Крейсерова соната, стр. 90
– Когда же они успели снимок сделать? – изумился Плужников проворности агентов. – Что же теперь делать?
– Все очень опасно, мой милый. Я видела их песьи головы и красные, мокрые языки… Они выводили из дома мужчин, которые хоть немного на тебя походят. Сажали в тюремные машины с решетками и увозили. Я все продумала. Если они к нам постучатся, ты выходи на балкон и там по пожарной лестнице спускайся в боковой двор, подворотнями убегай на Остоженку и мешайся с толпой. А я их тут буду удерживать, уговаривать.
Только она это сказала, как раздался звонок, нежный и вкрадчивый, словно девочка-сиротка подошла к дверям, едва дотянулась до высокого звонка и нажала тугую кнопку.
Плужников, на цыпочках, глянул в смотровой глазок. Песьи морды с черными носами, шерстяными ушами, рыжими злыми глазами притаились за дверью. Сочно краснели мокрые языки. Качались поля темных фетровых шляп. Мохнатые лапы сжимали папки, мобильные телефоны и пистолеты «Беретта».
– Пришли, – прошептал Плужников, вернувшись на кухню. – Не открывай… Я разыщу тебя, как только минует опасность…
С этими словами он растворил дверь балкона, напустив в комнату холод и дождь, поцеловал Аню, ощутив сладостный аромат ее любимых волос, заметил, как бьется на ее беззащитной шее голубая жилка, похожая на крохотную птичку-синичку, – и уже был на балконе; цепко перескочил на ржавую пожарную лестницу, ухватившись за мокрые поручни; стал спускаться вдоль фасада, заметив внизу крытый тюремный фургон, рядом с которым прохаживалась охрана – двое в фирменных шляпах, из-под которых торчали песьи носы; соскочил на землю, кинулся в соседний двор, неловко зацепив пустую пивную банку. Охрана обернулась на грохот, закричала: «Стой!.. Ответь на вопрос – сколько глаз у адмирала Нельсона?.. Сколько ног у осьминога?..» Плужников не отозвался, хотя знал ответ, помчался что есть мочи дворами, слыша топот преследователей, выскочил на Остоженку, где все блистало, шелестело переполнявшими улицу лимузинами.
В толпе мелькнули черные фетровые шляпы. Он помчался через «зебру» перехода, пробежал переулком на Пречистенку и увидел, как погналась за ним черная «Волга» с мигалкой, истошно воя. За лобовым стеклом отчетливо просматривались собачьи головы в нахлобученных шляпах. Пробегая мимо ресторана «Нью-Васюки», заметил, как сверху на него стала падать плетеная ловчая сеть, едва увернулся, а в тенета попалась субтильная старушка, видимо, из потомственных дворянок. Сучила сухими ручками, жалобно восклицая: «Господа, право, как мило!.. Какая тонкая шутка!..»
Плужников вилял дворами и дважды чуть не попал в волчьи капканы, лязгнувшие у него под ногами. Наконец, на просторном дворе, где стояли помойные баки и урчала оранжевая мусоровозная машина, заталкивая в свое гадкое нутро зловонное барахло, он попал в западню. С обеих концов двора надвигались на него псы в шляпах. Мягко, осторожно переступали на упругих лапах, держа пистолеты, высунув от азарта и нетерпения красные слюнявые языки.
– А какое твое хобби, голубчик?.. Яичко не простое, а золотое?.. Альбомчики для детишек «Раскрась сам»?.. Нехорошо уклоняться от переписи… Иди, мы тебя перепишем…
Плужников понял, что погибает. Видимо, чем-то он прогневил Того, Кто послал его в этот город, либо город уже не поддавался спасению и отпадала нужна в спасителе, либо он, Плужников, совершил какой-то просчет и оплошность и сам нуждался в спасении.
«Спаси!..» – молча и молитвенно возопил он, видя, как смыкается кольцо собак. Все они были из породы немецких овчарок, и только одна, видимо, их начальник, была поджарой рыже-белой колли. «Спаси!..» – повторил Плужников.
И спасение пришло. Откуда ни возьмись появился плечистый русоволосый красавец, показавшийся Плужникову знакомым. Это и был его знакомый – Сокол, прославленный футболист, которого Плужников остановил на краю пропасти, когда тот раскачивался на парапете гранитной набережной, намереваясь ухнуть в реку и умереть.
Сокол тоже узнал его:
– Ты?.. От кого бежишь?.. От этих вонючих псов?..
Они встали спина к спине, и только клочья полетели от нападающих. Лязгали у собак раздробленные челюсти, чмокали их прокусанные мокрые языки.
– Давай сигай в мусоровозку!.. – крикнул Сокол, глядя, как медленно отъезжает оранжевая машина и у нее в спине закрывается грязный короб. Они прыгнули один за другим в зловонное чрево. Сверху на них посыпались очистки, отбросы, груда помойной дряни. И, слыша, как визжат побитые псы, они притаились в темноте стучащей машины, окруженные со всех сторон спасительной гнилью.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Они долго колыхались в темноте, и у Плужникова было ощущение, что он находится во чреве огромной рыбы, наглотавшейся скользких водорослей, кислого ила и раздавленных холодных личинок. Эта рыбина ненароком сглотнула и его и теперь куда-то плыла, быть может, на другой берег Средиземного моря, перевозя его, как библейский кит Иону. Наконец, странствие окончилось, рыба остановилась, напрягла переполненный кишечник и вытолкнула содержимое наружу. Плужников и Сокол вывалились вместе с отбросами и очутились на огромной загородной свалке. И первое, что увидали, подымаясь из нечистот, обвешенные картофельными очистками и грязным тряпьем, было небо с бессчетными стаями кричащих черных ворон, слетевшихся встречать очередную мусорную машину. Вторым видением была группа странных, обросших людей, облаченных в экзотические кожи, жилеты, косматые телогрейки, с палками и крюками, похожих на первобытное племя, в шкурах, вооруженное палицами и дротиками. Все это грозное оружие было нацелено на Плужникова и Сокола, готовое разить и колоть.
– По-моему, нам не рады… А мы так торопились! – произнес Сокол, снимая с головы прелый лист капусты.
– Вы кто, инспекция? – спросил воин, с клинышком бороды и в пенсне, похожий на Калинина, укутанный в желтую женскую кофту, в истоптанных полусапожках на высоких каблуках, потрясая над головой заостренной пикой, изготовленной из поломанного торшера.
– Да нет, какая инспекция! – воскликнул худой человек с косматой гривой и провалившимися аскетическими щеками, напоминавший Николая Островского. Он был в зипуне, перепоясан красным махровым полотенцем, в калошах на босу ногу, и в руках его была палица из ножки старинного письменного стола. – Это же Сокол! Нападающий «Спартака»!..
– Оно и видно, – угрюмо произнес опухший мужчина с огромной нечесаной бородой, похожий на Бонч-Бруевича, в поношенном теплом пальто и войлочных ботах, потряхивая в руках ржавой цепью. – «Спартак» – команда «мусоров». Поэтому и ездит на мусоровозке…
– А за «мусоров» ответишь! – вспылил Сокол, подвигаясь к обидчику.
– Стоп!.. Разойтись!.. – между ними встал очень бледный человек с седой колючей щетиной и черными густыми бровями, похожими на хвосты пушных животных. Вылитый Брежнев, но в замызганной телогрейке зэка и с синими губами вечно мерзнущего человека. – Я тебя знаю, – обратился он к Плужникову. – Ты приходил ко мне с милой девушкой Аней, которая приносила мне письма и повестки в суд. Очень меня жалела славная барышня.
И Плужников узнал Ивана Ивановича, бывшего ученого и изобретателя, печального выпивоху, которого за неуплату выселили из квартиры на улицу, обрадовался встрече.
– Да, да, мы знакомы!.. Иван Иванович знает меня!.. Он может подтвердить, кто я такой!..
– А нам один хрен, кто ты такой… Здесь документов не спрашивают, – буркнул кругленький, укутанный с головой в бабий шерстяной платок человечек с темными печальными глазами Надежды Константиновны Крупской. – Если приехал жить, живи. Цветные металлы – одна цена. Стеклотара – другая. Ежели запчасти от машинок «Зингер» или от приемника ВЭФ на лампах – цена договорная.
– Оставь их в покое, – перебил его Иван Иванович, к мнению которого прислушивались остальные обитатели свалки. – Это мой друг и сосед, – указал он на Плужникова. – А этот, разве не видите? Он Сокол. Похож на молодого Чкалова.