Сети любви, стр. 52

– Вы сказали, что он устал, – мягко напомнил ей брат. – Он, наверное, был в раздраженном состоянии и наговорил того, о чем потом пожалел.

– Он, правда, извинился потом. Мол, и о книге сказал сгоряча. А о верховой прогулке заговорил лишь потому, что я должна развлекаться и жить своей жизнью, отдельной от его. Понимаете? Поэтому я и сказала, что это не совсем ссора.

– Наверное, он выздоравливает, Мэд, – сказал лорд Иден. – И ему снова хочется чувствовать себя независимым. А вы невольно напоминаете ему о том времени, когда все за него делали вы, а ему не хотелось жить.

– Вы думаете, он не хочет жениться на мне? – спросила она.

– Этого я не говорил. – Он погладил ее по руке. – Но ему нужно почувствовать, что он в состоянии делать что-то сам. И еще ему нужно быть уверенным, что он не портит вам жизнь.

– Но я была так счастлива, когда ходила за ним, – сказала Мэдлин. – Я так любила его. Я знаю, что это такое, Домми. Кажется, теперь я больше нуждаюсь в нем, чем он во мне. Ах, что за недостойное чувство! Это пройдет, как вы думаете?

– Понятия не имею, – ответил он. – Я за одну ночь растерял все запасы своей мудрости. Но отношения между людьми меняются, Мэд. Это ясно. Вам нужно как-то подготовиться к тому, что они станут иными.

Она вздохнула.

– Наверное, вы правы. Когда-то мне хотелось, чтобы жизнь была простой и предсказуемой. А ведь тогда я, пожалуй, взвыла бы от скуки. Как вы считаете, мне поехать завтра кататься верхом?

– Да, вне всякого сомнения.

– Хм-м. Но дело в том, что я действительно предпочла бы остаться с Алланом. Впрочем, хватит обо мне… Что за сложности у вас?

– Никаких.

– Даже и не пытайтесь, Домми, – сказала она, – даже и не пытайтесь меня обмануть.

Он тихонько рассмеялся.

– Этого я не могу обсуждать. Даже с вами.

– Тогда я не стану подсматривать, – сказала она. – Домми, мы, наверное, наконец-то стали взрослыми. С тех пор как мы вернулись в Англию, мы ни разу не поссорились. Какая ужасная жизнь! – Она рассмеялась и прислонилась щекой к его плечу. – Вы уже готовы ко сну? Я – нет. Давайте теперь посидим молча?

Это его ребенок. Конечно, он и так знал это. Но она наконец призналась. Это его ребенок. Его и Эллен. Через шесть месяцев в мире появится его родное дитя. Он закрыл глаза, отдаваясь этому дивному ощущению.

И она не велела ему уехать. Он сильно рисковал, когда сказал, что уедет на следующий же день, если она, не хочет, чтобы он остался. Он не собирался этого говорить. Эта мысль явилась ему в голову незвано. Но она захотела возродить дружбу.

У него есть три недели. Три недели, чтобы снова узнать ее, чтобы убедить ее довериться ему и вызвать у нее симпатию. Чтобы ей стало с ним хорошо.

Три недели.

А можно ли это сделать? Стали бы они вообще друзьями если бы между ними не стоял Чарли? Он знал, что мужчине и женщине трудно стать близкими друзьями, не привнеся в свою дружбу плотское начало.

Но если и так, какое это имеет значение? Неужели это такое бедствие – если они любят друг друга? Если испытывают телесное притяжение?

Действительно ли он любит ее по-прежнему? По-прежнему тянется к ней?

Нет, такие мысли нужно гнать. Сначала нужно стать ей другом. Это единственный способ вернуть свое дитя. А если она заподозрит, что он все еще питает к ней те чувства, которые свободно выказал ей в Брюсселе, – станут ли они друзьями?

Единственная его надежда – подавить всякую любовь, которую он, быть может, еще питает к ней.

– Вы засыпаете? – спросил он у сестры. Она резко отдернула голову от его плеча, и он рассмеялся. – Пошли, соня. Отведем-ка мы вас наверх, спать.

Эллен сидела в своей комнате на скамье у окна, подогнув ноги в коленях и набросив для тепла плащ. Она устремила взгляд вниз, на залитый луной французский сад, где гуляла еще совсем недавно.

Она все-таки сказала ему правду. Оказалось, что это нетрудно. И теперь у нее точно гора с плеч свалилась. Он знает.

И еще она сказала, что не хочет, чтобы он уезжал. У нее была возможность избавиться от него. Вряд ли он уехал бы, как обещал, на другой же день… Но она сознательно отказалась от возможности избавиться от него.

Эллен вздрогнула и поплотнее закуталась в плащ. Она сказала, что попытается возродить их дружбу. Смогут ли они оставаться только друзьями, если между ними есть еще нечто другое? Если их дитя растет в ее чреве?

Разве они могут быть друзьями, которым вновь хорошо и спокойно вместе, когда Чарли уже не может разделить эту дружбу? Разве не должна она наказать себя на всю жизнь за то что обманула Чарли с его другом?

Но она давно уже простила и себя, и Доминика. Простила ли?.. Или он был прав, сказав только что о ранах Ватерлоо: они гораздо глубже, чем это кажется уцелевшим.

Ему хочется чувствовать себя отцом их ребенка. Видеть, как он будет расти. Конечно же, она не сможет лишить его этого права.

Он хочет, чтобы они стали друзьями. Ей тоже хочется этого. Она попытается. За эти три недели она попытается возродить эту дружбу, чтобы прочие чувства при этом не ожили.

Она снова вздрогнула, услышав, что мимо ее комнаты кто-то прошел. Значит, не одна она столь безумна, что все еще не спит. Но нужно лечь в постель и уснуть, если она хочет завтра совершить прогулку верхом. И потом – ей так холодно.

Он ее поцеловал. И она не возмутилась. Мгновенное прикосновение его губ подействовало на нее успокоительно. Безумная мысль. Из тех, к которым нельзя возвращаться.

Глава 20

На следующее утро все взрослые, жившие в Эмберли, кроме вдовствующей графини и Аллана Пенворта, отправились на верховую прогулку. Вскоре к ним присоединились Анна с Уолтером и лорд Эджертон, а также Сьюзен с двумя своими братьями. Им пришлось подняться вверх по Долине к Эмберли-Корт.

Ехали по двое в ряд, мимо французского сада, по каменному мосту, перекинутому через ручей, свернули в долину. Стук копыт смешивался с шорохом опавших листьев устилающих землю.

– Осенью всегда такой особенный запах, – сказал граф, обращаясь к Эллен – они ехали рядом. – В общем, это запах тления, но он бодрит и радует.

– Это очень английский запах, – заметила она. – Я уже стала забывать его. Странно, но запахи возвращают живые воспоминания. Мой отец часто брал меня на прогулку по парку, когда я была маленькой. Осенью мы всегда бродили по траве, чтобы листья шуршали под ногами. Счастливые были времена.

– Вы рады, что снова в Англии? – спросил граф.

– Да, – ответила она. – Я не жалею о десяти годах скитаний, потому что я хорошо узнала жизнь, чего иначе могло не быть. И пять лет я прожила с мужем. Я была счастлива. Он был воплощением дома, и другого дома мне не было нужно. Кроме того, глупо сожалеть о чем-то, оставшемся в прошлом. Оно помогает нам стать теми, кто мы есть. Но мне бы не хотелось постоянно жить в чужой стране.

– А ведь вы совершенно правы, – сказал он. – Люди – вот наша родина, не так ли? Я всегда был сильно привязан к Эмберли-Корт. Если бы его у меня отняли, во мне, пожалуй, умерло бы что-то главное. Но если бы мне пришлось выбирать между этим местом и женой с малышами… да нет, тут и выбирать нечего.

Приблизившись к ним, Анна заняла место бок о бок с лордом Иденом. И сразу же затеяла полушутливый разговор о том, какие победы одержала в своем первом сезоне весной.

– Жаль только, Домми, что вас не было рядом, – заявила она, капризно наморщив носик. – Попрошу отца вновь, отвезти меня в Лондон и этой весной. Тогда и вы сможете приехать, Доминик. И поведете меня открывать первый бал моего второго сезона.

– Но сумею ли я пробиться сквозь толпу молодых щеголей, окружающих вас, Анна?

– Ах, я всех прогоню, и вы сможете первым записаться мою карточку. На целых два танца. Ведь больше не бывает. Вам не кажется, что это дурацкое правило, Доминик?

– Это зависит от того, как сильно мне хочется танцевать с вами, – хмыкнул он.