Бессердечный, стр. 28

– Бедность – неприятная вещь, особенно для того, кто не привык к ней. В ней нет никакой романтики.

– Подумаешь! У нас будет мое приданое, пока Дэниел не разбогатеет. И я не боюсь бедности. Люк позволит мне выйти за Денни!

Анна вспомнила сцену, которую ей пришлось наблюдать сегодня утром в библиотеке, и то унижение и расстройство, которое было написано на лице Эшли. Люк обошелся с ним так из-за каких-то глупых долгов. Хотя, может быть, Люк был прав. Долги – это очень серьезно. Анна знала, насколько серьезно.

– Ты уже говорила с братом? – спросила она.

– У меня еще не было случая. – Дорис хихикнула. – С тех пор как он вернулся в Англию, он занят только тобой. Но это к лучшему. Теперь он поймет, что чувствуем мы с Дэниелем. Я поговорю с ним, и он скажет маме, что я выйду замуж еще до конца года. Мы не можем ждать дольше. Ах, Анна, мы будем самой счастливой парой в мнре!

Анна чувствовала, что далеко не уверена в этом. Дорис снова наклонилась к ней поближе.

– Люк согласится, – шепнула она. – Я всегда любила его больше всех на свете. Я думала, мое сердце разобьется, когда он уехал. Но ты поговоришь с ним, Анна? Объясни ему, что я целиком уверена в Дэниеле. Что я не могу быть счастлива ни с кем другим. Состояние и положение в обществе ничего для меня не значат. Ты поговоришь с ним? Поможешь мне?

– Дорис. Его светлость вправе решать, а твоя мама советовать. – Анна взяла ее за руку. – Ведь я, в сущности, чужая, хотя и жена Люка. Не забывай, мы женаты всего два дня.

– Но это же и к лучшему! Он еще так влюблен в тебя, что сделает все, о чем ты попросишь. Пусть даже ты будешь просить за меня. Пожалуйста, поговори с ним!

– Я сделаю все, что смогу– Анна почувствовала себя несчастной. – Но я не буду вмешиваться в ваши отношения.

Дорис совсем не казалась разочарованной. Она удовлетворенно улыбалась. Но времени для разговора больше не было. Герцогиня встала и подала им знак, что пора уходить.

Люк разобьет ее сердце, думала Анна. Он открыто заявил ей, что не верит в любовь, и она могла сама в этом убедиться. Он не позволит сестре вступить в неравный брак. Анна чувствовала, что в глубине душн она горячо поддержала бы Люка в этом. Но ее пугало то, как он обращался с членами своей семьи.

В нем не было любви. И меньше всего – к семье, которая изгнала его десять лет назад по вполне понятным причинам.

Глава 11

Весь этот месяц Люк жил той жизнью, к которой привык. Он старался не задумываться о семейных проблемах, уговаривая себя, что уже решил их. Он сделал семейную жизнь легким, приятным занятием, приносящим только удовольствие, как и собирался. И весь этот месяц он старался не думать о возвращении в Баденское аббатство.

Он написал Генриетте о своей женитьбе, хотя она, возможно, уже узнала об этом от кого-нибудь другого. Он писал ей только о делах, стараясь не касаться ничего личного. Он сообщил ей, что, в связи с обстоятельствами, изменения дома и парка лучше на какое-то время отложить. Таким образом он старался тактично указать ей, что хозяйкой аббатства теперь стала его жена. Генриетта не ответила. Он надеялся, что она не будет больше писать. Надеялся, что ему каким-нибудь образом удастся избежать встречи с ней. Он чувствовал, что теперь пропасть между ними стала еще глубже, хотя она была непреодолимой еще до того, как он женился.

Он написал Колби, приказав повысить содержание Эшли и выплатить ему определенную сумму на следующий месяц. За этот месяц они почти не виделись с братом, но, когда они встречались, Эшли был предельно вежлив с ним и очаровательно галантен с Анной. Увидев однажды на своем столе крупный счет, появившийся там без всяких объяснений, Люк понял, что Эшли простился с той леди, которая так любила дорогие игрушки.

Все эти десять лет Люк не был связан ни с кем из своей семьи, кроме дядюшки. И все же теперь каждый раз, когда ему доводилось видеть Эшли, он испытывал какую-то тяжесть на душе. Возможно... даже сожаление. Люк хорошо помнил маленького сорвиголову, для которого он был героем. Сейчас же это был красивый, подвижный, несколько дикий юноша, жизнь которого только начиналась. Юноша, который еще нуждался в опеке. Люк не был уверен, что может справиться с этим и что хочет этого. Но если не он, то кто же?

Весь этот месяц он не задавал брату никаких вопросов и надеялся, что с его выходками было покончено. Он не желал растрачивать эмоции ни на кого, включая собственного брата.

Правда, исключение сделал только для Дорис. Через несколько дней после свадьбы он явился с визитом к матери специально, чтобы поговорить с ней о той нежелательной связи, о которой она упоминала раньше. Оказалось, художник был приглашен ею самой, чтобы написать портрет Дорис. Во время длительных сеансов позирования всегда присутствовали либо сама герцогиня, либо горничная Дорис. По крайней мере, так думала герцогиня. Позже, когда Дорис заявила, что они с портретистом собираются пожениться, выяснилось, что горничную часто отсылали.

– Он сын трактирщика, – презрительно объяснила герцогиня. – Он не бог весть какой портретист, но утверждает, что прославится через год или два, и Дорис верит в это. Думаю, что сейчас он живет как оборванец.

– И вы говорили с ним? – спросил Люк.

– Говорила с ним? – надменно переспросила его мать. – Помилуй, Лукас, как ты мог подумать такое? Конечно нет. Я просто запретила им видеться. Здесь даже и говорить не о чем.

– Но вы все-таки волнуетесь, мадам? Они продолжают встречаться?

Герцогиня поджала губы.

– Боюсь, между ними есть какая-то связь, – произнесла она наконец. – Дорис такая своевольная, к тому же она второй год уже без присмотра главы семьи.

– Я встречусь с ним, – сказал Люк. – Как его зовут?

– Дэниел Фроули. – В ее устах это имя прозвучало как ругательство.

Дэниел Фроули весьма посредственный художник, решил Люк, побывав в его мастерской и неторопливо осмотрев его работы. Хотя, возможно, ему удается кое-как зарабатывать на жизнь, тщательно выписывая внешние черты своих клиентов, но не умея уловить их духовной сущности. Если он надеется стать вторым Рейнолдсом, то будет глубоко разочарован.

Фроули молчал как рыба в ответ на все расспросы об их отношениях с Дорис. Но Люк, который держался холодно и надменно, был настойчив. Да, они влюблены, наконец заявил художник. Они хотят пожениться. И будут жить его картинами. Он уже получает заказы от высокопоставленных клиентов. От вдовствующей герцогини Гарндонской, например. Скоро он станет модным портретистом и войдет в высший свет, хотя не принадлежит к нему от рождения. К тому же, ведь у леди Дорис есть наследство.

– Леди Дорис Кендрик – впечатлительная романтичная девушка, – сказал Люк, без приглашения усевшись на жесткий бугристый диван и достав из табакерки щепотку табака. – Перспектива голодать в мансарде еще с не признанным молодым художником, без сомнения, кажется ей неотразимо привлекательной. Но она привыкла совсем к другой жизни, Фроули. И она уже не изменится, даже если я разрешил бы ей попробовать. Через несколько месяцев она почувствует себя глубоко несчастной.

– Я знаю, – ответил художник, враждебно разглядывая Люка и не скрывая презрения, которое вызывал у него парижский лоск его гостя. – Но я не уверен, что смогу устроить свою жизнь без нее, ваша светлость.

– Ах, – мягко сказал Люк. Он поднял брови, посмотрев на собеседника сверху вниз из-под полуприкрытых век. – Понятно. Сколько?

Фроули облизал губы. Его глаза забегали по комнате.

– Пять тысяч фунтов, – быстро ответил он.

– Но наследство леди Дорис гораздо больше, – сказал Люк. – Вы можете просить больше, Фроули. Десять тысяч, может быть даже двадцать?

Художник безуспешно старался скрыть свое разочарование.

– Я не жадный, – твердо сказал он. – Но мне трудно расстаться с ней. Я люблю ее.

– В таком случае вы можете назначить большую цену за свою любовь, – любезно предложил Люк, встав и неторопливо подойдя к гораздо более высокому и крупному мужчине. – Это не имеет значения. Мой ответ будет одинаковым, попросите ли вы пять, десять, двадцать или пятьдесят тысяч. Вот он.