Категории Б (СИ), стр. 4

Письмо Бормана

Здравствуйте, дражайшая Елизавета Сергеевна. Несмотря на то, что мы с Вами расстались всего какие-то двадцать восемь часов назад прописью, я решил все-таки написать Вам это письмо, поелику не знаю, когда еще смогу раздобыть приличной почтовой бумаги и чернил.

Во первых строках сего письма спешу Вам с прискорбием сообщить, что старт нашего корабля, назначенный на час двадцать минут пополудни, паче чаяния состоялся. А я себя грешным делом тешил надеждами, что уж кого-кого, а нашу-то лохань дырявую не допустят к вылету, особливо сразу за новейшим, экстра-класса звездолетом.

Во вторых строках моего письма хочу поведать Вам о том, что надежды мои на какую-либо внештатную ситуацию, долженствующую сорвать наше отбытие в открытый космос, частично все-таки оправдались. Частично — потому что внештатная ситуация, иначе говоря, неисправность, возникла уже после финального, будь он трижды неладен, отсчета, а посему как наш доблестный капитан, так и наш так называемый Центр Управления Полетами (наши многоопытные космоходцы без особых церемоний кличут его попросту ЦУПом) решили не придавать этой внештатной ситуации особого значения и вообще не акцентировать на ней ничье внимание, ибо в случае предания сего вопиющего факта огласке головы могли полететь у всех, кто был хоть каким-то боком причастен к нашему умонелепному старту.

В третьих строках, неисправность состояла в следующем: кто-то — а вероятнее всего, отдельные сотрудники клининговых служб нашего космопорта — ухитрился забить одну из трех дюз стартовых двигателей — и чем бы Вы думали? Ни за что не отгадаете! Подпорченной мороженой говядиной! Вы можете себе такое представить? Хоть на миг? Если я правильно понял смысл беседы, что вел наш капитан с кем-то из представителей ЦУПа (наверняка одним из руководителей этой самой клининговой службы, будь она неладна — не могли затолкать в нас что-нибудь понадежнее!) на приглушенных тонах, уборщики просто не знали, что с этой говядиной делать, и решили припрятать ее до выяснения обстоятельств в левой дюзе нашего корабля. А знаете, почему? Потому что они тоже, как и я, были абсолютно уверены, что нашу лохань до капитального ремонта никто никуда не отправит, кроме как, разумеется, на свалку.

В остальных же строках я имею Вам сообщить, что, кроме своеобычного для такого корабля экипажа, а также лоцмана (которого взяли ввиду не всегда корректно работающего радара) и Вашего покорного слуги, на борту «Громовержца» (а именно под таким названием проходит по всем реестрам этот космический, с позволения сказать, корабль) находится, возможно, небезызвестный Вам писатель Джонатан Смит-Заозерный. По совести сказать, я не могу с уверенностью припомнить ни одной из его широко известных книг, однако знаю, что он сам напросился к нам на борт. И сам же теперь, между прочим, локти кусает. Ну да что с него взять — писатель, романтика, то, се, ну, в общем, Вы меня понимаете.

После второго — к несчастью, удачного — старта и выхода за пределы атмосферы капитан собрал нас всех, кроме лоцмана и штурмана, в кают-компании и учинил писателю нашему прежесточайший разнос. Мне, впрочем, показалось, что тот был даже доволен случившимся, он ведь наверняка собирается писать очередную книгу… Похоже, что мы все (и Ваш покорный слуга тоже) будем-таки увековечены, не в граните, так в бумаге или, на худой конец, в бинарном коде.

Далее, после капитанского разноса, у нас был обед, довольно посредственный, после которого практически ничего интересного не произошло. Я только сходил посмотреть на незаметно и неумолимо удаляющуюся Землю — и как бы я хотел оказаться в тот момент не на этом проклятом корабле, а рядом с Вами, бесценная Вы моя, Елизавета Сергеевна.

За сим откланиваюсь, Ваш любящий супруг, Игнат Борман.

(Дата, подпись)

Книга

Честно говоря, я даже жалею, что теперь на всех кораблях устанавливают гравиустановки, включая и те старые корабли, что изначально не были ими оснащены. Я согласен, это очень удобно: не нужно переучиваться под невесомость, долго к ней привыкать и потом, уже на Земле, еще дольше отвыкать, и курсы реабилитации космоходцев становятся не нужны. Но, все-таки, все-таки… Если бы мне предложили на выбор корабль с гравиустановкой и корабль без гравиустановки, я бы без колебаний выбрал второй. Но — таковы правила — сейчас кораблей, не оснащенных «гравами», не осталось совсем.

И еще я очень жалею, что мне сейчас катастрофически не хватает слов для того, чтобы описать картину, которую я увидел, когда мы отошли от Земли на уже довольно-таки приличное расстояние. Если вы никогда не были здесь, то вы и представить себе не можете, насколько Космос (я теперь, кажется, никогда не смогу больше писать это слово с маленькой буквы) огромен по сравнению с такой маленькой, такой — простите мне мою сентиментальность — беззащитной Землей. С нашей с вами общей Родиной. Она все наматывает и наматывает круги вокруг нашего, такого родного Солнца, что движется в Непроглядной Космической Черноте, среди других — таких же! и все-таки совсем других — далеких-далеких звезд.

Бортовой журнал

(Дата, время)

Полет происходит по намеченному графику. Непорядки не обнаружены. Чувствую себя удовлетворительно.

Пилот Копытин.

Дневник кочегара

Да, а писатель-то наш какой-то, блин, малахольный. То ему не так, это ему не этак. Подбивал, идиот, после обеда гравитацию отрубить. Не, ну в натуре идиот полуумный же. Вот вынь да положь ему невесомость. А ничего, что все только что поели, кроме бедолаги Копытина, которому после того, что ему Гарик вкатил, до ужина жрать ни хрена не положено во избежание рецидива? Ему, видите ли, все равно, ему, видите ли, обед не пондравился!.. Ну так брал бы, блин, с собой. Его же честно пердупреждали, что это даже не Дом Писателей, я уже молчу про Архитекторов, которые себе столовку устроили — мама не горюй.

А кэп, межпрочим, нервничает. А я не люблю, когда кэп нервничает. Это всегда чревато. Писулькину этому что: он прилетит, сойдет — и все, гуляй, Вася, а мы? Нам-то потом еще с кэпом-то с нашим работать еще… и еще… и еще… С ним, конечно — а с кем же еще-то? Кэп — это же О! Ну, я это раньше говорил… Ну и что?! Надо будет — и еще раз повторю! Сколько будет надо, столько и повторю: наш кэп Гагенсхайм — это О! Всем кэпам кэп, корову вам в дюзло!

Тем более, что нервничает-то он не просто так. Мы ж у этого дхармаглота гребаного в кильватере пойдем. А он же новый, нелетанный, блин, еще ни разу, хрен его разберет, чем это нам грозит, а куда денешься?

Эх, говорила мне мама: «Иди в пожарники»…

Заметки писателя

Кстати, тут у них должен быть бортовой журнал… кажется. Может, и их уже упразднили, за ненадобностью? Надо будет спросить у капитана Гагенсхайма, упразднили или нет, и если нет, то можно ли в него заглянуть? Ну хоть про их прошлый рейс почитать? Или про позапрошлый…

Да-а… Как же это я не догадался заглянуть в архив ЦУПа? Может, уже там можно было бы взять, вникнуть себе спокойно, распечатать что-нибудь, посидеть в Литераторов… А не торчать в этой калоше с этими космо-мать-их-за-ногу-ходцами.

Ну да чего уж тут теперь сожалеть… Может, Милочку попросить зайти в архив и прислать что-нибудь из оттуда? Поинтереснее? Или все же ну ее покамест?

Или Милочку вообще-то стоило с собой прихватить? Ну да что уж теперь…

Повторяюсь. Наверное, космическое излучение влияет.

Бортовой журнал

(Дата, время)

Полет нормально. Входим в Мусорное кольцо. Автопилот в поряд…

Бортовой самописец

(Сирена, громкий удар.)