Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле, стр. 28

— О! — сказала я. И вспомнила, как когда-то вожатая девушек-скаутов сообщила мне, что я заработала недостаточное количество значков; она заявила: «Ты должна активнее участвовать в скаутском движении».

А Мими продолжала:

— Я не стала говорить об этом вчера, потому что не хотела умалять проделанную тобой работу. Возможно, я вообще не упомянула бы об этом, если бы ты и на чтение поступающих рукописей не тратила так много времени.

Она глядела на меня и явно рассчитывала услышать обещание в будущем работать быстрее.

Но я просто сказала:

— Да-а!

И еще раз повторила:

— Да.

И мой собственный голос показался мне чужим, принадлежащим кому-то, кто, покуривая, слоняется целый день перед витринами кафе.

Я сидела в издательстве, когда позвонила мама. Она никогда не звонила среди дня, поэтому на ее вопрос: «Как дела?» — я ответила вопросом: «Что случилось?» Она сказала: «Все нормально», а потом сообщила, что у отца пневмония и его положили в больницу.

Мими сказала, что я могу быть свободной столько, сколько мне нужно. Арчи ушел с работы и встретил меня дома. Он сидел на кровати, когда я укладывала вещи.

— Тебе будет там трудно, — сказал он. — Я не хочу, чтобы еще и наши отношения доставляли тебе беспокойство.

В такси по пути на вокзал он признался мне, что как-то в детстве, заметив выражение удовольствия на лице матери, поинтересовался, о чем она думает. Она ответила: «Я только что полумала о твоем отце».

— Я хочу, чтобы и у нас все было точно так же, — закончил свой рассказ Арчи.

Я улыбнулась.

— Ты чего? — спросил он.

Я ответила:

— Я только что подумала о твоем отце.

11

Я спросила у мамы, когда приедет Генри. Мы ехали в больницу, она вела машину.

Она не ответила.

— Мам! — снова подала я голос.

— Да?

— Когда приедет Генри?

Она сказала, что в воскресенье он приглашен на свадьбу в Кейп и приедет то ли до этого, то ли после.

— Ты устала? — спросила я.

Она кивнула.

На красный свет она резко тормозила, а когда дорога шла под уклон, выключала двигатель. Мы останавливались, потом толчками трогались с места. Меня начало подташнивать.

— Давай я сяду за руль, — не выдержала я наконец.

— Я умею водить машину! — отрезала она. Но тем не менее остановилась, и мы поменялись местами.

У папы из носа торчали пластмассовые трубки, подающие кислород. Увидев меня, он даже не улыбнулся.

— Хэлло, милая! — сказал он.

Я нагнулась и поцеловала его в лоб.

Он лежал в палате-люкс с коврами и бархатными обоями. У стены стоял маленький холодильник.

— Бордель какой-то! — заметила я.

— Не говори мамочке, — попросил он.

Выйдя в холл, я увидела доктора Вишняка и спросила, когда папа сможет вернуться домой.

Он покачал головой.

— Я не могу пока ответить.

— Мой папа умирает? — спросила я.

Он посмотрел на меня в упор.

— Мы все постепенно умираем, Джейн.

В кровати в моей старой комнате меня охватил страх, какой я испытывала ребешсом, когда родители уходили на целый вечер и дом казался незащищенным, а огромная таинственная опасность — неминуемой; я рисовала в своем воображении льва, крадущегося мимо маленькой комнаты, где нянька смотрела телевизор. А то еще представляла себе убийцу, притаившегося возле открытой двери. И в ужасе шептала: «Нет, нет, этого не может быть!»

Сейчас я произнесла эти слова вслух.

Весь день отца навещали его друзья — врачи, все в белых халатах. Они садились на его кровать и похлопывали по одеялу. Он спрашивал их про детей, стараясь сделать им приятное: «Любит ли Эми Бернарда?», «Что Петер собирается делать этим летом?» и тому подобное.

Когда отец поинтересовался, как у меня дела на работе, я ответила: «О'кей!»

— Правда? — спросил он.

— Нет, — ответила я. И добавила, что не уверена, что издательское дело — это моя стихия.

— Дела мои идут скорее плохо, чем хорошо.

— Ты по-прежнему говоришь о том, годишься ли ты для своей работы или нет. А ведь суть в том, получаешь ли ты от нее удовольствие.

— Я готова ее возненавидеть.

Он напомнил мне, что я люблю книги.

— Я не читаю книги, — сказала я. — Я читаю дурацкие рукописи, которые не в силах стать книгами.

— А чем, по-твоему, ты могла бы заняться?

Я сказала, что у меня возникла мысль написать серию брошюр под названием «Руководство для неудачников». И пояснила:

— Что-то вроде инструкции: как неудачнику сделать карьеру или преуспеть в любви.

У меня не было уверенности, трепалась я или всерьез так думала.

— Есть еще какие-нибудь идеи? — спросил он.

Я сказала о ювелирном магазине с надписью на вывеске: «Прокалываем с болью и без боли».

Он рассмеялся.

— Но я не хотела бы прокалывать клиентам что-либо иное, кроме ушей, — добавила я. — Ну, в крайнем случае какой-нибудь случайно подвернувшийся нос.

Лекарства, которые он принимал, вызывали у него тошноту, а мама пыталась заставить его есть.

— Может быть, принести ему бутерброд с паштетом? — спросила она. — Или печеный картофель и хороший бифштекс?

Я не упустила случая заметить:

— Ты всегда говоришь «хороший бифштекс», как будто можешь принести и плохой.

По дороге к больничной парковке я сказала ей, что, пожалуй, не стоит заводить разговоры о еде, пока у папы не пройдет тошнота.

— Ему необходимо поддерживать силы, — ответила мама.

Ее речь больше напоминала жужжание, чем плод человеческого мышления.

Дома мы выпили по бокалу вина на веранде, так и не сняв больничные бирки. Небо было мутно-фиолетовым, дело шло к дождю.

Я старалась говорить на посторонние темы. Расспрашивала о соседях, которых помнила.

— Как поживает Вилли Швам?

— Он сейчас стипендиат в Жюльяре.

— А как Оливер Билл?

— Его отец умер, и они с матерью переехали во Флориду. Теперь в этом доме живут старики Калифаносы. Они воспитывают свою внучку Лизу, потому что мать Лизы — наркоманка. Девочка — просто прелесть: невероятно серьезное крохотное существо с косичками. На прошлой неделе она постучалась ко мне и говорит: «Мне показалось, что у вас во дворе прыгают кролики».

— И что ты ей ответила?

— Пойдем посмотрим.

Мама рассказала обо всех соседях: сначала по одну сторону улицы, потом — по другую. Когда она поднялась к себе, чтобы лечь в постель, я почувствовала себя переполненной новостями, причем не только хорошими: наряду со свадьбами, новорожденными и стипендиями тут были и внучка Калифаносов, живущая без матери, и мистер Цыпкин, потерявший работу, и миссис Хэннеси, которую ограбили. Я уселась на веранде с сигаретой и вторым бокалом вина, прислушиваясь к стрекотанию кузнечиков и шуму редких машин. Мне пришло в голову, что провинциальная тишина не имеет ничего общего с настоящим покоем.

12

Когда уикенд закончился, отец сказал, что он беспокоится, как бы я не потеряла работу.

— Мне разрешили отсутствовать столько, сколько понадобится. Я сослалась на твою болезнь, и мне продлили отпуск.

Он сказал:

— Это хорошо.

Потом посмотрел на меня и добавил:

— Твое присутствие очень много для меня значит.

Мама сказала, что, пока я здесь, в приезде Генри нет необходимости. Но я все-таки рассчитывала, что он приедет. Арчи тоже.

— Оставайся там столько, сколько нужно, — сказал Арчи, — но не забывай, что ты мне необходима.

Как-то Арчи заявил, что я выражаюсь о болезни отца слишком туманно.

Я пыталась объяснить ему, что во всем виновата провинция.

— Здесь любят пустить пыль в глаза.