Ледяной ад, стр. 6
Ваш Редон». Затем он крупною рысью мчится в Сен-Жермен. По прибытии туда наш следователь первым делом обходит все отели, начиная с самого шикарного, Павильона Генриха IV.
Его появление в знаменитом отеле, как человека известного директору и части служебного персонала, вызывает только любопытство.
Он отводит директора в сторону и, дружески пожимая его руку, спрашивает нетерпеливо:
– Не остановился ли у вас джентльмен приблизительно такого же роста, как я, с длинною темной бородой и ногами поистине английского размера?
– У нас был только один англичанин, подходящий под ваше описание, довольно-таки неопределенное, но…
– Он уехал?
– Да, три часа тому назад!
– А, черт возьми!.. И не оставил адреса?
– Он отправился, насколько я мог догадаться, в Лондон!
– Не можете ли вы по крайней мере назвать его?
– Охотно: его зовут Френсис Бернетт. Он прибыл из Индии и останавливался здесь только на две недели.
– Благодарю! Как досадно… мне крайне необходимо было видеть его по одному делу. Но… может быть, я могу видеть человека, обслуживавшего его?
Такому важному клиенту, как Поль Редон, неловко было отказать. Директор велел позвать лакея Феликса и предоставил его в распоряжение репортера. Когда они остались одни, Редон вынул из кармана два луидора, опустил их в руку слуги и сказал:
– Вы знаете, Феликс, что у меня иногда являются странные фантазии?
– О, барин волен иметь фантазии, какие ему заблагорассудится!
Репортер продолжал легкомысленным тоном, хотя сердце со страшною силою билось у него в груди.
– Сегодня утром мне попалась пуговица в таком месте, где она не должна быть… Я подозреваю, что владелец ее – господин Бернетт, и это глубоко интересует меня.
Лакей улыбнулся и наклонил голову, как человек, привыкший понимать все с полуслова.
– И мне думается, Феликс,– прибавил Редон,– что профессиональная тайна не помешает вам сообщить мне, насколько основательны мои подозрения? Впрочем, вот и само доказательство преступления!
Он развязал уголок своего платка, вынул оттуда пуговицу и показал ее слуге, который тотчас же ответил:
– Вы правы: эта пуговица от одежды господина Бернетта. Я видел у него такие же, с такой же точно надписью «Барров Т. Лондон». Я утверждаю это с тем большей уверенностью, что сегодня утром господин Бернетт, заметив, что не достает у панталон одной пуговицы, просил меня пришить ему другую на ее место, которое, впрочем, было вырвано вместе с пуговицей.
Эти слова чуть не свели с ума Редона, но он сдержался и произнес, не то смеясь, не то сердясь:
– Вот видите, какой плут этот англичанин. И выглядит, верно, хуже меня?
– Еще бы! Ему около сорока лет, он высок, напоминает боксера и носит дымчатые очки…
– Так он уехал?
– Да, сударь!
– И забрал свои сундуки, чемоданы?
– Чемодан и три английские ивовые корзины, покрытые просмоленным полотном.
– Хорошо, благодарю!.. Держите, Феликс! – сказал Редон, вручая третий луидор слуге, рассыпавшемуся в благодарностях.
Узнав все, что ему было нужно, Редон вышел из Павильона, заплатил за карету и помчался на станцию. Поезд только что отошел, пришлось около получаса дожидаться другого. Кстати, репортер вспомнил, что, кроме чашки чая, у него ничего не было во рту целый день, а время близилось к четырем часам. Он съел два сандвича, выпил стакан малаги, выкурил сигару и вскоре покатил в Париж. Пятьдесят минут спустя поезд остановился на станции Сен-Лазар. Справедливо полагая, что путешественники, едущие из Сен-Жермена, редко сами заботятся о багаже, он опросил сейчас же всех носильщиков, не принимали ли они вещей у господина, похожего на Бернетта, владельца трех ивовых корзин. Никто такого не видал. Редон, однако, не потерял мужества, памятуя, что терпение – необходимая черта всякого следователя, и продолжал расспрашивать, щедро давал на чай и в конце концов добился признания, что господин высокого роста, с бородой, похожий на англичанина, вышел на станции, но только с двумя корзинами.
– Это он! – сказал себе Редон.– Но где же третья корзина?.. А!.. В кладовую!
При помощи денег, открывающих все двери, он проник в кладовую и сейчас же узнал корзину. Сомневаться было невозможно, так как на ней значился адрес: Френсису Бернетту,Лондон.
– Однако я играю сегодня счастливо,– подумал репортер.– Теперь – к телефону!
Он вошел в телефонную будочку и позвонил.
– Прошу соединить с Версальским судом!
Прошло несколько минут.
– Кто вы?
– Поль Редон, журналист. А вы?
– А! Это Редон! Я прибыл из Мезон-Лафита с нашим пленником… Он упорствует… но он виновен… не пытайтесь что-либо сделать в его пользу…
– Убийца, мой дорогой прокурор, англичанин по имени Френсис Бернетт, и завтра я докажу вам это. А пока прикажите задержать сундук, принадлежащий сэру Бернетту и находящийся в кладовой на станции Сен-Лазар. А затем, кроме того, необходимо навести справки во всех отелях и арестовать этого Бернетта, приметы которого сообщаю. Наконец, вы должны еще приказать охранять станционные двери. Ответственность за все эти меры я беру на себя; а что касается моего бедного друга Фортена, то не пройдет и трех суток, как вы первый заявите о его невиновности. До завтра! В девять часов я буду в Версале.
– Но, Редон, вы с ума сошли!
– Сделайте то, что я вам сказал, и будете благодарить меня на коленях… Слышите ли: на коленях. Прощайте! Я собираюсь заявить во всех журналах о юридической ошибке, но спасая в вас лицо, как говорят китайцы.
После этого Редон возвратился к себе, наскоро почистил костюм и с аппетитом пообедал.
Вечером он побывал в нескольких редакциях и к часу вернулся на улицу Рошфуко, где занимал домик, расположенный в саду. Отослав кучера, он позвонил, вошел, произнес свое имя перед сторожкой и направился к своему жилищу.
Недалеко от последнего на него набросился какой-то человек. Блеснула сталь – и лезвие кинжала с поразительною быстротою погрузилось в тело Редона. Он почувствовал сильную боль в груди, потом ледяной холод. Кричать он уже не мог, хотя в мозгу его еще успела пронестись мысль:
– Бедный Леон! Кто за тебя заступится?
ГЛАВА V
Брат и сестра у родителей обвиняемого.– Мадемуазель Марта.– Удивление жителей.– Следователь и помощник его.– Известие об убийстве Поля Редона.– Что заключалось в таинственной корзине.
В наше время добрая половина населения имеет обыкновение следить по газетам за уголовными процессами. Для многих такое чтение стало необходимостью; они с жадностью поглощают ужасные подробности всевозможных преступлений. Это взвинчивает нервы и дает возможность пофантазировать.
Понятно, что особенно заинтересованы были обитатели Мезон-Лафита, в пределах которого было совершено преступление, обещавшее им так много таинственно-заманчивого. Много лет уже не происходило ничего подобного. Само собою разумеется, что захватывающей деталью для любителей драм была прежде всего красная звезда, вырезанная на левом виске жертвы. О, эта красная звезда! Потом записная книжка, найденная в ногах кровати и принадлежащая Леону Фортену, местному уроженцу, пользовавшемуся до сих пор всеобщим уважением. Затем – самоубийство Грандье, подвергавшегося в течение целой недели шантажу и страшным угрозам с помощью писем со звездой кровавого цвета вместо печати. Опять эта таинственная и ужасная звезда!
Наконец, предположение судей, странности Поля Редона, исчезновение полицейского агента, найденного затем на лесной дороге без чувств и отправленного в Сен-Жерменский госпиталь. А отчаяние родителей Фортена, на голову которых внезапно обрушился столь жестокий удар, и переход их к столь же неожиданно явившемуся призраку надежды?!
Большинство было против Леона Фортена, но раздавались уже голоса и в его защиту.
Погребение Лефевра-Мартина и Грандье происходило в один день и час в присутствии всего населения. У первого не было родных, за гробом шла одна ключница. А останки второго сопровождали его сын и дочь, оставшиеся сиротами и без всяких средств к жизни. Сын, едва достигший шестнадцатилетнего возраста, воспитывался в Парижском лицее и теперь шел за гробом с измученным лицом, задыхаясь от рыданий. Дочь была на два года старше, она машинально двигалась вслед за процессией, вся закутанная крепом, и все еще не могла поверить, что ее обожаемый отец и человеческий остов, лежавший на ковре с простреленным черепом,– одно и то же.