Все на продажу, стр. 23
Нет, подумала она, стараясь быть холодной и расчетливой.
Не для того она трудилась над зданием своей дружбы с Мими, чтобы его разрушил какой-то мужчина. Роман Мими она обратит себе на пользу, он их еще крепче свяжет. Подойдя к Мими, она сказала:
— Я помогу тебе, Мими. Не хочу, чтобы вас застукали. Атмосфера сразу изменилась. Столкновения не в природе женской дружбы: правила требуют отвечать на примирительный жест взаимностью.
— Не обращай внимания, Джейни, — поспешно сказала Мими. — Просто мне показалось, что ты тоже неравнодушна к Зизи.
И они дружно засмеялись. Горничная Герда, явившаяся убрать со стола, была поражена благостностью открывшейся ей сцены. Бело-зеленый навес слегка трепетал от вечернего ветерка. Под ним на фоне синей морской глади две белокурые загорелые красавицы наклонились друг к другу и о чем-то весело шушукались. Герда догадалась, что темой их разговора являются мужчины.
В следующую секунду ее догадка подтвердилась.
— Глупости, дорогая! Все равно я уже решила, что начну встречаться с Селденом Роузом, — услышала она голос Джейни.
Книга II
6
10 сентября 2000 года «Нью-Йорк тайме» сообщила, что Джейн (именуемая Джейни) Уилкокс, тридцати трех лет, модель, известная по рекламе белья фирмы «Тайны Виктории», четыре дня назад вышла замуж за Селдена Роуза, сорокапятилетнего главу «Муви тайм», на небольшой частной церемонии в Монтрадонии, Италия.
Упоминалось также о тюремном приговоре Питеру Кеннону. Это сообщение сопровождал материал о том, что тюрьмы для «белых воротничков» — не привычные им загородные клубы и что неплательщиков налогов и финансовых махинаторов там ждет немало сюрпризов начиная с неважной кормежки.
В разделе новостей бизнеса сообщалось о крахе нескольких новоявленных магнатов информационных технологий. Молодой финансовый обозреватель Мелвин Метцер писал: «Если хорошенько прислушаться, то с Уолл-стрит донесется рокот тамтамов, предвещающий экономическую катастрофу». Эту строчку просмотрели три редактора, вследствие чего в газету посыпались письма о непочтительном упоминании индейцев, ибо на теперешней Уоллстрит прежде жили индейцы, лишь потом голландские поселенцы возвели стену, чтобы от них отгородиться.
Но для большинства Нью-Йоркцев это был прекрасный понедельник второй недели сентября. В тот день Комсток Диббл обдумывал приобретение квартиры на Парк-авеню за 10 миллионов долларов, которое стало бы для него преодолением очередной ступеньки на лестнице вверх, но карабканье это сопровождалось сильным потоотделением. Стоя в холле дома номер 795 по Парк-авеню, который, как Диббла снова и снова уверяли агент по недвижимости Бренда Лиш и его невеста Морган, был в Нью-Йорке одним из лучших, он утирал пот с лица и лысеющего черепа. Это не мешало ему одобрительно оглядывать холл. Перед уик-эндом бухгалтеры предупредили Комстока, что впервые за три года его компания "Парадор пикчеро понесла убытки в первом полугодии. Зато вечером в четверг мэр Нью-Йорка выразил ему признательность за благотворительность, кроме того, одна из назревавших сделок обещала принести не меньше 50 миллионов чистой прибыли. С недавних пор Диббл подумывал о расширении горизонтов. Он любил кино, но постепенно пришел к мысли, что это детские игры. Разве из него не получился бы успешный политик? Он вытер лоб платком и улыбнулся, слушая нескончаемый щебет Бренды Лиш.
— Вам об этом холле можно не рассказывать, — сказала она, обращаясь к Морган. — Это творение Стенфорда Уайта поддерживают в безупречном состоянии. Здесь все осталось в первоначальном виде. Если продать этот холл на аукционе «Сотби», он потянул бы на все двадцать пять миллионов.
Стены были обиты панелями красного дерева, центральное место занимал огромный мраморный камин, на котором высилась ваза с трехфутовым букетом цветов. По холлу бесшумно, как призраки, скользили ливрейные лакеи в белых перчатках. Здесь поддерживалась атмосфера не подверженной времени сдержанной роскоши. Истекшие восемьдесят лет не оставили в этом оазисе изящества ни одного отпечатка.
— Что вы обо всем этом думаете, Комсток? — спросила Бренда Лиш.
Комсток покосился на нее — особу на пятом десятке, каким-то чудом сохранявшую облик школьницы. Что это на ней за цветастое платьице?..
— Я думаю, что… — Он помолчал. — Я не покупаю холл.
Морган закатила глаза, но Бренда прыснула, будто услышала очень удачную шутку. Если он и догадывался, как абсурдно смотрится в такой обстановке, подчеркивающей грубость всего его облика, то не подавал виду. Бренда Лиш тем более не собиралась поднимать эту тему. Она происходила из старой нью-йоркской семьи, помнившей времена, когда корни еще имели вес, в этом доме раньше жила ее мать. Полвека назад такого, как Комсток Диббл, сюда не пустили бы на порог; впрочем, тогда у такого, как он, хватило бы ума не возжелать апартаментов в подобном доме. Но те времена ушли в прошлое, как и фамильное состояние семейства Лиш от него ничего не осталось к середине 80-х годов. Пришлось Бренде, сохранившей скромность, спокойствие и разумную практичность прусских предков, стать агентом по торговле недвижимостью. Ей пригодилось знание лучших домов города: с его помощью она обзавелась клиентурой, желавшей и способной тратить многие миллионы на престижное жилье. Люди вроде Комстока Диббла были ей совсем не по вкусу, она видела, что ему дадут фору даже заносчивые, лишенные вкуса молодчики с их сногсшибательными женами, изменившие в 80-х годах лицо общества, но отдавала должное и ему. У Диббла были имя, деньги, его благодарил сам мэр (а это поможет ему добиться причисления к почетным гражданам: он уже обмолвился, что скоро получит от мэра рекомендательное письмо), он собирался жениться на Морган Бинчли, а это тоже полезно.
— Выйдем на улицу? — предложила Лиш, и все трое оказались на ярком солнце. — Вам, Морган, этого можно не говорить, — продолжала Бренда, — вы ведь сами знаете, что квартиры в этом доме продаются нечасто… В последний раз это произошло три года назад. Если вы заинтересованы, я сразу сделаю заявку, потому что цена предложения…
Но тут Морган потянула носом воздух, словно уловила зловоние.
— Меня беспокоит шум.
— Шум? — переспросил Комсток. Он выглядел так, будто готов был взорваться, и Бренда, много слышавшая о разных людях — такое уж у нее ремесло, — подобралась, ожидая от Комстока его знаменитой вспышки буйства.
— Разве ты не привыкла к шуму? Ты и так живешь на Парк-авеню. — Он повернулся к Морган с видом обвинителя, будто поймал ее на воровстве с магазинной полки.
— Ну и что? Я слышала громкий звук.
— Это была, наверное, болтовня Бренды, дура! — проревел Диббл.
— Это сигналила машина, — ответила Морган, не реагируя па его брань. Кроме прочего, ему нравилась в ней толстокожесть старого аллигатора.
В окнах двойное остекление, — сказала Бренда, — но его можно было бы сделать тройным тысяч за пятьдесят… — Она вдруг вспомнила одну историю про Комстока Диббла: болтали, будто он однажды поставил женщине на соски зажимы, привязал к ним лямки и овладел ею сзади, дергая за лямки, как за поводья. Женщина, кажется, осталась довольна.
— Ты ведь знаешь, что я не переношу шум, — сказала Морган непреклонным тоном. — Помнишь, Бренда, в детстве я всегда плакала, когда слышала сирену?
— А я сейчас не выношу тебя! — заявил Комсток. — Куда девалась моя машина?
— Естественно, он стоял прямо перед своим черным «мерседесом» с затемненными пуленепробиваемыми стеклами.
— До свидания, Бренда, — сказал он, свирепо глянув на Морган. — Я сам вам позвоню.
— В любое время, — ответила Бренда и помахала рукой.
— Он ужасный, правда? — простонала Морган.
По мнению Бренды, назвать его так было все равно, что похвалить, но она согласно кивнула.
— Ничего не могу с собой поделать: я его люблю, — призналась Морган.
Бренда чуть не рассмеялась. В отличие от остальных ей не было жаль «бедняжку Морган»: ее будущий союз с Комстоком она считала возмездием свыше. Бренда и Морган вместе учились в «Бреарли», и Комсток был прав: Морган всегда была непроходимой дурой. Она действительно всегда кричала при каждом завывании сирены, однажды даже обмочилась. Ее бы с радостью исключили, но ее родители были слишком богаты и находились-вместе с доброй сотней горожан — в родственной связи с Вандербильтами.