Бег вслепую, стр. 20

Элин начала резать хлеб.

— Я совсем не понимаю, в чем здесь дело, — пожаловалась она.

— Я уже приближаюсь к самому главному. Как большинство людей, у которых существуют проблемы с алкоголем, Кенникен способен не пить в течение многих месяцев, но когда дела начинают складываться неудачно и возрастает внешнее давление, он прикладывается к рюмке. И Бог свидетель, в нашей работе достаточно нервного напряжения. Но дело в том, что он тайный пьяница; я узнал об этом, только когда сблизился с ним в Швеции. Я нанес ему неожиданный визит и застал его с глазами собранными в кучу и прикованными к бутылке кальвадоса — это единственный напиток, который он признает. Он был достаточно пьян для того, чтобы рассказать мне и об этом тоже. Короче говоря, я уложил его в постель и тактично удалился, после чего он никогда мне не напоминал про этот инцидент.

Я взял кусочек хлеба и обмакнул его в яичный желток.

— Когда агент возвращается в Департамент после выполнения задания, его тщательно допрашивают различные эксперты. Так произошло и со мной, когда я вернулся из Швеции, но поскольку я поднял шум из-за того, что случилось с Джимми Биркби, допросы, возможно, были проведены не столь тщательно, как следовало, и тот факт, что Кенникен пьет, так и не попал в его досье. Как я недавно убедился, он до сих пор там отсутствует.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — сказала Элин беспомощно.

— Я как раз подошел к самому главному. Когда Слейд приехал повидать меня в Шотландию, он рассказал о том, каким оказался характер ранения, которое я нанес Кенникену, и пошутил по поводу того, что Кенникен скорее захочет поработать надо мною с острым ножом, чем предложить мне распить с ним бутылку кальвадоса. Откуда Слейд мог узнать про кальвадос? Он никогда не приближался к Кенникену ближе, чем на сто миль, и данный факт не указан в досье, хранящимся в Департаменте. Эта мысль долгое время сидела в моем подсознании и только сегодня днем вышла на поверхность.

Элин вздохнула.

— Это весьма шаткое доказательство.

— Ты знаешь, как в суде разбираются дела об убийстве? Доказательство, на основании которого человека могут повесить, порою бывает очень шатким. Но добавь сюда следующее — русские получили сверток, который, как они впоследствии выяснили, оказался фальшивкой. Следовало ожидать, что, узнав об этом, они придут за подлинной вещью, не так ли? Но кто пришел за ней с глазами налитыми кровью? Не кто иной, как наш приятель Слейд.

— Ты пытаешься доказать, что Слейд русский агент, — сказала Элин. — Но это невозможно себе представить. Кто несет основную ответственность за ликвидацию агентурной сети Кенникена в Швеции?

— Слейд задумал всю операцию. Он направил меня в нужном направлении, а затем нажал на курок.

Элин пожала плечами.

— Ну так что? Стал бы русский агент делать такое со своими?

— Слейд теперь большой человек, — сказал я. — Следующий за Таггартом в очень важной сфере британской разведки. Порою он даже обедает с премьер-министром — он говорил мне об этом. Насколько важно было бы для русских иметь своего человека на таком посту?

Элин посмотрела на меня так, словно я сошел с ума. Я спокойно продолжил:

— Тот, кто спланировал эту операцию, имел мозг сухой, как заплесневелая баранка, но дело сейчас совсем не в этом. Слейд находится в высшем эшелоне британской разведки, но как он туда попал? Ответ — разрушив русскую организацию в Швеции. Что более важно для русских? Сохранить свою шведскую агентурную сеть, которую при необходимости можно восстановить? Или продвинуть Слейда туда, где он теперь находится?

Я постучал по столу рукояткой ножа.

— Хы повсюду можешь столкнуться с таким же извращенным мышлением. Слейд приблизил меня к Кенникену, принеся в жертву Биркби; русские приблизили Слейда к Таггарту, принеся в жертву Кенникена и его организацию.

— Но это глупо! — воскликнула Элин. — Зачем Слейду затевать такую сложную операцию с Биркби и с тобой, когда русские и так с ним сотрудничали?

— Потому что все должно выглядеть, как следует, — сказал я. — Ход операции внимательно изучали люди с наметанным взглядом, и здесь требовалась настоящая кровь, а не томатный кетчуп — чтобы все было без обмана. Кровь обеспечил бедняга Биркби — и Кенникен добавил сюда свою долю.

Внезапная мысль поразила меня.

— Интересно, знает ли Кенникен, что произошло на самом деле? Его организация буквально взлетела под ним на воздух — несчастный не мог даже заподозрить, что хозяева предадут его, чтобы вывести Слейда на ударную позицию. — Я потер подбородок. — Неужели он до сих пор погрязает в невежестве?

— Это все теория, — сказала Элин. — В реальной жизни такого не бывает.

— Неужели? Бог ты мой, да тебе стоит только почитать опубликованные отчеты о ходе судебных разбирательств над шпионами, и ты поймешь, что в жизни порой происходят весьма забавные вещи. Ты знаешь, почему Блейк был приговорен к сорока двум годам тюрьмы?

Она покачала головой.

— Я не читала про это.

— Ты не нашла бы этого в печати, но по Департаменту ходил слух, что сорок два года тюрьмы соответствовали количеству наших агентов, пришедших к печальному концу из-за его предательства. Я не могу знать всей правды, так как он работал в другой организации, — но ты только представь себе, что способен натворить Слейд!

— Так, значит, ты никому не веришь, — сказала Элин. — Какая тяжелая у тебя жизнь!

— Все совсем не так плохо. Я верю Таггарту, до определенной степени, — и я верю Джеку Кейзу, человеку, которого встречу у Гейзера. Но Слейд — это совсем другое дело; он стал неосторожным и совершил две ошибки — одну насчет кальвадоса, а другую, когда лично пришел за свертком.

Элин иронически засмеялась.

— И ты веришь Таггарту и Кейзу только потому, что они до сих пор не совершили ошибок, как ты это называешь?

— Позволь, я изложу все немного иначе, — сказал я. — Я убил Грахама, агента британской разведки, и значит, теперь я в трудном положении. Я смогу из него выбраться, только доказав, что Слейд русский агент. Если я это сделаю, то стану героем и снова буду чист. И мне сильно помогает то, что я ненавижу Слейда всей душой.

— Но что, если ты ошибаешься?

Я вложил в свой голос всю уверенность, на которую был способен.

— Я не ошибаюсь, — сказал я, надеясь на то, что это правда. — У нас был длинный, тяжелый день, Элин; но завтра мы сможем отдохнуть. Дай мне перевязать твое плечо.

Когда я уже заканчивал накладывать повязку, она спросила:

— Как ты думаешь, что сказал Таггарт перед тем, как началась буря?

Я не хотел думать про это.

— Мне кажется, — произнес я осторожно, — он сказал, что Кенникен в Исландии.

Несмотря на то, что я смертельно устал после целого дня, проведенного за рулем автомобиля, спалось мне плохо. Ветер, дувший с запада через кратер Аскья, с завыванием ударялся в наш «лендровер», заставляя его покачиваться на рессорах, а тяжелые дождевые капли беспрестанно барабанили по крыше. Однажды я услышал какой-то грохот, словно упало что-то металлическое, но выбравшись наружу, не обнаружил никаких последствий и только насквозь промок, усугубив тем самым свои страдания. Наконец я провалился в тяжелый сон, разбавленный дурными сновидениями.

И все же наутро, поднявшись и оглядевшись вокруг, я почувствовал себя лучше. Солнце сияло вовсю, в водах озера отражалось темно-голубое безоблачное небо, и в чистом, промытом дождем воздухе противоположная сторона кратера казалась удаленной на какой-то километр вместо имевшихся десяти. Я набрал воды, чтобы сварить кофе, и когда он был готов нагнулся и мягко ткнул Элин в ребра.

— Умф! — произнесла она нечленораздельно, еще глубже зарывшись в спальный мешок. Я толкнул ее еще раз, после чего один голубой глаз открылся и с ненавистью посмотрел на меня сквозь растрепанные белокурые волосы.

— Прекрати!

— Кофе, — сказал я и пронес чашку у нее под носом.