Истории, от которых не заснешь ночью, стр. 52

Френсис Бидинг

Смерть по приговору суда

Господин Ги Пэтридж машинально сложил газету, первое издание "Ивнинг ньюс", с той тщательностью, которая ему была свойственна. Потом он поднялся, пошатываясь, тогда как поезд, прибывающий по расписанию в 12 часов 35 минут из Ватерлоо (прибытие в Летерхед в 1 час 15 минут), начал замедлять ход уже вдоль платформы. Когда поезд остановился, он взял свою шляпу, которая лежала на сиденье рядом с ним, и приготовился к выходу из купе вагона первого класса.

В окне показалось смеющееся лицо. Дерек ждал на платформе, Молли за его спиной. До чего же было приятно видеть своего старшего сына! Он был выше отца на целую голову и при этом широк в плечах. А рядом Молли, пятнадцатилетняя Молли, гибкая, как дриада, — кажется так? — одна из стройных богинь, живших в лесах античной Греции. Конечно, красоту они взяли от матери, впрочем, как и ум тоже. Он никогда так и не смог узнать, что Гертруда смогла в нем найти, когда выходила за него замуж, чтобы быть вместе в радости и в горе. Ее семья была всегда абсолютно откровенна с ним по этому поводу. Она вышла за него замуж из-за его денег, говорили они.

Но может быть, конечно, не совсем из-за денег, потому что она была бескорыстная женщина, а может быть, в конечном счете, она вышла за него замуж по любви. Любовь ведь очень таинственная штука и абсолютно непредсказуемая. Люди совершенно разные женятся по любви. Во всяком случае, Гертруда была к нему очень привязана. Дети тоже. По правде говоря, он делал для них все что мог, и это была его единственная цель. Что касается Гертруды, то за всю жизнь он не посмотрел ни на какую другую женщину, да и на его памяти никакая другая женщина никогда им не интересовалась.

Но было одно слово, которое у него постоянно неприятно вертелось в голове. Какое же? Ах да! По их мнению, Гертруда вышла за него замуж из-за денег. И почему вдруг случилось так, что появилось это странное чувство, что что-то не так. Начинался уик-энд, и были вещи, о которых он никогда в уик-энды не думал. Ну, например, нефтяные акции. Фирма их приобрела по 81; накануне они спустились до 73, а сегодня утром они уже котировались за 69 и 38. Но это были дела, а тут был Дерек (мордашка в окне вагона), полный решимости хорошо провести время.

— Хелло, Боунез! О чем вы думаете? Что, не рады нас видеть?

Это был Дерек. Дети всегда называли своего отца Боунезом. Не слишком почтительно, может быть, но дома его всегда называли не иначе как "Боунез" или "Папочка".

— Восемьдесят один, — сказал Пэтридж, выходя из купе, не отдавая себе отчета в том, что говорит он громко.

— Бедняжка Боунез! (На сей раз говорила Молли.). Вечно в Сити! Проснитесь, Папочка. После обеда всей семьей поиграем в гольф.

Сын и дочь увлекли его за собой, и он бодрым шагом направился к выходу из вокзал а. Контролер очень приветливо встретил его, когда они проходили мимо. Ведь это был Пэтридж Сидрес, у которого был билет первого класса и который на следующий день после Рождества давал ему в качестве новогоднего подарка целых два фунта.

— Мы за вами приехали на "ужасе", Боунез, — это говорила Молли. Дерек мчал на ней со скоростью девяносто пять. Вот это машина, Папочка!

Господин Пэтридж попытался казаться веселым.

— Ах ты, юный бандит! — сказал он, обращаясь к сыну, который забирался в смешную маленькую, трехместную, машину с крошечным ветровым стеклом в двадцать сантиметров, без брызговиков. Машина марки "бугатти" 1927 года, спортивная модель. — Ты, в конечном счете, окажешься в один прекрасный день в тюрьме и не надейся, что я тебя выручу.

"В тюрьме"! Почему он сказал это? У него еще раз появилось такое чувство, что что-то готовится. Но это было абсурдным! Ситуация была не самой удачной, но Бэнтхем за всем проследит.

Куда же можно зайти, если не доверять больше своему компаньону.

Быстрая езда подняла ему настроение, развеселила его. По крайней мере, он был свободен от всех проблем до понедельника. И вся семья была здесь, и все были так веселы, так довольны, что видят его. И специально придумали для него игру в гольф всем вместе, потому что знали, что он без ума от этой игры. Это было мило с их стороны, особенно со стороны Дерека, гандикап которого был всего только три, тогда как его — двадцать четыре. Но у мальчика к спорту были способности.

— Вы играете со мной, Папочка, — он услышал сквозь пронзительный гул мотора нежный голосок, говоривший ему прямо на ухо. — Вам надо бы играть, как Бобби Джонс.

Он слегка повернул голову и тотчас же почувствовал на щеке теплое прикосновение губ.

Боже, как же их всех любил! Дерека, Молли, Джоанну и последнего из них — Дика, еще крошечного ребенка, их любимца, родившегося много позже других.

Машина сделала резкий вираж влево, и ему пришлось вцепиться а дверцу. По главной аллее они поднялись на скорости, а там стояла она, Гертруда, его жена, стройная и нежная. Она ждала его на крыльце. Восемнадцать лет совместной жизни, и ни одной ссоры… Восемнадцать лет любви, преданности и счастья. А годы, кажется, не коснулись ее совсем. Она была все такой же, скорее девушкой, чем женщиной, с коротко остриженными волосами под мальчика и в короткой юбке.

— Ну наконец-то вы, Боунез! — сказала она, когда машина резко остановилась и он начал выбираться из нее. — Ну скорее выбирайтесь из нее и снимите вашу ужасную одежду! Через десять минут обед, а в четверть третьего мы начнем играть в гольф, а иначе мы потеряем наши места.

Ну конечно же все шло хорошо, очень хорошо. И поистине не из-за чего было беспокоиться. И с румынской нефтью, так же как и с недвижимостью, было все в порядке; даже если никогда невозможно было заранее предугадать, конечно, как пойдут дела в этих странах, в которых политика обладала удивительным даром вдруг тесно переплетаться с бизнесом. В общем-то удача, политическая ситуация, насколько он в этом разбирается, — тем не менее была на данном этане такой, какой она должна была быть. Этот диктатор был сильным человеком, он знал, что он делал и кому можно было доверять.

А в это время они были все здесь, все на равных у шестнадцатой лузы, и Дерек только что нанес мастерский удар, как минимум, на расстояние около ста пятидесяти метров. Ну что за мальчик этот Дерек! Еще и семнадцати нет, а в регби он уже на? XV. Сильный, как молодой лев, без сомнения.

Но так не могло продолжаться. Ему надо было сосредоточиться. Он тщательно нацелился на шар.

— Ну надо же, Папочка! Вот это удар!

Господин Пэтридж даже раскраснелся от удовлетворения. Он оценил комплимент и не думая вовсе обижаться на то, что комплимент-то, в общем, был от семнадцатилетнего мастера. Это было вполне естественно. Дерек играл лучше, чем он, и это было в порядке вещей.

— Ничего похожего на твой, Дерек, — сказал он, рассматривая шар, подпрыгивающий вдоль фэйрвея где-то на сто тридцать метров впереди них. Не так уж плохо для такого старика, как я.

— А вот так, Ги, не говорите, — вмешалась его жена, когда они уже все вместе направлялись по площадке для игры. — Это нелюбезно в отношении меня. Мне же почти столько лет, сколько вам, тогда как у меня сегодня вечером впечатление, что мне шестнадцать.

— И вполне можно было бы ошибиться, моя дорогая, — добавил господин Пэтридж галантно.

Через полчаса он уже пил джин — вермут — в клубе. Говорил Олдсби. Олдсби работал в министерстве иностранных дел и разбирался в политике.

— Вид у него нездорового человека, у этого румына, — говорил Олдсби. Должно быть, его прооперировали, и это уже во второй раз.

Господин Пэтридж открыл было рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент вошла вся его семья, и они направились все к машине, но на сей раз не к "бугатти", а к машине "воксхолл", где Шелдон ждал их за рулем. На всем протяжении пути он хранил молчание. Они решили, что он устал, и не трогали его.

На столе в холле его ждала телеграмма. Уверенной рукой он вскрыл ее.