Темная сестра, стр. 11

— О, да у вас настоящий камин, — заметила она.

— А, этот. Да.

— Уютно и романтично. Камин.

— Ты находишь? Пожалуй, что так.

Она поставила бокал.

— Что нового?

Он сделал глубокий вдох.

— Мэгги хочет записаться на курс в университете. А я этого не хочу, и она теперь ищет всякие способы меня наказать.

Анита хотела ответить, но внезапно на пороге появилась Мэгги.

— Мэгги! А мы как раз о тебе говорили.

— Я слышала. Привет, Анита.

Расстегнув плащ, Мэгги села и взяла журнал.

— Мы беспокоились о тебе. У тебя все нормально?

— А разве может быть иначе?

— Анита забрала Эми из школы, — спокойно произнес Алекс. — И Сэма она тоже забрала. Мэри звонила сюда полдня, чтобы узнать, в чем дело.

— С детьми все в порядке?

— Дети в норме, — ответила Анита.

— Ну, тогда все в порядке, — сказала Мэгги, глядя на Алекса. — Не правда ли?

10

Анита уехала, и супруги вышли из дому.

— Надо землю в саду перекопать. А еще нам нужен пруд, — объявила Мэгги.

— Что? — спросил Алекс.

— Я хочу выращивать в саду травы. Чтобы у нас были собственные травы. Много трав.

— О каких еще травах ты, черт подери, толкуешь? Где тебя полдня носило?

— И мне нужны деньги на разный садовый инвентарь.

— Проклятье! А тебе обязательно было грубить Аните?

— Мне она не нравится.

— Это было более чем заметно.

— Неужели ты не видишь, чего она ждала? Хотела полюбоваться, как мы ссоримся.

— Анита — наш друг.

— Точнее говоря, твой друг. Еще точнее — жена твоего друга.

— Она присматривала за Эми и Сэмом, пока тебя где-то носило, мамочка.

— Это больше не повторится.

— Ты наконец скажешь мне, где была?

Мэгги развернулась и посмотрела Алексу в глаза.

— У меня состоялся разговор. С собой. Я кое-что выяснила. Выяснила, к примеру, что ты меня не любишь.

— Ну вот опять двадцать пять. Опять.

— Ты хочешь только одного — чтобы я тебе принадлежала. Тебе никак не смириться с мыслью, что у меня может быть своя жизнь. Мне не позволено иметь свою жизнь. Я ведь всего лишь довесок к твоему собственному миру.

— Старая песня.

— А еще я выяснила, что нам, черт возьми, позарез нужен пруд в саду.

Вне себя от возмущения Алекс посмотрел наверх. Он увидел, что Эми и Сэм наблюдают за ними из окна спальни.

— Нет, ты только взгляни! Взгляни на этих детей! Неудивительно, что у них все наперекосяк и они такие испорченные, и жалкие, и несчастные, с такой-то матерью, которая то исчезает, то появляется, не говоря ни слова! Только посмотри на них!

И Алекс бросился в дом.

Мэгги взглянула на детей, они отпрянули от окна. Испорченные, и жалкие, и несчастные... Она знала, что Алекс говорит вовсе не о детях — он описывал их самих.

Она обернулась и увидела, что на столбе сидит птица. Это был черный дрозд; он сидел неподвижно, склонив голову набок, точно прислушивался. Мэгги долго смотрела на дрозда, пока тот не улетел.

Тем вечером положение дел стало еще хуже. Супруги не обменялись ни единым словом, и Алекс постелил себе на диване.

В тревожной темноте Мэгги не могла уснуть. Она была взволнована, в голове роились беспокойные мысли, слишком невнятные, чтобы в них разобраться. Все еще испытывая головокружение после эпизода в лесу, она никак не могла отвлечься от того, что там случилось. С одной стороны, это можно было описать в двух словах: она просто слушала. Вот и все, что произошло. Не больше и не меньше. С другой стороны, такое происходило с ней впервые в жизни, и она обнаружила, что обычные звуки окружающего мира скрывают нечто другое.

Первой переменой в ощущениях Мэгги было какое-то чудесное размягчение. Ее раздражительность растворилась в умиротворенной атмосфере леса, перед глазами у нее расплывались образы деревьев, ветвей, папоротника, трав, а укрывавшие землю прелые листья напоминали шелковистый ковер. Все стало более мягким. Тишина, царившая здесь, сгустилась невероятно, и даже когда лесной голубь рискнул ее нарушить, шум крыльев и трепетание веток казались приглушенными и далекими.

У Мэгги даже мелькнула мысль: возможно, она спит, — и все же она знала, что это не так. Просто время сошло со своих рельсов. Мэгги провела в лесу на два часа больше, чем ей было отведено. Она и вправду слышала голос, звучавший не то среди листвы, не то в ее собственной голове. Голос этот иногда успокаивал, а иногда, наоборот, будоражил. Он подбадривал Мэгги. Он знал то, о чем она давно не вспоминала. Этого голоса — забытого, тайного — она не слышала уже много лет.

Это был ее собственный внутренний голос, требующий внимательного слушателя. Он обращался к ней на языке не до конца оформившемся, говорил с ней, используя обрывки слов, порой казавшихся устаревшими; что-то нашептывал со странными акцентами. Странными, но достаточно знакомыми, потому что родились они в ее собственном мозгу, и все же фразы были оборванными и по-другому сформулированными, а под конец они и вовсе рассыпались, превратившись в маленькое скопление призрачных женщин у Мэгги за спиной.

Нет, она не спала: открыв глаза и оглядевшись, она явственно почувствовала, что бодрствует, а ее восприятие обострилось. Когда она, щурясь, стала продираться сквозь ветви, то увидела, что листья складываются в узоры, благодаря чему свет, проникающий сквозь листья, обретает особую структуру. Иногда лучи света казались бусинками ожерелья, нанизанными на леску листвы, а иногда натягивались, точно нити паутины.

Теперь лес казался похожим на влажный холст. Мэгги ощутила, что она сама способствует этому увлажнению, и была рада стать частью богатой перегноем, плодородной лесной почвы. Она поймала себя на том, что легонько дует на тыльную сторону руки, дабы сохранять контроль над своими ощущениями. От этого дуновения по ее телу прокатилась чувственная дрожь. Мэгги ощутила себя влажной — внутри и снаружи.

А потом, когда она закрыла глаза, легкий шепот вернулся. Иногда он казался всего лишь пульсацией под оболочкой жизни, ритмом, экзистенциальным гулом. Потом он снова звучал поэтическим шелестом — она догадывалась, что это, скорее всего, шумят листья деревьев, но в их шуме было страстное желание говорить, рассказывать, открывать секреты. Похоже, Мэгги открутила какой-то кран, который был завинчен в течение долгого времени, и теперь его уже трудно будет закрыть. Этот источник словно ждал того сумеречного времени, когда человек засыпает, но еще не заснул, чтобы возобновить свое течение, ускользающее, проходящее по периферии сознания, но неумолимое, как река.

На следующий день, когда Алекс ушел на работу, а Эми была в школе, Мэгги решила прибраться на кухне. Кастрюля с травяным настоем так и стояла на плите. Мэгги выплеснула дурно пахнущие остатки в раковину, и они мгновенно оставили след на покрытии из нержавеющей стали. В куче листьев Мэгги померещилось лицо, но она решила на время завязать с ясновидением, а потому быстро смыла листья.

Она занялась стиркой, а когда вышла во двор, чтобы развесить белье, то увидела, что на бельевой веревке что-то висит. Оказалось, это та сама деревянная кукла-марионетка, которую Эш давал Сэму в своем магазине, чтобы развлечь его. Мэгги не могла понять, как мальчику удалось незаметно пронести ее в дом, и все же кукла была там. Мэгги сняла ее с веревки. Игрушка была не из дешевых, вырезанная вручную и ярко раскрашенная. Мэгги решила в тот же день вернуть ее или даже предложить за нее заплатить. Кроме того, она приняла решение показать Эшу дневник.

Она извлекла дневник из тайника и стала перелистывать. Самое любопытное, что она обнаруживала — то здесь, то там — все новые страницы с блеклыми карандашными записями, которые раньше пропускала, считая пустыми. Можно подумать, объем информации увеличивался каждый раз, когда она открывала дневник. Взгляд ее упал на правую страницу разворота, помеченную двадцать первым марта. Под обычным перечнем трав, записанным чернилами, были карандашные строки, набросанные все тем же прихотливым почерком.