Попугай в медвежьей берлоге, стр. 4

Я засунул в желоб окошка картонное удостоверение ассистента кафедры и паспорт. Затем руки исчезли, и окошко прикрыли бумагой «Технический перерыв». Люди, стоявшие сзади, принялись возмущенно вздыхать, кудахтать, охать и недовольно цвиркать. Обернувшись, я увидел лысеющего мужчину с лицом шарпея и узнал в нем преподавателя философии. Но я никак не мог вспомнить его фамилии. Он читал у нас на третьем курсе, а экзамен мне поставил автоматом за неплохую работу об отношениях Ницше со своей сестрой.

Это сейчас все кинулись штудировать Ницше, порвали его на цитаты и так далее и тому подобное. А еще четыре года назад о нем никто и слышать не хотел. В социальных сетях про Ницше сейчас спорят четырнадцатилетние девочки и мальчики. Что они видят в Ницше и чем же он их так внезапно привлек? В Ницше они видят ненависть к человечеству как к биологическому виду и ненависть к религии. Понимаете, мода сейчас такая: ненавидеть человека и презирать божественное. Это все природа и бог! Мы ни в чем не виноваты! Через лет десять новое поколение кинется цитировать Спинозу, Спенсера и Шпенглера… ничего удивительного. Им подавай эмоцию, о хладнокровном утомительном труде они слыхом не слыхивали.

Философ достал пачку дешевых ментоловых сигарет «Прилуки» и уставился на меня.

– Прошлым летом получил путевку в санаторий на две недели, – зачем-то сообщил он. – Мы поехали с женой… санаторий от университета… под Коблево. Хорошо там, море чистое, номера новые, душ и кондиционер. Жене понравилось… не знаю, получится ли в этом году путевку выбить.

Я пожал плечами. Он вышел курить.

В школе мой одноклассник Дима постоянно жаловался на учителей. Можно сказать, он ненавидел учителей. Он говорил:

«Ну, посмотри на них. Нищие, ничего не могут. В жизни у них ни черта не получилось. Чему тебя научит неудачник? Чему тебя научит нищий? Кто не может нормально устроиться в жизни, тот идет в учителя. Чтоб на нас отрываться. Они нам мстят за собственные неудачи. Поэтому все такие злые. Лохи. Дегенераты. В реальном мире они – никто. Никому не нужны».

Дима повторял это по нескольку раз каждый день, точно мантру. Возможно, таким образом он хотел оправдать собственный провал в учебе: учился он исключительно на двойки и был худшим в классе. Теперь, глядя на людей в очереди, на этих выхолощенных истуканов, на каменных идолов с опустошенными душами, глядя на их морщины, плеши, седины, перхотные плечи, слыша их неуверенные перешептывания, вдыхая запах их приторных одеколонов с примесью табака и дождя, я понимал, что Дима в чем-то прав. Ни у одного человека из очереди нет стиля, ку-ку, они не умеют одеваться, они не умеют хотя бы казаться сильными, мужественными и сексуальными.

Я видел по пояс голого мужчину на стройке, он курил и смотрел во чрево бетономешалки, на его плече была вылинявшая татуировка. Мужчина мог запросто сыграть строителя в триллере. Я видел аптекаря в белом халате, он читал газету, привалившись к стене у входа в аптеку, он бы запросто сыграл аптекаря в фильме ужасов. Я видел полную водительницу троллейбуса в оранжевом жилете, она бы идеально подошла на роль водительницы троллейбуса в комедии.

Я осматривал преподавательский состав университета Шевченко и не видел ни одного мужчины, на которого мне бы хотелось равняться. Не видел ни одного героя. Что со мной будет через десять лет? Неужели я тоже стану такой тряпкой?

Теперь я смотрел на них глазами преподавателя, а не студента. Как я раньше не замечал, что мои учителя – глубоко несчастные, ранимые люди, трусливые мямли, а не смелые гении, кидающие вызов официальной науке, способные потрясти мир новыми открытиями?!

Во всем виноват Ницше. Точнее, не Ницше, а биографическая книга о нем, которую я украл в университетской библиотеке, это именно она натолкнула меня на мысль о преподавательской карьере. Или нет, вот еще что: был такой фильм «Игры разума», о гении математики, который свихнулся. Или что-то другое меня натолкнуло? «Побег из Шоушенка»? Черт его разберешь, я взял кота в мешке.

Интеллектуалы в костюмах, сшитых на заказ, уберменши в очках с роговой оправой, выглаженные, застегнутые на все пуговицы жилетки, фрейдистские сигары и шуточки про то, как Кнут Гамсун встретил Льва Толстого, карманные часы на изящных цепочках, пытливые умы, денно и нощно просиживающие в библиотеках… где вы, воображаемые братья мои?! Мечты и фантазии рухнули. У меня не отрастет благородная бородка, я не напишу трудов, которыми будут восхищаться лондонские востоковеды, я не стану иконой стиля. Я не смогу сыграть роль преподавателя в психологической драме, потому что я раздавлен и жалок.

Где я просчитался? Где свернул не туда? Мне захотелось убежать из тесной комнатки, и к черту зарплату. К такой-то матери паспорт и удостоверение. Невыносимый шорох дождя, предсмертные покашливания в ручку, «Технический перерыв». Я начал протискиваться к выходу и почти уже вышел, как вдруг меня окликнули…

– Молодой человек!

– Что?! – раздраженно рявкнул я.

– Ваши документы и деньги. Распишитесь.

– Не задерживай очередь, – попросил меня философ.

– Ты тут не один, – сказала бескровная курица.

– Давай быстрее, – попросил господин аляповатый шарф.

Работая локтями, я пробрался к окошку, уродливые пальцы неведомого существа мельтешили в желобе. Низко наклонившись, я заглянул внутрь и увидел жабоподобную женщину. Она сидела в просторной комнате – ее комната была в сто раз больше клетки, где мы копошились.

– Распишитесь здесь, здесь и здесь. – Ее длинный пухлый палец провел по бумагам.

Я расписался и пересчитал деньги. Триста сорок восемь гривен и пятьдесят четыре копейки. Я пересчитал деньги снова и снова.

– Здесь какая-то ошибка, – сказал я.

– Ошибка? – спросил палец.

– Здесь всего…

– Так, сейчас… у вас полставки?

– Да, – ответил я.

– Не задерживайте очередь.

– Но…

– Молодой человек!

Я сгреб деньги и документы. Копейки рассыпались по полу. Бескровная курица и философ принялись их собирать.

На улице я глубоко вдохнул и выдохнул. Машины застыли в базальтовой пробке. Было такое впечатление, будто мне хорошенько надавали под дых. Раньше я не интересовался, сколько получает ассистент кафедры, потому что корчил из себя богатого интеллектуала, Креза, который не обращает внимания на такие мелочи, как деньги. Какие деньги, господа?! Я человек науки, наука, господа, книги, доисламская поэзия. Вы когда-нибудь читали муалляки? [5] Вы слышали об Имру аль-Кейсе [6] и движении хуррамитов [7], вы видели безумных дервишей в юбках на гребне психоделической волны? Нет?! Тогда о чем с вами говорить?!

Я ожидал всего чего угодно, но только не того, что получу за работу триста сорок восемь гривен с копейками. Я мечтал о тысяче или полторушке и раздумывал, как потрачу… Но триста сорок восемь гривен?!

Тьфу, пять лет потрачены впустую.

Глава 5

В парке, по дороге на пятую маршрутку, я махал от злости и бессилия портфельчиком и матерился так громко, что прохожие оборачивались. У памятника Шевченко меня кто-то дернул за руку. Повернувшись, я захотел обругать наглеца, но увидел Лену и вмиг стал спокойным, приняв благородное, сытое выражение лица.

Дождь усилился, все свои зонтики, поломанные и целые, большие и маленькие, я растерял.

– Ты совсем не изменился, – сказала Лена.

– Неужели? – шутливо спросил я.

– Ты не повзрослел, что ли… выглядишь как школьник – Она хихикнула. – Ты теперь очки носишь?

– Это так, для красоты.

– Слушай, а может, пойдем, посидим где-нибудь? Поговорим? Ты спешишь?

Я ответил, что как раз решил все важные дела и теперь у меня уйма времени. Хоть до утра. Лена – моя однокурсница, ветреная девчонка, из арабистики она перекочевала к туркам, потом убежала к японистам, а потом немного задержалась у китайцев, после перевелась то ли на германистику, то ли еще куда, бог ее знает.