Герои Малахова кургана, стр. 4
Остались только пустые палатки, потухающие костры и около 20 человек инвалидов, охраняющих лагерь.
Осужденный находится в палатке с четырьмя часовыми по углам, которые удивляются, что жандармы не идут за преступником, и злятся, что не могут принять участие в битве. До последней минуты бедный Жан надеялся, что ему позволят умереть в бою. Увы, нет! Он остался здесь один, опозоренный, забытый, с ногой, крепко привязанной к колу. Родная военная семья уже отвернулась от него как от недостойного, не хочет ни видеть его, ни знать. Скоро придут жандармы и поведут его на позорную казнь как преступника.
Это уже слишком. Вопль вырывается из груди Жана, он разражается рыданиями. Это первый и единственный признак слабости, который он позволил себе. Товарищи, которые хорошо знают его, глубоко потрясены. Они переглядываются и думают про себя, что дисциплина – вещь бесчеловечная.
Один из них машинально протыкает штыком бок палатки. Перед ними Жан с бледным лицом, с полными слез глазами. Герой второго полка зуавов, Сорви-голова плачет, как дитя!
Глухим отрывистым голосом он кричит:
– Убейте меня! Убейте! Ради Бога! Или дайте мне ружье!
– Нет, Жан, нет, бедный друг, ты знаешь – приказ! – тихо отвечает ему товарищ.
Сорви-голова тяжело вздыхает, выпрямляется и восклицает:
– Роберт! Вспомни… Ты лежал, как мертвый… в пустыне… пораженный солнечным ударом… Нас было пятьдесят человек, мы были окружены пятьюстами и отступили, хотя это не в привычку нам! Ни телеги, ничего… каждый спасал свою шкуру! Кто донес тебя па спине до лагеря? Кто тащил тебя умирающего?
– Ты, Жан, ты, дружище! – отвечает часовой, и сердце его разрывается от скорби.
Сорви-голова обращается к другому:
– А ты, Дюлонг, кто поднял тебя, раненого, когда ты лежал, готовясь к смерти, во рву?
– Ты – мой спаситель, Жан! Моя жизнь принадлежит тебе! – отвечает тронутый зуав.
– А ты, Понтис, – продолжает Сорви-голова. – кто принял за тебя удар в грудь? Кто бросился и прикрыл тебя своим телом?
– Ты, Жан, ты… и я люблю тебя как брата.
Сорви-голова, продолжая это геройское перечисление, протягивает руки к четвертому часовому и кричит:
– Ты, Бокамп, ты умирал от холеры в сарае Варны. Ни доктора, ни лекарств, ни друзей – ничего! Кругом стонали умирающие. Кто оттирал тебя, согревал, чистил и убирал за тобой, желая спасти тебя, кто, умирая от жажды, отдал тебе последнюю каплю водки?
– Я обязан тебе жизнью! – отвечает часовой, глаза которого наполняются слезами.
Все четверо повторяют:
– Наша жизнь принадлежит тебе… Чего ты хочешь?
– Я ничего не хочу… я умоляю… слышите ли, умоляю во имя прошлого… Пустите меня туда, где свистят пули, где гремят митральезы… где порох опьяняет людей… где звучит адская музыка битвы… пустите меня умереть, если жить нельзя! Товарищи, сделайте это!
Часовые переглядываются и понимают друг друга без слов.
– Ладно, Жан! – говорит Бокамп, резюмируя общую мысль.
– О, дорогие товарищи, спасибо вам, спасибо от всего сердца!
– Жан, мы нарушаем приказ, мы забываем свой долг – но благодарность
– тоже священный долг. Мы рискуем для тебя жизнью, но эта жертва нам приятна! Не правда ли, товарищи?
– Да, да, мы побежим туда вместе с тобой, наш Сорвиголова!
– Славная кровь! Казаки жестоко поплатятся! В бой, в бой! – кричит Жан, совершенно преобразившись. – Не теряйте времени, развяжите меня, дайте ружье – и бежим!
Через пять минут пятеро зуавов, прыгая, как тигры, выскакивают из палатки и убегают как раз в тот момент, когда двое жандармов являются, чтобы взять пленника.
ГЛАВА III
К знамени. – Человеческая пирамида. – В батарее. – Пли! – Карабин и пушка. – Изумление русских. – Амазонка. – Дама в черном. – Отчаянная битва. – Зуавы верхом. – Пленница. – Неуловимый. – Перед кебиром.
Союзная армия насчитывает около пятидесяти тысяч человек: тридцать тысяч французов под начальством маршала Сент-Арно, двадцать тысяч англичан под командованием лорда Раглана, старого ветерана при Ватерлоо, где он потерял правую руку.
Перед армиями прелестная река – Альма, название которой через несколько часов должна увековечить история.
Правый берег этой реки – доступен, но левый весь в обрывах и откосах, в тридцать метров вышиной и отлично укреплен.
На этих высотах князь Меньшиков, главнокомандующий русскими войсками, расположил свою армию, не уступавшую численностью союзной армии. Он считал эту позицию неприступной.
Англо-французская армия должна атаковать эти высоты Альмы, отбить и оставить за собой.
План обоих главнокомандующих очень прост.
Обойти оба неприятельских крыла и врезаться в центр. Англичане зайдут справа, а французы – слева.
Дивизии Боске поручено это круговое наступление, он отвечает за результаты битвы и за спасение армии.
Задача очень трудная, и надо быть генералом Боске, чтобы взяться за нее. Страшно подумать, что надо карабкаться на эти утесы, взять эти укрепления, защищенные пушками и штыками.
Что ни сделает бравый генерал с таким отборным войском! Зуавы, алжирские стрелки, охотники третьего батальона, пехотинцы шестого, седьмого и пятидесятого линейных полков – все отважные, смелые, отчаянные! Атака должна начаться в семь часов утра 20 сентября 1854 г.
Солнце медленно выплывает из-за горизонта, озаряя поразительную и грандиозную картину.
Со стороны французского лагеря барабаны и трубы призывают к знамени. Там, на высотах, русские становятся на колени и поют религиозный гимн, в то время как священники с крестом в руке обходят ряды солдат, окропляя их святой водой.
– К оружию! Битва начинается!
Ровно в семь часов Боске отдает приказ идти в атаку. Его полки переправляются через устье Альмы. Стрелки обмениваются выстрелами с неприятелем.
Генерал хочет скомандовать: «На приступ!» Люди готовы броситься на укрепления. Трубачи готовятся дать сигнал, как вдруг летит сломя голову дежурный офицер.
– Остановитесь! Стойте! Англичане не готовы!
Надо сдержать порыв солдат, заставить их лечь на землю и ждать, когда господа союзники приготовят свой чай, сложат багаж, рискуя потерять всю выгоду положения!
Кроме того, неприятель на виду, и дивизия, не имея права отступить, рискует быть перебитой или сброшенной в море.
Эти ожидание, гнев, тоска тянутся три смертельно долгих часа, пока союзники спокойно обделывают свои делишки. Дивизия Боске ждет, не смея двинуться вперед или отвечать на выстрелы.
И этот антракт спасает Сорви-голову и его товарищей. Задыхаясь, мокрые, измученные, они присоединяются к дивизии и смешиваются с артиллеристами.
Прислуга, лошади, пушки стоят у подножья утеса, в то время как сверху летят гранаты и гремят пушки.
Офицер смотрит на каменную стену и говорит:
– Никогда нам не влезть туда!
Сорви-голова слышит это, подходит, отдает честь.
– Господин лейтенант, – говорит он, – можно поискать дорогу, тропинку…
– Посмотри, какая крутизна!
– Наверное, есть же какая-нибудь тропинка, надо поискать на склоне. Это похоже на скалы в Кабиле!
– Если бы кто-то нашел тропинку, то оказал бы нам важную услугу!
– Сию минуту, господин лейтенант! Прикажите только дать нам несколько кусков бечевки… лучше фуражных веревок! – Затем, указывая товарищам на вершину утеса, он кричит: – Человеческую пирамиду! Ну, живо, поворачивайтесь!
Подобные упражнения им знакомы. Они кладут на землю ружья, мешки, амуницию, и Понтис, настоящий Геркулес, прислоняется спиной к скале. Дюлонг влезает к нему на плечи, Роберт становится на обоих и, наконец, Бокамп – на всех троих.
Все это проделывается с такой быстротой и изяществом, что вызывает крик удивления у артиллеристов. Сорви-голова берет веревку, обвязывает ее вокруг пояса и с ловкостью обезьяны карабкается на плечи Бокампа.
Его поднятые руки на высоте почти семи метров. Дальше утес более отлог, и несколько камней образуют выступ. Помогая себе руками и ногами, Сорви-голова успевает подняться еще на три метра.