Безатказнае арудие, стр. 41
Столкнувшись в первый раз с одной из этих гигантских сверкающих труб, он сел и некоторое время смотрел на нее. В результате хитроумных движений труба постепенно отодвинулась от него, а потом снова начала к нему приближаться. Он осмотрел землю и увидел те места, где поверхность была выровнена дорожками, на которые ложился хайвей. Он подумал о дельте реки, где образуются рукава, двигаются потоки, заиливаются, смещаются, и кажется, что двигаются острова под воздействием неутомимых водяных лент.
Он выбрал точку и (скорее из желания проверить такую возможность, а не из желания двигаться в эту сторону) нырнул под выгнутую нижнюю поверхность хайвея, поднявшегося над песком, и внаклонку бросился к другой стороне – над ним нависала огромная тень ревущего хайвея.
Все прошло без сучка без задоринки, и он удовлетворенно оглянулся на трубчатое тело хайвея.
Он побрел дальше.
Спустя какое-то время подул прохладный ветерок, и Сессин, хотя ему и не было жарко, испытал чувство благодарности: просто ветерок был чем-то иным. Он не чувствовал ни голода, ни жажды, ни усталости; наконец он понял, что припустил бегом, а спустя какое-то время все же почувствовал усталость, дыхание участилось. Он перешел на неторопливый шаг, а когда дыхание нормализовалось, вернулся к прежней скорости.
Темнота понемногу заволакивала небо.
Когда свет почти совсем исчез, он сумел разглядеть призрачную серую картинку земли перед собой и продолжил свое движение. Он смотрел на черные небеса, которые снова заполнялись сетью огней и линий. Он смотрел, как эта решетка смещается, как меняются созвездия, смотрел просто с целью чем-нибудь занять себя. Он понимал: где-то в глубине души он знает, что означает этот безмолвно-сказочный вид, и его не беспокоило, что воздействие зрелища на него не сказывается немедленно, а размещается в какой-то тихой заводи памяти, которую он впоследствии сможет исследовать, если возникнет нужда.
Он бросил взгляд на долину и снова увидел огромные дороги, пути и хайвеи, хотя теперь они показались ему не такими густыми, как прежде.
Большую часть времени он просто шел, опустив голову и почти ни о чем не думая.
Но прошествии какого-то времени, когда вообще все мысли оставили его, ему показалось, что он слышит голоса, и он увидел какие-то формы, которых на самом деле там не было. Он стал спотыкаться на камнях или корнях, которых тоже не было, каждый раз чувствуя, что вернулся в свою прежнюю биологическую жизнь, что лежит в кровати и вот-вот заснет, но потом некий непроизвольный спазм заставлял его очнуться. Это происходило с ним снова и снова.
Наконец он решил, что нужно поспать. Он нашел выемку под скальным выходом, подложил под голову рюкзак и заснул.
4
Ты знаишь што йа зделаю йесли ты мне ни скажишь то што мне нужно знать? говорю йа стараму ворану, каторава диржу в кактях.
Йа атдыхаю ф сваем бальшом гнизде на каминам пальце выхадящим на пустыню; йа тут раселся удобнинька и свабоднай нагой выдергиваю па аднаму перья ис старава серачернава ворана напиваю пра сибя и пытаюсь вытащить из этай старай птици хоть адно разумнае слова.
Йа ничиво не знаю! кричит серачерный воран. Ты за эта ищо заплатит, дирьмо ты паршивае! Атниси миня туда аткуда взял нимедлина и тагда можит мы забудим фею эта историю. Ай.
Йа чутачку скручиваю иво клюф двумя сваими кактями.
Ты шкатина! бармочит он.
Йа ришаю што пара мне сирьезна заглянуть в глаза старика и патаму апускаю маю голаву с агромным клювам до иво уровня и заглядываю сквось ришотку маих кактей в иво малинькие черный гласки-бусинки. Он пытаитца атвернутца, но йа коктем диржу иво голову так, штобы он сматрел на миня и приближаю сваю голаву к ниму (хатя и не слишкам блиска – йа ни так глуп). Вораны ваашдета пачти ни могут двигать глазами, а типерь он ищо и галавой ни мок пащевелить. У них есть такая штука, каторая называитца третье века, и ани могут закрывать йею глас, и этат старичок пытаитца своим третьим векам заблакировать миня, и йесли бы йа ни был таким вот здаравеным экземплярам симурга, то у ниво бы эта палучилась (а то бы и ваапще миня надул, йесли бы папытался), но са мной этот номир ни прайдет, и йа астался где был.
Йа ира сибя ришил к таму времени, что симурги в радстве с барадачами-йагнятниками, а вам любой дурак скажит што барадачи-йагнятники фсем извесныи касталомы. И вот этат старый воран заглядываит мне в мазги и видит што йа сабираюсь сделать и тут жи абсираитца.
Йа сматрю на май замичательныи острый как бритва кокти каторыи теперь фсе в гавне сматрю на мае изгаженае гнездышка а потом апять иириважу взглят на ниво.
Шерт пабири, бармочит он. Ижвини. Голас иво дражит. Йа тибе шкажу вше што тибе нада знать, тока ты ни делай са мной этава.
Гмм, гаварю йа чуть припадымая иво штобы пасматреть вниматильнее на гавно в маем гнизде. Пасмотрим.
Што ты хочишь знать? взвизгиваит он. Ты мне тока скажи! Чиво ты ищешь?
Йа паварачиваю к ниму маю голаву. Муравья, гаварю йа.
Чиво?
Ты фсе слышал. Но давай начнем с барадачей-йагнятников.
Барадачей-йагнятников? Ани улители.
Улители?
Ис крипта. Улители.
И куда?
Этава никто не знаит! Какоито время они вили сибя страна и диржались ф старане, а типерь их здесь проста нет. Эта правда. Можишь сам праверить.
Праверю. Но до таво как йа тибя атиущу, такшта лучши тибе гаварить правду. А теперь што эта за крававакрасная морда са сваим гидибибидибигиби и прочая прочая? Што ты аб этам знаишь? Што она такое кагда у сибя дома?
Старый воран замираит на сикунду, патом начинаит трястись, а потом (я проста ни верю сваим глазам) начинаит смиятца!
Што? визжит он в истерики. Ты гаваришь аб этай штуки што у тибя за спиной? Да?
Йа трису галавой. Ты миня за какую птицу принимаишь? спрашиваю йа у ниво и трису иво так, что он грахочит как игральный кубик ф стакани. А? А? Ты миня сафсем за дурака держишь? Йа тибе што, голуиь какой?
Гидибидибигидигибиги! слышу йа крик у сибя за спиной.
(Йа чуствую как глаза вылизают у миня из арбит.)
Йа сматрю на патрепанова ворона в кактях маих правай наги.
Ф другой рас, гаварю йа и сминаю этава ворана до размера дразда.
Йа маварачиваюсь и кидаю мертвую птицу туда где как йа думаю находитца эта жуткая крававая галава и аднавримена спрыгиваю с гнизда.
Гидибибидибигиди, вижжит галава с содраиой кожей, и старый мертвый воран вспыхиваит пламинем и исчизаит, ударифшись в рваную красную дыру абодранова носа этай твари. Галава типерь больши чем прежди и типерь у ние сваи собственые крылья. Эти крылья пахожи на крылья абодраной литучий мыты – фсе мокрый, акрававлиные и блистящии. Этат сучара больши миня а зубы у ниво острый проста жуть. Йа бью крыльями ни паварачиваясь и личу прочь но начинаю парить навирху и сматрю на ниво как он смотрит на миня.
Гидибибидибигиди! снова кричит он, а патом начинает увиличиватиа и устримляитца ка мне, как распухшая планета как взарвафшиеся сонце. Но миня на мякине ни правидешь. Йа знаю што на самам дели он астался таво же размера и эта фсе адна илюзия. Йа сматрю на то настаящее што приближаитца ка мне, как кулак, устримляющийся сквос взрывающийся обрас.
Эта мае гниздо. Галова типерь находитца как рас над иво краем.
Йа быстра делаю хланок крыльями приближаюсь вытягиваю ногу и удараю йею па агромнаму выбеленаму палену, эта палено ствол дерива и он реска паднимается вспышкай ветак паменьше и хлещит пряма в лицо этай твари каторая тут устроила свае Гидибиди!
Ее крылья нипраизвольна схлопываютца вакрук ветак перед ней и ана падаит трипища в гниздо фея запутафшись и верища и стуча и хлопая и разрывая сваи крылья а йа знаю што мне и ада паскарее сматыватца пака йесть время, но можите называть эта как угодна – инстинкт, бизумие, но йа атакую.
Йа ище рас взмахиваю крыльями и чуть набираю высату и заминаю што неба стала йарчи. Тагда йа выпускаю кокти и начинаю пикиравать на эту жуткую голаву.