Не будите спящую тайгу, стр. 43

— Да нам нужно просто расспросить вас… Не сердитесь, ради Бога, мы вас не задержим… Буквально несколько вопросов!

— Про что вопросов? Имейте в виду, я вам что-то и сейчас еще не верю.

— Видите ли… Мы ведем расследование. Служба безопасности молибденового завода. Мы можем документы показать. И посудите сами, вы что, много видели жуликов, которые по дачам лазят в таких шапках, в таких дубленках? Много видели?

— Гм… Документы положите вот сюда. И не вздумайте резко дергаться, когда за пазуху полезете. Карабин у меня многозарядный.

Тут имеет смысл отметить, что ствол не опускался ни на секунду, и его круглый черный зрачок внимательно следил за движениями парней.

— Гм… Ну-с, я вас старше на полвека. Полковник в отставке, Онанищенко Федор Тимофеевич… Позволите вас — Юрой и Володей?

— Конечно, позволим.

— Тогда слушай мою команду: забирай документы и шагом марш за мной, в тепло!

В доме было тепло, очень чисто, пахло травами из связок по стенам. Юра имел глупость назвать связки вениками и тут же выслушал лекцию про то, какие «веники» полезны и от чего используются.

— Федор Тимофеевич, а вот приезжают к вам сюда зимой?

— Ну кто же может приезжать? Сын в службе, дочь замужем, внуки учатся…

— Я имею в виду, на дачи люди приезжают?

— По субботам-воскресеньям, иногда.

— А вот четвертого числа, не припомните?

— А могу я спросить, зачем вам весь этот спрос? Или военная тайна?

— Вообще-то тайна… Но вы же знаете, убийство случилось четвертого.

— Теперь понятно, кого ищите… А то заладили, что «дачу»! А у самих и вид не дачный…

— Так не видели в тот день никого?

— Почему не видел? Видел. Два человека приезжали. Они вышли из серой машины и потом сели в серую машину. Машина стояла вон там.

— Простите, Федор Тимофеевич… Было это неделю назад… Вы точно помните?

— Обижаете, молодые люди. В армейской разведке учат на совесть. И учат замечать детали. Знаете, как меня учили? Разжимается кулак, и на ладони лежит несколько предметов: пуговицы, коробки спичек, обрывки бумаги. Предметы надо описать. А потом, часа через три, тебя вдруг спрашивают: а какого цвета была пуговица, которая лежала ближе всех к большому пальцу? Отвечаешь… Спрашивают: а она по цвету была больше похожа на эту или на эту? Вот так. Что-что, а наблюдательность нам все же развивали. Так что я вам точно докладываю: останавливалась машина! В это время ходит мало машин, я уж, наверное, запомнил! — почему-то рассердился вдруг старик.

— Так, может, вы и номер помните? — пошутил Юра.

— Записывайте номер. А 30 85. Серый «москвич».

Почти минуту парни сидели неподвижно, частью переваривали услышанное, частью просто обалдели.

— Что, не верите?!

— Федор Тимофеевич, ну как вы…

— Как, как… Армейская разведка, вам это ясно?! Вот, смотрите…

И старец мгновенно извлек из ящика старомодного, 50-х годов, комода огромный армейский бинокль.

— А ну, наводи! Во-он туда, на ту сосну! Навел? Докладывай, какие зарубки видишь!

— Пять зарубок вижу… Вон шестая, буквой «вэ» латинской…

— Номер машины сможешь прочитать?

— Простите, Федор Тимофеевич, номер прочитать смогу.

— Ну то-то… Да вы пейте чай, ребята, пейте! Службу свою вы, думаю, пока справили.

— Ф-фу-у… Вот не ожидали, честное слово… Федор Тимофеевич, а что делали эти двое? Куда пошли?

— В шестнадцать пятнадцать прошли во-он туда… Откуда вы сами пришли, к тем садоводствам. В шестнадцать тридцать пять прошла электричка. В семнадцать двое вернулись. В машине сидел третий, никуда не уходил. Сели они и сразу укатили.

— Узнать вы их можете, этих трех?

— Двоих точно могу. Который в машине сидел, не знаю, врать не хочу.

И с этого момента Володя и Юра исчезают со страниц нашей правдивой повести. Исчезают потому, что дальше начинают действовать совсем другие люди, идет игра совсем других масштабов. Вот Федор Тимофеевич еще понадобится нам, ох как понадобится…

Во-первых, серый «москвич» с номером… Легко узнать, что такой «москвич» есть и что он принадлежит одной почтенной организации… Настолько почтенной, что узнать, кто пользовался этим «москвичом», реально может только член той же почтенной организации, и то далеко не любой.

Во-вторых, люди, которых можно и опознать. Но опознать можно только по фотографиям, а достать фотографии может тоже только член этой весьма почтенной и по заслугам «уважаемой» организации.

Переходя по цепочке, вся информация достигла ушей Фрола, и тот вскоре уже беседовал с одним человеком, как раз имеющим в этой организации доступ ко многому.

Илларион Мутовкин был трусом, но фотографию достал. После чего Онанищенко рассказал посланцам Фрола про то, как надо выращивать ранние помидоры, и опознал людей на фото.

А Илларион Мутовкин, приседая и икая от страха, узнал, кто планировал операцию по устранению, такого-то числа, с использованием такой-то машины. И хоть немалая фигура Илларион Мутовкин… был. Был, пока не пришел к власти Нанду и не послал его, по здоровой генеральской привычке, то ли чистить сортиры, то ли мести улицы, а может быть, и просто на х… Но хоть и был Илларион фигурой крупной, но и он исчезает из нашего повествования.

И даже капитан почтенной организации пидорасиков появляется на страницах нашей повести исключительно для того, чтобы однажды на трассе его машину зажали между двумя другими, самого капитана скрутили и повели погулять в лес, и там он, приседая, ляская зубами и пуская под себя струйку, назвал несколько фамилий. Капитану посоветовали не делиться впечатлениями об этом случае; он последовал совету и потому прожил по понятиям людей его круга довольно долго, может быть, даже еще несколько лет.

На этом, собственно, и завершилась тихая, непыльная работа вокруг Женьки, дачи Лоха, серого «москвича» и прочих сущностей этого рода. Потому что всем, кому надо знать, знали, что полковник почтенной организации Миловзоров — человек Асанова. И что деться Миловзорову некуда, потому что он и в доле по прииску, и подельник по копям драгоценных камней в Саянах и на Алатырском хребте.

Веревочка начала виться ранним вечером в дачном массиве и свилась в петлю для заместителя губернатора Сергея Асанова.

ГЛАВА 11

О пользе деревянных избушек

28 — 29 мая 1998 года

Там, где шел Михалыч с людьми, снег начал падать почти ночью. Но стало страшно уже ранним вечером. Низкие тучи почти что касались верхушек лиственниц, и лиственницы шелестели и гудели. Слабо шелестели, однообразно, потому что не было на них еще ни хвоинки, но уж как получалось… Люди шли словно в узком промежутке между одинаково мощными, одинаково тяжелыми слоями тверди. Совершенно исчезли не только зайцы, но и вездесущие, буквально кишащие лемминги. Очень чувствовалось, что неизбежно ненастье, — вопрос только, как скоро нагрянет.

Недалеко от устья Исвиркета сделали привал. Погода действовала на людей, не раздавалось шуток, смеха. Разговоры все велись степенные и, пожалуй, даже напряженные.

После привала стало еще темнее, глуше. В воздухе висела какая-то неясная тревога, какое-то ожидание… знать бы, ожидание чего. А живность вся окончательно куда-то попряталась: не было ни птиц, ни зверей.

Срывались отдельные снежинки, таяли в воздухе или только коснувшись земли, и не хотелось ночевать под открытым небом. Миша Теплов предлагал всерьез дойти за день до зимовья. Сергей Будкин был не против и даже высчитывал, когда можно туда прийти, если «вчистить как следует». Паша был не против, да как все… Все ли смогут так идти, намекал Паша, поглядывая в сторону Михалыча.

— Э-ге-гей! Э-ззй!

— Ну кто там сзади орет?!

— Михалыч, не сердитесь, эвенки это… И вообще — не сердитесь.

— Как не сердиться, Игорь? Непогодь, понесло нас… А тут еще и эти на нашу голову.

— А может, как раз и помогут?

— И такое тоже может быть…