Капитан Ртуть, стр. 12

Ортега ждал, скрестив руки на груди.

Бледный, не похожий на себя Эчегаре сделал шаг вперед. Он обнажил шпагу, сломал ее о колено и бросил обломки под ноги главнокомандующему.

Но в этот миг из толпы офицеров вырвалась девушка. Ее волосы рассьшались по плечам. Она наклонилась, подобрала обломки шпаги и воскликнула:

– Если мужчины – трусы, честь родины спасет женщина!

– Долора Перес!

Все разом произнесли имя доньи Альферес.

– Республика, – сказал Ортега, – не забудет услуг, оказанных ею. Все присутствующие здесь знают, с какой смелостью и энергией дочь Бартоломео Переса защищала святое дело свободы. Но ни ей, ни другим мы не позволим произносить слово «трусость». Мы все исполняли и будем исполнять свой долг…

– За счет врагов! Храбрые солдаты, присягнувшие знамени на верность, станут военнопленными, заживут без забот и опасностей. Мне кажется, предать страну – слишком дорогая цена своего спокойствия и жизни.

– Молчите, сеньорина! – крикнул Ортега громовым голосом. – Вы не имеете права обострять несправедливыми обвинениями боль, которая сжимает наши сердца. Разве вы не слышали, что я сказал? Вы свободны в ваших действиях. Генералы и высшие офицеры принуждены сдаться в плен, чтобы избежать штурма и большой крови, в знак прекращения сопротивления. Остальные имеют право покинуть Пуэблу. Как только все формальности капитуляции будут выполнены, мы тоже постараемся каким-либо образом избегнуть плена. Мы не даем никаких обещаний, и, если волей судьбы нам приходится на миг склонить головы, уверяю вас, мы не замедлим встать на защиту нашей святой отчизны…

Громкий смех прервал речь генерала. Глаза Долоры блестели, от лица ее, казалось, исходил свет.

– Красивые фразы! Громкие слова! У вас есть пушки, боеприпасы, солдаты. Вы могли бы, если б захотели, заманить врагов и погибнуть вместе с ними под руинами города… Но вы хотите жить! Делайте, как вам угодно. Я буду действовать по-своему. Я была и есть донья Альферес, партизанский вожак, и даже если я останусь одна, то сумею умереть достойной смертью. Прощайте, господа… Сдавайтесь, если хотите…

Девушка нахлобучила сомбреро на свои черные волосы и гордо удалилась. Люди расступались перед ней. Несколько человек пошли следом.

Оставшиеся – их было большинство – хранили молчание, пытаясь скрыть охватившее их волнение. Понимая свою ответственность, Ортега старался рассуждать хладнокровно. Несомненно, генерал восхищался чувствами девушки, но ее необъяснимая возбужденность удивляла его. Не ему одному пришла в голову мысль, что эта героиня подчинялась какой-то сверхъестественной силе.

Когда Долора говорила, ее глаза блестели лихорадочным огнем. Казалось, внутренний голос подсказывал ей эти гневные слова.

Кто-то тихо сказал:

– Она одержимая! [58]

– Но что из того? Она свободна в своих действиях, как и другие бойцы. Пусть продолжает свое дело. Да хранит ее Господь!

Ортега поставил свое предложение на голосование. Все проголосовали «за», подчинившись року.

Тогда генерал сказал:

– Вот письмо, которое передадут генералу Форею в четыре часа утра, после уничтожения всех орудий.

Ортега громко и с чувством прочел текст:

– «Генерал, нехватка боеприпасов и провианта не позволяет мне продолжать защиту города. Я распустил армию, находящуюся под моим командованием; оружие полностью уничтожено.

Город находится отныне во власти Вашего Превосходительства. Вы можете оккупировать его, если сочтете нужным, и принять необходимые меры во избежание несчастий, которые могли бы произойти при штурме города, что в данной ситуации не имеет смысла.

Я не в силах более защищаться, иначе несомненно сделал бы это…»

Побежденные герои одобрили письмо и вышли по одному. С тяжелым сердцем и с мыслью о мести…

ГЛАВА 9

Зачем воюем? – Ртуть-щеголь. – Де Тюсе и его шампанское. – Только без крови!

Во французском лагере наступило затишье. Сторожевые заставы не теряли бдительность, часовые оставались на посту, но все остальные отдыхали, подкошенные усталостью. В течение долгих дней армия отдавала все свои силы, изматывая врагов постоянными атаками, жестокими рукопашными. Этой ночью, казалось, было заключено негласное перемирие.

Захватчики форта Лорето недосчитались многих: убит де Бопре, лейтенант зуавов, одни погибли от ран, другие попали в госпиталь.

Сидя в палатке, Питух держал речь перед своей обычной аудиторией. Все трое были в сборе: Толстяк, Чепрак и Булочка.

– Ничего не скажешь, – промолвил Чепрак, потягивая кофе, – нам шибко повезло.

– Я думаю, – добавил Булочка, который надраивал до блеска свою амуницию [59] – Я прошел огонь, воду и медные трубы, хорошо что не прошел дальше…

– Кто прошел дальше, так это Ртуть, – заявил Толстяк. – Шикарный парень! Я в восторге и надеюсь теперь понять, какого черта мы здесь находимся… И зачем мы с мексиканцами лупим друг друга, а они, прямо скажем, дерутся неплохо.

– Сержант, не в службу, а в дружбу, – попросил Чепрак, – расскажите нам то, чего не успели тогда. Вы говорили, что в Мексике какая-то нархия… Где она? Пристрелить ее – и дело с концом!

Во время пожара в башне у Питуха немного обгорели усы. Это, наверное, и мешало его красноречию. Но молчать перед юнцами не пристало.

– Если уж вы такие дураки, каких свет не видывал… Мы хотим взять Пуэблу, потому что таков приказ. Что вам еще объяснять?

– Лично я, – изрек Толстяк, – думаю, что мы могли бы взять что-нибудь не столь отдаленное. И потом, как это получается, мы шлепаем одних мексиканцев, а другие мексиканцы – на нашей стороне?

– Ну вот, это и есть тархия…

– Нет – нархия!

– И что, если мы возьмем Пуэблу, нархии больше не будет?

– Слушайте, ребята, – сказал Питух, – с вами хорошо, но мне бы хотелось вздремнуть. Тем более, мне кажется, утром мы еще попотеем.

– Однако, – проворчал Толстяк, – похоже на то, что мы никогда не узнаем, какого черта мы здесь…

Но Питух уже захрапел. Остальным ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Тут в палатку просунулась чья-то голова.

– Эй, парни! Вы что, дрыхнете? Вот лодыри! – Бедняк залез внутрь и легонько потряс Питуха.

– Друг, открой глаза! Найдется выпивки глоток!

– А! Что? К оружию!

Питух приоткрыл глаза и нашарил рукой свой горн.

– Оставь свой кларнет [60], – сказал Бедняк. – Меня прислал Ртуть.

Старый сержант вскочил на ноги.

– В чем дело? Ему нужна наша помощь?

– Да, но совсем в особенном деле.

– Знаешь, этот хитрец, этот душка напоминает мне Оторву, моего милого дружка с Малахова кургана. Для него я сделаю все что угодно и когда угодно.

– Слушай, вот какое дело. Командир де Тюсе, который его балует (они, кажется, были знакомы еще в Париже), прислал ему несколько бутылочек шампанского.

– Черт возьми! Это тебе не лимонад!

– Так вот, Ртуть – славный парень, он сказал, что там хватит и для друзей, и послал меня узнать, хотите ли вы быть в их числе.

Питух решил, что следует держаться с достоинством.

– Несомненно… господин Ртуть делает нам честь… я очень признателен, но боюсь показаться навязчивым…

Бедняк рассмеялся:

– Брось ломаться! Кто пойдет с тобой?

– Трое плюс я – не многовато?

– Вовсе нет. Бутылочки толстопузенькие.

Надо вам сказать, что три зуава, всегда следующие по пятам за горнистом, насторожили уши с первых же слов Бедняка. Эти дисциплинированные солдаты были готовы немедленно выполнить приказ.

– Итак, – пыжился Питух, – если господин Ртуть снизошел до любезного приглашения… мы готовы… Толстяк, Чепрак, Булочка!

– Здесь, сержант!

– Знакомьтесь, месье…

– …Бедняк, к вашим услугам! Волонтер контргерильи и первый министр его превосходительства господина Ртуть.