Десять тысяч лет среди льдов, стр. 8
— Увы, — со скорбью подумал про себя Синтез, — так именно рассуждали и поступали во времена моей молодости рабовладельцы. Таких воззрений держались Южане, пока ужасная война с Северными Штатами не окончилась их поражением и не заставила их отказаться от рабства. Но какое возмездие теперь со стороны потомков дяди Тома!
Группа воздушных путешественников в молчании продолжала свой полет, между тем как Синтез, углубившись в свои размышления, созерцал с высоты реки, ручьи, леса, поля, селения, несчастных Мао-Чин, согнутых над работою или тихо подвигавшихся по дорогам. Временами Синтеза и его спутников обгоняли «мозговые» люди, неслышно скользившие в воздухе подобно созданиям фантазии.
Та-Лао-Йе первый прервал безмолвие, которое почтительно сохраняли его товарищи, люди более молодые и, по-видимому, ниже его стоявшие в таинственной иерархии Мозгового государства.
— Что, — обратился он к Синтезу, — не ускорить ли нам свой полет? Мы тогда скорее достигнем Томбукту и немного отдохнем в этом городе, прежде чем продолжать свое путешествие вокруг земли.
— Охотно, Та-Лао-Йе. Но предварительно я желал бы получить от вас еще некоторые сведения относительно вашей организации, чтобы мне можно было всецело, не развлекаясь посторонними мыслями, посвятить себя изучению тех чудес, какие вы мне покажете… Я человек методический, немного педант, если вы хотите, и не люблю заниматься несколькими вещами зараз.
— Спрашивайте, спрашивайте, Шин-Чунг, я в вашем распоряжении…
— Вы говорите, мы теперь направляемся в Томбукту, город, служащий вам обычным местом жительства. Объясните же мне, пожалуйста, какова ваша семейная организация, каковы ваши отношения, между собою и к Мао-Чин, — владеет ли каждый из вас одним или несколькими рабами, или ваше господство простирается на всю расу? Каковы, наконец, ваши занятия?
— Я постараюсь кратко, но ясно ответить вам на эти вопросы, свидетельствующие об интересе, какой вы питаете к нашей семейно-общественной организации. Насколько могу, я сейчас посвящу вас во все тайны последней. Но прежде позвольте осведомиться, как вы себя чувствуете в данную минуту?
— Превосходно.
— Значит вы довольны нашим способом передвижения?
— Я считаю его чудесным и сожалею лишь о том, что мои годы не позволят мне вполне овладеть им. Не затрудняет ли только вас самих, Та-Лао-Йе, моя переноска? Не чувствуете ли вы утомления?
— Нисколько! Мы даже не знаем, что вы разумеете под словом «утомление», так как развитие нашей физической силы бесконечно. Притом же ваше тело, находясь среди окружающей нас нервной атмосферы, весит не более пуха… Однако, возвращусь к вашим вопросам. Что касается семейной организации, то наши предки были многоженцами, но вот уже пять или шесть тысяч лет, как у нас господствует моногамия, хотя закон и не ограничивает числа жен у каждого гражданина. Та же самая свобода царит у нас и относительно жилища каждого семейства.
— Как?! Разве у вас нет определенных жилищ, где бы вы обитали постоянно, где бы воспитывались ваши дети и где бы жили ваши слуги?
— И да, и нет. Иначе говоря, у нас дома составляют общественную собственность. Каждый выбирает себе то или другое помещение, живет в нем более или менее продолжительное время, затем в один прекрасный день покидает свое жилище, или в силу необходимости, или просто по прихоти. Выстроенные из массивного фарфора, наши дома крайне прочны и могут служить целому ряду поколений. Если число их оказывается недостаточным, то Мао-Чин строят новые.
— Это напоминает меблированные отели американцев моего времени, — заметил Синтез. — Ну, а как живут Мао-Чин?
— Мао-Чин прикреплены к известному жилищу и окружающему последнее участку земли. Каждую минуту в продолжении всей своей жизни, они должны быть готовы услуживать господам, кто бы последние ни были, и заботиться об удовлетворении нужд, как наших, так и своих… Таким образом, если кто-нибудь из нас переселяется, то на новом месте он находит и дом, и слуг, и все необходимое для жизни.
— При такой системе вы должны очень мало жить семейной жизнью. Есть ли у вас даже время заниматься воспитанием ваших детей?
При этом вопросе взрыв хохота вырвался у спутников Синтеза. Та-Лао-Йе поспешил прекратить этот прилив веселости.
— Простите наш смех, — сказал он, обращаясь к Синтезу, — мы вовсе не хотели оскорбить вас, но нам странно слышать предположение, что мы, «мозговые» люди, сами воспитываем своих детей.
— Как же иначе? — с удивлением воскликнул Синтез.
— Очень просто, наших детей сначала воспитывают женщины Мао-Чин; они дают им необходимую пищу, заботятся, ухаживают за ними, пока малютки не начнут лепетать первые слова и не начнут делать первых шагов по земле, — подобно Мао-Чин, — и в воздухе, — подобно своим родителям.
— Это мне кажется вполне разумным. Что же делают с вашими детьми потом?
— Потом их воспитывают, опять таки сообща, в особых заведениях, под руководством опытных воспитателей.
— И, наверное, эти воспитатели уже не принадлежат к расе Мао-Чин?
— Нет, ими могут быть только представители нашей расы — «мозговые» люди.
— Извините, Та-Лао-Йе, я здесь остановлю вас. Вы сейчас говорили мне о полном равенстве, которое будто бы существует между всеми вами, представителями совершенной расы… Вы говорили, что свободная воля каждого служит единственным правилом вашей жизни… Но скажите теперь, как же согласить с этой совершенной свободой рабское подчинение правилам, вытекающее из указанных вами педагогических занятий?
— Какое же рабское подчинение? Правда, у нас никто не может отказаться от педагогической деятельности, так как наши законы положительно приказывают каждому гражданину безвозмездно отдаться воспитанию юношества. Но у нас никто и не думает уклоняться от этой обязанности, самой благородной, самой возвышенной, какую только могут иметь отцы семейств.
— Я искренно удивляюсь вам, Та-Лао-Йе, и прошу вас извинить мою ошибку.
— Не извиняйтесь, Шин-Чунг, — ведь я уверен, что вы не имели намерения оскорбить нас. Ваше суждение только показывает мне, что в ваше время люди держались на этот счет очень грубых понятий.
— Но тогда, значит, вы все без исключения должны действовать по одной и той же инструкции?
— А как вы думаете? Знайте, что все мы в известное время возраста, получаем получаем точные понятия о своих обязанностях и поучаемся следовать строго определенным правилам.
— Мне хотелось бы хоть раз взглянуть, как вы обучаете своих детей.
— Это можно устроить в одну минуту. Мы ускорим свой полет и сейчас будем в городе.
— Еще одно слово. Когда вы с быстротою молнии пробегаете пространство, у вас разве не бывает столкновений между путешественниками?
— Никогда не бывает ничего подобного. Даже если, случайно, два тела встретятся в воздухе, то нервные атмосферы, окружающие каждое из них, отталкиваются друг от друга и, таким образом, столкновение двух тел предотвращается.
Синтез хотел было сделать еще несколько замечаний. Но было уже поздно. В тот момент, когда Та-Лао-Йе произнес последние слова, ученый почувствовал легкое содрогание. Это продолжалось всего одно мгновение. Потом он услышал приятный голос Та-Лао-Йе:
— Мы прибыли на место!
5
Воздушные путешественники спустились на землю среди огромного города, на обширной площади, обсаженной прекрасными деревьями и окруженной грандиозными памятниками. Синтезу захотелось несколько пройтись по ней, чтобы поразмять свои ноги после непривычного для него способа путешествия.
Его спутники нашли это намерение вполне естественным.
Синтез тихо зашагал по площади, бормоча про себя:
— Итак, вот этот таинственный город Томбукту, некогда едва известный нашим современникам, а теперь столица мира! Наша цивилизация, которою мы гордились, исчезла почти без всякого следа, самая земная ось переместилась, прежние моря и материки исчезли, расы изменились, изменилась даже самая сущность человеческого организма, а этот прежде незначительный город уцелел и сделался лучшим рассадником современной цивилизации!.. Париж… Лондон… Петербург… Берлин… Рим — эти имена звучат теперь так же странно, как в мое время звучали имена Вавилона, Фив или Ниневии, от которых сохранилось одно только воспоминание… От всей нашей славы не осталось ничего!! Ничего! Вот результат нашей былой цивилизации!