Медиум, стр. 28
Маг сделал тягучее движение и оказался рядом с женщиной, так близко, что она ощутила терпкий запах пота, исходящий от его тела.
– Не жалей его. – Он кивнул на манекен. – Он был хорошим воином и умер достойно. Его душа теперь скачет по небу на огромном белом коне в свите короля Гесера.
– Разве у него есть душа?
– Душа есть у всех. И у животных, и у камней, и у деревьев. Когда-нибудь я верну жизнь этому воину. И тогда…
Фасинг посмотрела на мага, ожидая продолжения, но он вдруг сказал совсем другое:
– Я чувствовал в доме чужого. Кто это был?
– Не знаю, мой господин, – шепотом произнесла она. – Мне показалось, что я задремала, и он пришел ко мне во сне…
– Ты видела его раньше, наяву?
– Никогда…
Она осторожно попыталась заглянуть в глаза собеседнику, страшась его гнева.
– Может быть, это был демон?
– Демоны подвластны мне, – возразил он. – А от этого существа исходила опасность. И сила.
– Боже мой! – Фасинг закрыла лицо руками.
«Ударь меня, – немо просила она. – Я больше •всего на свете жажду твоего прикосновения. Больше, чем власть, чем даже трон Тибета. Я бы ушла с тобой в пещеру, в самую бедную хижину… Ты бил бы меня до полусмерти каждый день, а я любила бы тебя с каждым днем все сильнее… Хотя, кажется, сильнее уж некуда». Он не ударил, хотя она чувствовала его гнев. Молча прошел в глубь помещения, где на низком столике прекрасной ручной работы лежал большой светящийся Шар. Еще недавно Шара не было, Фасинг бы его заметила. Ей вдруг показалось, что Шар на краткий миг отразил лицо Кахбуна-Везунчика. Это было так неожиданно, что слезы навернулись ей на глаза.
– Дядя, – прошептала она и заплакала.
Юнгтун Шераб внимательно смотрел в глубь Шара, и его черные густые брови сошлись над переносицей.
– Ты видела тело?
Она лишь покачала головой.
– Тело засыпало лавиной. Его невозможно было найти. Никого нельзя было найти, только я спаслась каким-то чудом…
– Тело ты видела? – повысил он голос.
– Нет, – так же шепотом произнесла она. – Мне очень страшно, мой господин.
– Кого ты боишься?
– Того человека, который приходил ко мне во сне…
«О Боже, я ведь все ему рассказала!»
Глава 11
САНАТОРИЙ (продолжение)
Серые скалы нависали прямо над головой. Желто-красные кустики и деревца лепились и росли там, где вроде и расти было невозможно: на крошечных выступах, в расщелинах, куда ветер заносил клочки земли. Большего для жизни они и не требовали. С Волги тянуло совсем no-осеннему, ещё ласково, но уже заставляя подумать о теплой куртке поверх привычной летней рубашки. На прогулочном теплоходе, на верхней палубе, гуляли так, что было слышно с берега:
Поручик Голицын,
А может, вернемся ?
Туровский отвернулся от реки и задрал голову кверху. Ему вдруг вспомнилась девушка-скалолазка с огненно-рыжими волосами, которая пыталась пройти по сложному маршруту, да так и не сумела… Или все же сумела? Он этого так и не узнает. И свое ощущение он помнил: волшебная легкость, почти нереальная, с которой она скользила вверх…
«– Левее иди! Там проще.
– Я не хочу проще! Я нависание ещё не проходила.
– И не пройдешь, там даже я не прохожу.
– А я пройду!
– А вот посмотрим».
Колесников догнал друга детства и молча встал рядом, стараясь унять одышку. «Как дите малое, – без злости подумал Туровский. – Стоит и сопит, ждет, когда я заговорю первым».
– Ты… – Игорь Иванович запнулся и покраснел. – Ты в самом деле думаешь, что я…
– Я думаю, что ты ведешь себя как последний дурак, – устало проговорил Туровский. – Мне по опыту известно: бывают люди, которые чем меньше виноваты, тем подозрительнее выглядят. Но ты, надо сказать, перекрываешь все рекорды. Ты прямо-таки нарываешься на неприятности! Нет, убийца так себя вести не станет.
– Тогда кто? – беспомощно спросил Колесников.
– Не знаю. Козаков. Нина Васильевна, «чудо-женщина». Вахтер Андрей Яковлевич. Выбирай, кого хочешь. Кому Наташа могла так запросто открыть дверь?
– Хорошему знакомому.
– И Кларову, и Козакова проверяли. Они нигде не могли пересечься с Наташей.
– «Пересечься»… Это значит «встретиться», да?
– Точнее, «иметь возможность встречи». Но самое главное, я уверен, даже знакомому Наташа не стала бы открывать. Она была профессиональным телохранителем, училась на специальных курсах.
Он помолчал.
– Она даже оперативникам, которые её охраняли и еду носили, открывала дверь только после условной фразы.
– Убийца мог подслушать условную фразу.
Сергей Павлович посмотрел на Колесникова и хмыкнул.
– Быстро ты соображаешь… Для книжного червя! Фразу должен был произнести знакомый голос: Борис или Слава Комиссаров.
– Или ты, – еле слышно произнес Игорь Иванович.
– Что это значит?
Колесников робко пожал плечами.
– Ну, если бы ты сказал, что положено, постучался… Она бы открыла?
Туровский развернулся и молча пошел к причалу. «Мой голос. Наташа открыла дверь на мой голос. Нет, друг детства, ты меня с ума не сведешь, не удастся».
– Меня все эти дни не было в санатории. Убийца мой голос слышать не мог, значит, не мог и подделать.
«Плевать, пусть я уже свихнулся. Пусть я пациент психиатрической лечебницы… Но Борису Анченко Наташа открыла дверь, держа пистолет в руке. А когда я вошел и увидел трупы на полу, пистолет был спрятан под книжку…»
– Как ты это делаешь? – неожиданно спросил Сергей Павлович.
– Что?
– Ну, все это. Лицо в окне. Монах с леопардом.
– С барсом.
– Пусть с барсом. Так как? Открой секрет.
Игорь Иванович сиял очки, не спеша протер их специальной тряпочкой и водрузил на место. Вот в этом он весь, подумал Туровский. Игорек-колобок. У них во дворе не один он, конечно, носил очки. Девочка с третьего этажа, в которую Серега был влюблен, тоже носила – тоненькие, изящные, в нежно-розовой оправе. Они очень шли ей, делая её лицо милее и в то же время как-то значительнее, взрослее. («Как же её звали? Все помню в мельчайших деталях: легкие шаги по асфальту, загорелые ножки с тонкими лодыжками, оранжевую майку без рукавов, роскошную тяжелую темно-русую косу…» Однажды он не утерпел, дернул. Она оглянулась, удивленно подняла брови, Сережка взглянул, нет, заглянул в прозрачно-карие глаза и погиб на месте. Да как же её звали все-таки?)
Носили очки многие. Очкариком звали только Игорька. Только он свои очки холил, берег и лелеял, и фланелевая тряпочка для протирки оных была только у него.
– Никак я это не делаю, – вздохнул он. – Я вообще, можно сказать, лицо пассивное.
– Откуда же видения?
– Не знаю. Я был уверен, что причина – в самом манускрипте. Ему около тысячи лет, мало ли какие энергетические поля он мог в себя вобрать… Сам материал, из которого он сделан, мог вызывать галлюцинации.
– Но теперь ты так не думаешь?
Колесников робко улыбнулся.
– Я почти не работал с собственно ксилограммой. Только с фотографиями, ксерокопиями… А жаль. У меня пропало чувство сопричастности, понимаешь? Это очень важно.
– Поясни.
Они сами не заметили, как подошли к причалу. Было тихо, только вода лениво стучалась в черные доски. При известной доле воображения можно было представить, будто лишь они вдвоем остались на целой планете… Они да ещё этот древний причал, к которому уж не подойдет ни один корабль.
– Когда я держал в руках документ, – задумчиво проговорил Игорь Иванович, – я ощущал его просто… как предмет. Я не понимал, что написано в нем, да и понимать поначалу не хотел. Мне просто было приятно обладать им – свидетелем тех времен. Ты будешь смеяться, но они мне, пожалуй, ближе, чем все это, – он обвел рукой окрестности.
– Когда же у тебя начались галлюцинации?
– Точно не помню… Постепенно, незаметно. Понимаешь, не было резкой границы между видениями и реальностью, как между сном и явью… Ты когда-нибудь мог четко определить момент, когда явь кончается и ты засыпаешь?