Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле, стр. 27

Когда мама сообщила, что доктор Вишняк уговаривал их вернуться в Филадельфию, чтобы сделать рентгеновский снимок, я промолвила:

— Пойду будить Генри.

Она промолчала.

А я добавила:

— Наверное, я тоже понадоблюсь папе.

— О'кей, — ответила мама, хотя видно было, что ей этого не хотелось.

Мы завтракали на веранде. Генри развлекал нас рассказами о своем боссе Альдо, великом архитекторе из Италии. Целыми днями Альдо разыгрывал в офисе оперные сцены, из-за чего все вокруг казалось более значительным и драматичным.

Для наглядности Генри сымпровизировал оперу на тему вызова механика.

— Трансмиссия! — пропел он баритоном. — Нет, нет, нет! Такого у нас не бывает…

Отец настаивал, чтобы я осталась здесь и наслаждалась уикендом до конца.

— Я еду с вами, — заявила я. — Вы же не сможете вести машину.

— Мамочка отвезет меня, — сказал он.

— Когда она возила тебя в последний раз? — поинтересовалась я.

И напомнила ему, что она управляет машиной, как велосипедом. На спусках она выключала двигатель и снова включала его только тогда, когда машина останавливалась.

— Хватит тебе! — буркнула мама. Она показывала Генри, что лежит в холодильнике, когда в гостиную вошла Ребекка.

— Доктор Розеналь плохо себя чувствует, — сообщила ей мама. — Мы отвезем его в город.

— Он съел много мидий? — спросила Ребекка.

— Это не из-за мидий, — ответила мама.

Мне было жаль, что Ребекка, оказавшись в нашем доме, не знает, что здесь происходит.

В дверях отец пожал Ребекке руку и промолвил:

— Надеюсь, мы еще встретимся.

На секунду я подумала, что он имел в виду «если я буду жив», но тут же отбросила эту мысль.

— Я тоже надеюсь, — сказала я ей. — Спасибо за отличную воду. Генри сказал:

— Позвони мне.

Рентген не выявил никакой патологии, однако Эли — доктор Вишняк — привез к нам в дом баллон с кислородом, умещающийся в обычном портфеле. Баллон был размером с младенца и стоял возле кровати.

Отец, казалось, был рад, что оказался дома. Родители жили там уже много лет, и у них было все необходимое. Как только отец улегся в постель под свежую простыню и синее хлопчатое одеяло, ему, по всей видимости, стало лучше.

Я сказала об этом маме.

— Я так рада, что покрасила комнаты, — сказала она. — Теперь чувствуется разница.

— Да, — согласилась я, хотя и затруднилась бы сказать, с чем именно я соглашаюсь.

К обеду у отца понизилась температура, и он начал шутить. Глотнув воды, он сказал:

— Луиза, эта вода явно не прошла тройную фильтрацию.

Я взяла напрокат видеокассету с приключенческим фильмом, который ему нравился. Когда мы его смотрели, раздался телефонный звонок. Звонил Генри. Отец дал мне знак выключить видеомагнитофон, что я и сделала со словами: «Заткнись, ослиная задница!»

Отец фыркнул. Генри спросил:

— Отец в самом деле в порядке?

— В самом деле, — ответила я.

9

Прежде чем лечь, я позвонила Арчи, но он не подошел к телефону. На секунду я с беспокойством подумала, что он пьет. Но было четвертое июля, и я вспомнила: он собирался в этот день к Микки, чтобы с крыши его дома наблюдать фейерверк. Возможно, он задремал. Или вышел погулять… Но тут я спохватилась: Арчи не ходил на прогулки.

В поезде на Нью-Йорк я пыталась вспомнить, как он говорил: «В последнее время я принимаю антабус». И осознала, что фактически никогда не видела, как он принимает эти таблетки.

Вместо того чтобы ехать к нему, я отправилась на квартиру тети. Меня встретили духота и спертый воздух. Я открыла все окна. Затем пошла в тетин кабинет и позвонила ему.

Я пыталась обнаружить в его голосе признаки опьянения, но не уловила ничего подобного. Я передала ему слова отца, выразившего удовлетворение по поводу того, что у меня теперь есть опора в лице Арчи, а он ответил:

— Ты мне это уже говорила.

Я не поднимала вопроса о пьянстве с тех пор, как он заверил меня, что завязал. И мне трудно было затрагивать эту тему, что, казалось, подтверждало правдивость его слов.

— Ты ведь не пил, пока я была в отъезде, — подумала я вслух.

— Хоть тебя и подмывает спросить об этом, — отозвался он, — но лучше не надо. — И добавил: — Кажется, я не давал тебе повода для таких подозрений.

— Верно, — согласилась я.

— Вот и хорошо. Приходи.

И я пришла.

10

Наконец я закончила с Путтерманом и еще раз все перечитала, считая это экзаменом для себя. После я поняла, что меня больше волновала реакция Арчи, чем Мими, и это показалось мне неправильным. Я решила отдать рукопись ей, не показывая Арчи.

Она прочитала рукопись за один вечер и вызвала меня на следующий день к себе в кабинет. Она взяла свои духи, и я протянула ей руки.

— Филигранная работа, Джейн, — сказала она.

— Спасибо, — кивнула я.

— А где письмо? — спросила она.

— Письмо?

Она медленно произнесла:

— Письмо Путтерману.

Я подумала: «Ты хочешь даже, чтобы я написала письмо, которое пойдет за твоей подписью?»

Она принялась объяснять, что письмо автору должно содержать объяснение тех правок, которые мы внесли в текст романа. А также наше мнение касательно перспектив его издания.

— Хорошо, — сказала я и взяла рукопись.

— Филигранная работа, — сказала я себе по пути к Арчи. — Поистине тонкая работа.

После обеда я отдала ему рукопись, и он сразу же понес ее в свой кабинет. А спустившись через некоторое время вниз, сказал:

— Читается хорошо, милая.

— Мне нужно знать, считаешь ли ты, что я когда-нибудь достигну успехов в этом деле.

Он, казалось, размышлял.

Я добавила:

— Мне нужно знать, стану ли я когда-нибудь классным редактором.

— Да, — сказал он. — По-моему, ты уже сейчас классный редактор.

Я бросила на него сердитый взгляд. Я считала, рукопись нуждалась еще в доброй дюжине серьезных правок. Но он сказал, что моя тетя Рита любила повторять: «Лучший редактор — это невидимка». И добавил, что редакторы всегда находятся за ширмой, ибо трудятся не ради похвалы или славы, которые являются прерогативой писателя.

— Ты пользуешься славой, — заметила я.

— В узком кругу.

— Ограниченное самовосхваление, — резюмировала я.

Он посмотрел на меня. А я добавила:

— Не думаю, что слава достойна осуждения.

— Тебе нужны фанфары?

— Заткнись, — сказала я.

— Ты, кажется, грубишь, — сказал он и встал, чтобы убрать со стола.

В кровати, в темноте, он прошептал:

— Я обидел тебя, извини. — И добавил: — Ты нуждаешься в несколько большем поощрении.

— Я знаю, — ответила я.

— Ты действительно проделала прекрасную работу для старика Путтермана.

— Мими назвала ее филигранной.

Он повернулся и пристально поглядел на меня.

— Ты дала рукопись Мими прежде, чем показала мне?

— Да.

Он сел на кровати, отвернулся и закурил сигарету.

— Зачем надо было это делать? — спросил он, ставя меня в положение третьего лица.

— Ты верно сказал, что я нуждаюсь в большем поощрении с твоей стороны, — отозвалась я и тоже закурила. — Я всегда была готова положиться на твое суждение.

Он делал глубокие и частые затяжки, и по одному этому можно было понять, что он очень раздражен.

— Для меня твои суждения тоже кое-что значат, — сказал он наконец. — Я прошу тебя прочитать мои редакторские заключения.

— Ты вряд ли в этом нуждаешься, — сказала я.

— Нуждаюсь, — возразил он.

— Но если меня вдруг не окажется рядом и я их не прочту, ничего не изменится.

— Ты куда-то собираешься? — спросил он.

Мими позвала меня в свой кабинет.

— Ты проделала серьезную работу с этим романом, — начала она. — Но я несколько удивлена тем, что она заняла у тебя так много времени.