть склонена в мою сторону, рот приоткрыт. Глаза под темными очками зажмурены.

Мне надо было срочно отлить, так что стоял я там недолго. Не то чтобы у меня была какая-то особенная причина за ним наблюдать; просто мне это нравилось. Приятно было думать, что я могу его видеть, а он меня нет и что я бодрствую и в полном сознании, а он нет.