Чужой - Свой, стр. 12

— А ты не пробовал стать мягче? Ведь мы тебе не враги. И чувство любопытства, по-моему, не может являться оскорблением, особенно если выражено в тактичной форме. Хотя у вас, землян, это может быть и не так. Но ты прав, по крайней мере, в одном. Ты насторожил нас. В тебе есть что-то такое…. Дикая, неуправляемая искра, что ли,… которая готова превратиться в любой момент в яростное пламя и сжечь все вокруг. Твое агрессивное начало настолько ярко выражено, что…. Впрочем,… я, наверно, не готова к разговору с тобой. Только мне начинает казаться, что я тебя начинаю понимать, как… ты открываешься совсем с другой стороны. Мне надо подумать. Как насчет завтрашнего вечера? Хорошо? Я позвоню тебе.

Я, молча и удивленно смотрел на нее, не зная, что сказать на подобное заявление, пока она не встала.

— До встречи, Влад!

— До встречи!

После такого неожиданного завершения нашей встречи, мне только и осталось, что провожать долгим взглядом ее изящную фигурку. Когда она исчезла, я встал и пошел, бездумно глядя по сторонам. Разговор с Лавинией приглушил чувство легкой горечи от первой встречи с террянами, а необычность окружающей обстановки и вовсе свела на нет негативные оттенки оставшиеся в моей душе. К тому же, так я стал думать после разговора с Лавинией, здесь может быть просто непонимание друг друга, основанное на несхожести рас. Сделав подобное заключение, я в очередной раз удивился пришедшей мне в голову мысли.

"Нетривиальные мысли. Расту. Вперед, Крылов! Пойдем, посмотрим, как тут люди живут".

Глава 3

То, что это была уже наша вторая встреча, не добавило мне решительности. Так же, как в первую нашу встречу, я чувствовал себя неловко в ее обществе.

"Как мальчишка на первом свидании. Японский городовой!".

Секунды молчания для меня мучительно тянулись, пока я судорожно перебирал в памяти те слова, которые говорил раньше женщинам, но которые не осмеливался произнести вслух сейчас. Судьба, во второй раз в моей жизни, подарила мне ощущение влюбленности, это странное чувство души. Чем больше я осознавал это, тем больше терялся. Будто прочитав, что твориться в моей душе, Лавиния игриво спросила: — Как ты считаешь, я тебе, как женщина, подхожу?

Этот вопрос оказался настолько неожиданным и необычным, что я окончательно растерялся, а вместе с растерянностью пришла злость. Вот чего я не любил, так это моменты растерянности в самом себе.

"Что б ты, чертовка, провалилась со своими каверзными вопросами!".

Но в глубине души я, конечно, не желал этого, сознавая, что это напускное. Своеобразная защитная реакция.

— Да. Наверно, — ответил я, даже не поняв, что сказал.

— Это от души сказано или из вежливости? — продолжала она давить на меня.

За время нашего короткого разговора с ее лица не сходила улыбка, которую, в другое время, я мог бы назвать многообещающей, но сейчас она казалось загадочной. Неожиданно рассмеялся, представив себя со стороны; большой, здоровый мужик, запинающийся на каждом слове, словно прыщавый юнец на первом свидании.

— Над чем ты смеешься? — она по детски нетерпеливо заглянула мне в глаза. — Если надо мной, то я обижусь.

"Неловко получилось, — с легкой досадой подумал я.

Но мой смех неожиданно для самого себя снял с меня цепи, до этого сковывавшие мой разум и язык.

— Честно говоря, я смеюсь над собой, — признался я с нарочитой ноткой вины в голосе.

— Мне кажется, у тебя не должно быть серьезного повода для смеха. Ну, если только чуть-чуть, — не преминула она уколоть меня.

Я снова насторожился, ожидая очередного подвоха с ее стороны.

— Ты не хочешь пройтись немного вместе со мной?

— Хоть на край света, — шутливо ответил я, почувствовав себя немного легче оттого, что разговор стал развиваться по знакомой мне схеме.

Но, вдруг отбросив свое игривое настроение, она неожиданно сказала:

— Должна сказать, ты неплохо вписался в наш мир. Немного ошеломлен, но не более того, что… не совсем естественно в твоем положении. Хотя, кто знает. Ведь мне не приходилось сталкиваться еще с такими, как ты. Я слышала, что ты служишь,… как это сказать… в специальных войсках. Да? — в ответ я просто кивнул головой, не став ничего объяснять. — Значит, твоя психика должна быть натренирована и предельно устойчива к внешним раздражителям.

Резкая перемена смены темы сначала вызвало недоумение, а за ней настороженность.

"Похоже, она тебя прокачивает. Ей интересна твоя реакция, Влад. Иначе как все это можно понять?".

— Гоняешь меня по психологическим тестам, исходя из простого любопытства или получено задание? Составляете психологический портрет? Наверно, да. Конечно, пока он виден только в общих чертах. Может, хочешь конкретных деталей? Тогда давай сделаем так. Мы отправимся ко мне в номер и займемся… э-э, сексом, а потом я расскажу тебе о своих детских ночных страхах. Секс и мои детские воспоминания прекрасно дополнят уже сложившуюся картину моего внутреннего мира. Ну, так что?

Она напряглась, это было видно, как плотно сжались ее губы, превратившись в две узкие полоски.

— Почему ты так решил? Ведь я по своей второй профессии — социолог, а не психолог. И мне не интересен твой внутренний мир, как специалисту. Хотя нет, интересен, но не так… Вернее, просто… любопытен, как женщине.

— Теперь все стало на свои места. Непрофессионализм, вот что тебя подвело. Ты рассчитывала сыграть роль психолога, считая, что пещерный человек, то есть я, не дойдет своим тупым умишком. Ты или переоценила себя, или недооценила меня. А, скорее всего, и то и другое.

— Я недооценила тебя, — призналась она, но ноток раскаяния в ее голосе не было абсолютно. — И скажу сразу: я не изучала тебя. Просто мне было интересно, почему ты отметил меня среди всех остальных. Хотела узнать только это. Чисто женское любопытство.

От ее слов веяло такой ребячьей непосредственностью, что я уже не знал, что думать. Или меня продолжают прокачивать на более высоком психологическом уровне или то, что она сказала, правда. Не зная, как среагировать на ее слова, я просто сказал, что думал:

— Ты своим признанием застала меня врасплох. Совсем запутала. Теперь даже не знаю, что о тебе думать.

— Давай не будем мучиться догадками, а просто пойдем дальше. Я знаю одно место, которое, как мне кажется, должно понравиться тебе. Там поговорим о твоих детских страхах, а если останется время, то и о сексе.

Ее детская непринужденность в недетских вопросах одновременно умиляла меня и заставляла настораживаться. Она интересовалась многими аспектами жизни на Земле, но особенно сильно ее интересовали отношения полов на моей планете. Возникавшее время от времени чувство смущения на поставленные напрямую вопросы, мое неоднозначное отношение к ней, как к женщине, все это быстро перемешалось и затянуло меня в водоворот непосредственного и живого разговора так быстро, что я не заметил, как мы пришли.

Громадный зал, выдержанный в серебристо-черных тонах, поражал своими размерами. Его своды, казалось, уходят куда-то ввысь, где в легком полумраке, смыкаются на недостижимой глазу высоте. Но главное чудо заключалось в другом. В разбросанных по залу множестве фонтанов и фонтанчиков. Между фонтанами стояли столики, за которыми сидели, тихо беседующие, люди различных возрастов. Здесь не было, ни веселых компаний, ни громкой музыки, ни яркой иллюминации, здесь царствовала тишина, прерываемая только легким шумом падающей воды. Каким образом достигался подобный эффект, я даже не стал спрашивать, а принял как факт.

— Как тебе нравиться это место? — смотря в одну известную ей точку зала, спросила Лавиния.

— Нравиться. Очень, — сказал я негромко, стараясь не нарушать хрустальной тишины зала. — Я даже подумать не мог, что такие места у вас существуют.

— Я здесь бываю, когда хочу отвлечься от дел, от суеты.

Пройдя в глубину зала, мы устроились в мягких креслах за столиком, у небольшого фонтанчика. Усевшись, я только теперь понял смысл такого количества фонтанов. Они являлись своеобразными стенками, образуя отдельные кабинеты.