Герои Малахова кургана, стр. 24
– Я невиновен! – бормочут его посиневшие губы. Полковник пожимает плечами и холодно говорит:
– Господа, нам здесь нечего делать! Я рассчитываю на вашу скромность… прошу вас, ни одного слова об этом. Этот несчастный – виновен! Если умрет, тем лучше для него. Ради чести всего полка необходимо, чтобы он исчез! Я позабочусь об этом!
Через сутки Сорви-голова, принесенный солдатами в каземат, очнулся от своего кошмара. Он лежал на постели, с головой, обложенной компрессами, с ноющей болью во всем теле. Подле него, на стуле, сидел зуав с длинной бородой, с грудью, украшенной крестами и медалями.
– Буффарик! – тихо шепчет Сорви-голова.
– Ах, мой голубь… бедный Жан!
– Ну, что случилось?
– Скверные вещи… у меня камень на сердце!
– Говори же, умоляю тебя! Понимаю… меня считают виновным! И полковник тоже?
– Да, он послал меня к тебе… потому что… черт возьми! Потому что я старейший солдат полка и люблю тебя…
– Он послал тебя? Зачем?
– Да, гром и молния! Проклятое поручение!
– Говори же! Ты уморишь меня!
– Он послал меня сказать… передать тебе… одну вещь…
– Какую вещь?
Бледный, убитый происходящим, сержант вынимает из кармана пистолет, кладет его на постель и глухо бормочет:
– Игрушка смерти! Бедный ты мой!
– Понимаю! – кричит Сорви-голова, срывая с головы компрессы. – Кебир хочет, чтобы я убил себя во избежание позора! Не правда ли?
Старый сержант молча кивает головой.
– Хорошо, – говорит Сорви-голова, – повтори мне его слова! Что он сказал тебе?
– О, немного! «Старик, – сказал мне кебир, – снеси этот пистолет Сорви-голове… Если у него есть сердце, он покончит с собой, а я замну это грязное дело, и его имя не будет опозорено! Это все, что я могу сделать для него ради его прежних заслуг!»
Сорви-голова вскакивает с кровати и кричит:
– Буффарик, старый друг, отвечай мне откровенно, как следует честному солдату. Ты веришь, что я продался неприятелю… изменил долгу, отечеству, знамени?
– Нет, не верю! Тысячу раз нет!
– А твои? Мадемуазель Роза?
– Она, моя дочь, милое создание… Она готова отдать свою жизнь, чтобы доказать твою невиновность!
– Отдай мне твою дочь, Буффарик! Если бы я попросил ее быть моей женой?
– Охотно, Жан! Я буду счастлив назвать тебя моим сыном!
Лицо Сорви-головы сияет. Он бросается в объятия Буффарика, крепко обнимает его.
– Спасибо тебе от всей души! Твой ответ решил все! Я невиновен и не убью себя!
– Как! Что же ты сделаешь?
– Да, в минуту отчаяния, при мысли, что мое будущее погибло, что мое имя обесчещено и любовь моя разбита, я послушался бы полковника, но теперь… я – человек, люблю Розу и хочу жить для нее!
– Я давно угадал твое чувство, – говорит растроганный Буффарик. – Роза разделяет его…
– Мы никогда не говорили с ней о нашей любви!
– Я знаю, мой милый… Но пока в сторону чувства! Что ты хочешь делать?
– Найти предателя… доказать свою невиновность! Я чувствую в себе много сил, энергии… я разобью все препятствия и добьюсь своего!
– Но ты не свободен!
– Ночью я попробую убежать!
– И тебе помогут, дружок! Надейся и потерпи!
ГЛАВА VII
Сорви-голова в тюрьме. – Неожиданное счастье. – Самоотверженность Розы. – Пароль. – Бегство. – Свободен. – По дороге в Севастополь. – Перед батареей номер три. – Дезертир.
Буффарик ушел. Наступила ночь, холодная туманная ноябрьская ночь. Сорви-голова сидит и размышляет, устремив взор на окно с железной решеткой. Да, надо бежать. Снова приходится ему нарушать регламент и открыто восставать против закона. Но как бежать? Буффарик обещал помочь, и это не пустые слова. Но Сорви-голова привык сам помогать себе. Он переносит стол ближе к окну, вскакивает на него и пытается расшатать железную решетку амбразуры.
– Трудно… железо крепкое… известь и цемент, – бормочет он. – За амбразурой – часовой, может быть, не один! Но бежать надо сегодня же!
В это время горсть камушков падает на стол, брошенная чьей-то рукой в окно. Сорви-голова думает, что это Буффарик, и с бьющимся сердцем тихо говорит:
– Кто там? Это ты, старик?
– Нет, мосье Жан, это я! – отвечает ему нежный молодой женский голос.
Он узнает этот певучий музыкальный голос, доносящийся к нему из-за решетки, как небесная мелодия.
Растерянный Сорви-голова бормочет:
– Роза! Мадемуазель Роза! Я так счастлив!
– Мой бедный друг! Вы счастливы! – отвечает ему голос с оттенком лукавства и нежности. – Счастливы теперь? Вы нетребовательны!
– Я восхищен, я с ума схожу от счастья… зная, что вы здесь и… пришли ночью, несмотря на усталость… опасности… пришли для меня… одна!
– Одна, это правда! Но мы обязаны вам жизнью, Жан!
– Роза! Дорогая Роза! Я дрожу при мысли, что вы… одна!.. Столько негодяев тут… часовые… могли выстрелить!
– С этой стороны нет часовых! Вам легко бежать. Что касается негодяев-торговцев, которые не пропустят ни одну женщину, то разве они заденут зуава?
– Как, зуава?
Молодая девушка от души смеется.
– Это правда. Ведь вы не видите меня… Я надела платье моего брата Тото, а на поясе у меня кинжал мамы Буффарик, на плече – ваш добрый карабин, а на спине ваш мешок…
– Боже мой! Вы тащили мешок…
– Да, он тяжел, и я охотно сниму его с себя. Трубач притащил его тихонько к нам. Мой геройский вид, да еще с мешком на спине, оградил меня от всякого подозрения!
– Проклятая темнота! Я не вижу вас. Роза!
– Напротив, надо благословлять ее… вам удобнее бежать. Слушайте, время дорого! Мы все устроили это втроем… мама, Тото и я… Папа делает вид, что ничего не знает, иначе его могут заподозрить!
– Да, – грустно говорит Сорви-голова, – полковник поверил клевете, а вы…
– Полковник судит вас по рассудку, а мы – по сердцу! Рассудок ошибается, сердце – никогда! Однако я болтаю… не прерывайте меня! Слушайте! Папа ничего не знает, но оставил на виду клинок и маленькую пилку, я принесла их сюда; потом он рассказал мне историю, из которой я узнала пароль и отзыв…
– Какой пароль? И отзыв?
– Смелость! Честь!
– Роза, дорогая! Ваша доброта, ваша самоотверженность трогают меня до слез!
– Тише! Кто-то идет!
С бьющимся сердцем, тяжело дыша, молодые люди стоят неподвижно, он – согнувшись у решетки и любуясь грациозным силуэтом, она – взобравшись на земляную насыпь.
Через пять минут Роза тихо продолжает:
– В мешке есть провизия, но не надолго… Куда принести вам еще?
– Я рассчитываю устроиться на севастопольском кладбище…
– Хорошо! Там ночью вам положат провизию и сообщат все, что будет нужно!
– Спасибо! В двадцати шагах от решетки, вправо, вдоль стены, в яме!
– Отлично! А теперь, милый, за дело! Бегите, боритесь за свою честь, потому что она – и моя тоже. Устраивайте наше счастье! Возвращайтесь счастливым, отомщенным. Мое сердце будет с вами!
Прелестная девушка скользит вниз и тихонько уходит, мелькнув, словно тень, мимо часовых, и спокойно идет по дороге, ведущей во французский лагерь.
Сорви-голова тяжело вздыхает, опускает голову и шепчет:
– Она права! Надо действовать!
В руке его осталась маленькая пилка и клинок, принесенные Розой. Зуав кладет клинок на стол, берет пилку и начинает пилить решетку. Работа не требует особых усилий. Инструмент образцовый по прочности и силе. Сорви-голова усердно работает. Через час решетка падает.
Неподалеку звучно бьют часы. Одиннадцать!
Сорви-голова прячет в карманы пилку, клинок и пистолет, присланный полковником. Держась руками за оставшиеся прутья решетки, он поднимается к амбразуре и вползает в отверстие, с усилием, кое-как выбирается из амбразуры.
– Уф, устал! – говорит он, стоя на земле. – Чуть не застрял.
Сорви-голова нащупывает свой мешок, свой карабин и бормочет:
– Эта тяжесть под силу только мулу или зуаву! И Роза несла это! Милое, самоотверженное создание! Как она добра, и как я ее люблю!