Опрокинутый купол, стр. 49
– Не испугалась, дитятко? – заботливо спросила нянюшка, обнимая за плечи.
Княгиня медленно покачала головой.
– Кто он был, тот русич?
– Не знаю. Один из тех, чье имя затеряется в веках, но кого будут помнить и через многие тысячи лет.
– Ты странно говоришь.
– Но так и есть. Еланюшка чуть помедлила.
– Я воскресила его из мертвых. Это было на самом деле или во сне?
– На твой вопрос трудно ответить, – Влада не выдержала и улыбнулась. – Впрочем, ты всегда этим отличалась: стремлением знать все и сразу.
– Я могу возвращать людей к жизни? – настойчиво спросила Елань.
– Это не совсем то, о чем ты думаешь. Возвращать к жизни мертвых – очень сложный обряд. Он требует колоссальной энергии и, что более важно, – душевной чистоты. Такое ни мне, ни тебе не под силу.
– Но разве ты…
– Ты приняла меня за святую? – снова улыбнулась Влада. – Увы, я всего лишь Хранительница Шара, одна из Десяти Посвященных.
– Тогда кто же он все-таки такой, тот воин? Он не умер в битве?
"Свет на выходе тоннеля становился все ярче, и вдруг дорога закончилась: передо мной и моим спутником высился громадный зал с прозрачными стенами. Я входила сюда множество раз, но все равно – в груди гнездилось тревожно-щемящее чувство близости к чему-то… не могу описать словами. Если не к божественному, то уж точно не к человеческому.
Слева от себя я увидела яркую вспышку, похожую на разряд молнии, – зрелище, к которому я тоже так и не смогла привыкнуть. Остальные Служители отнеслись к молнии равнодушно: открывался очередной Переход, явление довольно обыденное. Однако на этот раз что-то было не так. Я повернула голову…
Группа людей в светлых ниспадающих одеждах образовывала кольцо, внутри которого, пошатываясь и держась друг за друга, шли четверо. Кожа на их скулах была опалена, глаза настороженны и колючи. Такие глаза могли принадлежать… кому угодно, только не мальчишкам в девятнадцать лет, когда перед тобой распахивается весь мир, когда время любить и радоваться, смотреть вперед открыто и с надеждой на прекрасное. В их взглядах читалось иное. Одежда на них тоже была странная: мешковатая, без застежек, болотного буро-зеленого цвета, местами порванная, со следами засыхающей крови. Один сжимал в руке короткую черную трубку, по виду – оружие, с которым он не захотел расстаться. Хотя теперь, здесь, ему ничто не будет угрожать.
Некоторые из тех, кто сопровождал четверку, были мне знакомы. Я собралась было приветственно помахать им рукой, как вдруг заметила, что один, последний, будто плыл на руках других. Я всмотрелась. Лицо его по цвету почти не отличалось от одежды – белое, бескровное, пугающе неподвижное. Широко открытые глаза смотрели в одну точку с легким, будто мимолетным удивлением. Красные пятна ровной строчкой проступали на груди наискосок. И мое сердце, стукнув громко, на весь зал, упало куда-то вниз, к ногам.
– Таар, – прошептала я, еще не веря, еще по-глупому на что-то надеясь.
Служители меж тем подскочили, оттеснили меня, быстро и осторожно приняли тело и бережно уложили на носилки. Тот, кто нес Таара через тоннель, хмуро посмотрел на меня и отвернулся.
– Мы ничего не могли сделать, – сказал он. – Все случилось там, во время Перехода. Мы ничего не смогли. Ничего…
Я не помнила его имени, поэтому не ответила, только кивнула, стараясь вдохнуть через ком в горле. Кажется, он тоже был ранен, но держался прямо – слишком, неестественно прямо, и это его выдавало…"
Глава 13
ПРАВО НА ПОЕДИНОК
Смиренку разбудил стук в окошко. Ей снился отец, погибший много лет назад. Считать девочка еще не умела, и ей казалось, что он ушел давным-давно – почти всю жизнь ее опекал брат: кормилец, опора, единственная надежда… А то вдруг, наоборот, отец вспоминался так ясно и ярко, будто еще вчера со смехом катал ее на могучих плечах, изображая коня, а она, повизгивая от восторга, плыла высоко-высоко над поляной, белой от множества распустившихся ромашек, а сон был такой хороший, что девочка не сразу очнулась. Еще некоторое время она лежала с открытыми глазами в темноте людской, потом, сообразив, где находится, вскочила, прильнула к окошку…
Некрас на улице нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Рядом с ним вертелась Устя – белая самоедская лайка, с которой он всегда ходил на охоту. В другое время Смиренка обрадовалась бы, теперь же взглянула на котомку за плечами брата, широкие лыжи, подбитые мехом (две пары: одна побольше, одна поменьше), и сердце защемило в предчувствии беды..
– Собирайся, – глухо сказал Некрас. – Много не бери, только самое нужное.
– Некрасушка, – потерянно отозвалась она. – Что случилось-то?
Брат помолчал, потом сообщил, обращаясь к ближайшей стене:
– Он меня узнал, ты разве не поняла? – парнишка поежился и вздохнул. – Жалко уходить отсюда… Да что поделаешь.
– А меня от тоже узнал?
– Тебя? – улыбнулся Некрас. – Ты тогда была еще вот такусенькая, с локоть. Поперек лавки умещалась.
В глазах девочки затеплилась надежда. Она взяла брата за руку и с мольбой заглянула в лицо.
– Послушай… А может быть, все обойдется? Что он нам сделает? А захочет обидеть – я в ноги княгине брошусь, она защитит!
Некрас только покачал головой.
– Я не знаю, что он замышляет, только… Как, по-твоему, кому поверит княгиня? Девочке-замарашке или князю?
– Да ведь тебе самому в ту пору было… Сколько?
– Четыре зимы.
Парень полез за пазуху и вытащил охотничий нож в берестяных ножнах – Смиренка видела его множество раз, брат никогда не расставался с этим ножом, разве что на ночь снимал, но и тогда клал у изголовья, чтобы всегда был под рукой.
– Вот. Когда-то он принадлежал старому князю – тому, что умер у нас в избе.
– А потом? – замирая спросила Смиренка.
– Потом князь подарил его нашему отцу. А отец доставил мне…
–Я почти ничего не помню…
– Ты была совсем крошкой. Ну, беги собирайся. Да смотри не разбуди кого-нибудь.
– А куда мы пойдем?
Он задумчиво поджал губы.
– Мама рассказывала, будто в карельской деревне неподалеку отсюда жили ее родственники. Пойдем туда. Не выгонят же.
– А ну как мы их не найдем?
– Найдем, – твердо ответил Некрас. – Главное, ничего не бойся. Я буду с тобой.
– Всегда-всегда?
– Конечно. Только закончу одно дело…
Она поняла. Ее глаза вмиг наполнились ужасом.
– Ты что?! Некрасушка, не смей! Пропадешь, и я пропаду без тебя!
Она дрожала – ледяной ветер давно пробрался под не слишком-то теплый платок, ноги совсем окоченели на морозе, да и руки озябли и покраснели, будто гусиные лапки. Некрас обнял сестру, ласково поцеловал в мокрую от слез щеку… И ничего не сказал. Все равно его решения никто не смог бы поколебать.
Их хватились утром. Елань вместе с прискакавшим на двор воеводой разослала гонцов проверить дороги и тропки в окрестностях, велела расспросить всех, кто видел брата и сестру накануне побега… И не уставала недоумевать: вроде не было у девочки повода таить обиду на нее, а городская дружина к лету собиралась принять нового полноправного воина.
Княгиня вышла во двор усадьбы, крикнула конюшенного.
– Велишь запрягать возок, госпожа? – поклонившись, спросил тот.
– Нет. Верхом поеду, – сказала Елань. – Еремей, будешь меня сопровождать. Чую, беда случилась.
Дробно простучали копыта, взметнулась по двору снежная пыль. Всадники вылетели из ворот. Верный Еремей держался чуть позади и правее, сумрачно глядя на дорогу и с неудовольствием думая о княгине: вот же неразумная. Никак не желает заботиться о себе. Времена нынче неспокойные, следовало бы все же ехать в санях и дружинников с собой взять побольше, а не трех человек. Случись что – слабая защита.
Князь Ярослав, подбоченясь, сидел на вороном жеребце и усмехался в длинные усы, глядя на приближающегося Олега. Глаза его были нехорошие: он знал, что Олег не пойдет против данного слова и приедет один. Разведчики, тайком проследив за Белозерским князем, подтвердили, что тот не взял с собой даже телохранителей. Совсем глупо, хоть и благородно. Ну что ж. Тем лучше…