Гвианские робинзоны, стр. 83

Ягуар узнал Анри, подбежал к нему с урчанием, встал на задние лапы, а передние положил на плечи молодому хозяину.

— Шарль!.. — эхом отозвались полные отчаяния голоса трех братьев.

— Вот уже сутки, как он исчез! — Подошедший Никола подавил рыдание, глаза его покраснели, он постарел на десять лет за несколько часов. — Кэти только что вернулась раненой! Мне следовало пойти…

— Где мой ребенок?! — Голос Робена был страшен, но его расслабленность длилась считанные мгновения.

Несчастная мать встала с места, смертельно бледная, она нервно моргала, ничего не видя перед собой. Вдруг она покачнулась и стала оседать на землю. Растерявшаяся сперва Ажеда успела подхватить ее и, уложив на постель, принялась заботливо ухаживать. Вскоре краска прилила к щекам женщины, она понемногу пришла в себя.

Робен мгновенно изменился до неузнаваемости. Никто сейчас не распознал бы в нем то кроткое и мягкое существо, апостола note 300 человечности, чье благородное лицо всегда светилось приветливой и печальной улыбкой.

Он снова превратился в грозного Белого Тигра, явился в своем обличье десятилетней давности. Таким он был под огнем лагерных охранников, чьи пули угрожали его жене и детям. Черные глаза пылали под коричневой полоской тесно сведенных бровей, напоминая что-то львиное, ведь недаром тигры — это двоюродные братья львов; вертикальная морщинка пересекла лоб. В резком и грозном голосе звучала жесткая, металлическая нота. Бедная мать с трудом улавливала смысл его слов.

— Идемте искать… — твердила она убито. — Идемте искать… Мой сын… Мой ребенок… Один… В лесу… Идемте же!

— Завтра! — не допускающим возражения тоном заявил Робен. Бледность еще более оттенила выразительность его лица. — Анри, Никола! Готовьте продукты! Эдмон, Эжен, займитесь оружием! Берем все, что у нас есть. Казимир, за тобой гамаки. Мы выходим на рассвете!

— Ждать… Снова ждать… — простонала бедная женщина. — Но мой сын зовет нас! Быть может, он умирает в эту минуту! И эта ночь… ночь хищников… О! Будь проклята, земля изгнанников, я тебя ненавижу!

Приготовления к походу завершили быстро, с тем уверенным хладнокровием, какое господствует на спасательных работах. Острая боль терзала сердца всех этих доблестных людей, мрачная траурная тень упала на «Добрую Матушку», некогда такую веселую. Но слезы смахнули, рыдания подавили, стенания заглушили. Следы усталости как будто испарились. Даже о вчерашней тяжелой драме никто не вспоминал.

Нет ничего удивительного в горестном спокойствии этих существ, с детства привыкших ко всем превратностям судьбы и к непрерывной борьбе за выживание. Затерянные в огромном пространстве, полном роковых опасностей, они с достоинством и простотой подлинного героизма готовились к беспощадной схватке с неизвестностью.

А это действительно была неизвестность, насыщенная риском и тайными угрозами, с многочисленными сюрпризами и неожиданными осложнениями. Она могла принять самые чудовищные формы, эта загадочность девственной, нетронутой природы, куда они собирались броситься очертя голову.

Казимир и Никола не в состоянии были дать какого-либо вразумительного объяснения исчезновению ребенка. Он ушел накануне утром к северной плантации вместе с Кэт, ягуаром Анри. Дома сидеть не хотел, заточение угнетало подростка. Мальчик был вооружен луком и намеревался убить орла, harpia ferox, который уже несколько раз за последние дни совершал дерзкие налеты на птичий двор. Мадам Робен, привыкшая к ежедневным рейдам и прогулкам робинзонов, безо всякого беспокойства отнеслась к уходу Шарля. День миновал как-то незаметно благодаря неожиданному и очень приятному событию — появлению Ангоссо и его семьи. Но когда Шарль не возвратился и к вечеру, колонисты основательно встревожились. В последующие сутки волнение достигло высшей точки.

Парижанин и старый негр старались успокоить мадам Робен, уговорить самих себя, что ребенок, наверное, встретил отца и братьев и примкнул к ним. Но возвращение раненого ягуара разрушило хрупкую надежду, и тоска переросла в отчаяние. Никола собирался отправиться один, наугад, когда в доме появились робинзоны с тремя неграми. Остальное нам уже известно.

Что же могло случиться с бедным малышом? Об этом нельзя было думать без дрожи, настолько широко поле догадок, настолько многообразны варианты таинственного исчезновения. Непонятна и история с ягуаром. Ведь это непростое животное. Послушный и дисциплинированный, как лучшая охотничья собака, подобно ей преданный хозяевам, опытный в любых схватках, отважный и сильный, каким только может быть десятилетний ягуар, — его одиночное возвращение было поистине необъяснимо! Рана, впрочем, довольно легкая, ни о чем не говорила. Это не был укус, или удар когтя, или след режущего инструмента. Острие бамбуковой стрелы или ветка, обработанная ножом в виде сверла, могли оставить такой узкий прокол, ранка от которого привела лишь к незначительной потере крови и уже затягивалась.

Часы перед восходом солнца тянулись бесконечно долго. Бледные от бессонницы робинзоны молчаливо сновали, стараясь не глядеть друг на друга. Стоические, как первобытные люди, они сохраняли друг перед другом невозмутимое спокойствие солдат древней Спарты note 301. Но кто скажет, сколько горючих слез скрывала непроницаемая тропическая ночь!

Маленький отряд, хорошо вооруженный и запасшийся продуктами, был готов к выходу в тот момент, когда нежное воркование токкро возвестило начало дня. Звезды бледнели, легкая опаловая каемка появилась на темных массах гигантских деревьев.

Мадам Робен появилась в сопровождении Ажеды, чей темный силуэт, освещенный восковой свечой, четко выделялся на решетчатом фоне веранды. Жена изгнанника была в шляпе с широкими полями, в коротком белом платье из плотной хлопчатобумажной ткани, обулась она в мокасины note 302 с подошвами из кожи тапира.

— Идем! — Решительность ее интонации необычно контрастировала с мягкостью голоса.

Робен в изумлении переступал с ноги на ногу. Он пытался протестовать, она не желала его слушать.

— Бесполезно, мой друг! Ожидание меня убьет. Я должна идти.

— Но ты же не представляешь, что это значит! Даже при твоей терпеливости ты не вынесешь такого утомления: ходьба через лес изнурительна…

— Я — мать, и я буду делить трудности наряду со всеми…

— Моя дорогая бесстрашная подруга! Ты достойная мать своих сыновей, вся энергия которых с трудом может преодолеть препятствия и ловушки этой неблагодарной земли! Прошу тебя и умоляю… Останься дома! Ни одна женщина в мире и часа не выдержит в этом пекле!

— Когда они были совсем маленькими, я без колебаний пересекла океан. Меня не пугали ни бури, ни тяготы плавания. И это длилось днями, неделями, месяцами… Разве я проявила слабость?

— Мама, — мягко сказал Эжен, подойдя к ней и взяв за руку, — мама, я присоединяюсь к просьбе отца… Ну, если хочешь, мы останемся вместе с Эдмоном!

Благородная женщина поняла всю глубину нежности и самоотречения своих мальчиков. Она отрицательно покачала головой.

— Мы его найдем, сердце мне подсказывает, и я хочу обнять его первой. Кто же из вас решится обречь меня на ожидание, лишить радости первой встречи?

Ангоссо понял смысл спора и положил руки на плечи своих сыновей.

— Ломи и Башелико сильные, как маипури, и ловкие, как кариаку, — торжественно сказал он. — Пусть мой брат Белый Тигр успокоится, пусть позволит пойти в большой лес моей сестре, белой женщине, Ажеда будет рядом с ней. Если моя сестра устанет, то мои сыновья понесут ее в гамаке, и ей не будут грозить опасности и усталость. Сестра моя, идите! Не бойтесь ничего. Лесным цветкам под густыми деревьями не страшны солнечные лучи!

ГЛАВА 9