Не будите спящую тайгу, стр. 18

Внуки старого дурака оказались современнее — решили забыть, что в СССР их неизвестно за какие заслуги считали врачами, и занялись старым семейным делом — стали тачать сапоги. Это принесло им весьма длинные шекели, и парни даже вскорости купили себе собственные лавки.

А Абрахам был уже старенький и перестроиться никак не мог. Патологическое неумение жить честным трудом заставило его искать приработка в стране, которую он уже довольно давно называл не иначе, как Страной дураков и о скотской сущности народа которой высказывался витиевато и подло. К его счастью, нашлись и заказчики. И сидя в городе Офоким, на самом юге Израиля, в тени тропического беленького домика, он все мазал и мазал холсты, «ваяя» новые и новые творения.

Художники по-прежнему называли его не иначе, как «старая проститутка», но новый губернатор Простатитов воспитывался на творениях Абрахама, в том числе на «Комсомолке» и на «Первый секретарь товарищ Дрянных покоряет Кару». Он не в силах был отказать старому учителю и мэтру и даже передал ему заказ на еще одно творение: монументальное полотно «Торжество демократии». На полотне предполагалось изобразить улицу в новом, послеперестроечном Карске — сплошные коммерческие киоски, отсюда и до горизонта, а между ними ряды прилавков, торговки, торгаши, менялы; в правом верхнем углу — поясной портрет Ельцина; в левом верхнем — поясной портрет губернатора. Ельцин и Простатитов говорят по телефону, и потому каждый из них изображается с телефонной трубкой в руке.

Губернатор размышлял о том, в какой части управы надо будет повесить заказ… И тут раздался стук ног, голоса… С тяжким вздохом губернатор вернулся из путешествия в мир прекрасного и окунулся в повседневные заботы.

ГЛАВА 5

Реликтовые горы

22 — 23 мая 1998 года

В предрассветные часы воды озер особенно спокойны. Не рябит их ветер, не поднимает волн, не несет ни пены, ни мусора. В Японии был даже обычай: в предутренний час, когда только светает, девушки смотрятся в горные озера, словно в зеркало. В мае, в июне, впрочем, на озере Пессей трудно разобрать, какие часы вечерние, какие предрассветные, а какие уже и рассветные. Светло и в полночь, и в час, и в два. Солнца нет, серый полумрак, но видно далеко и хорошо. И тихо. Неподвижно и тихо.

Только часов в восемь, в девять приходит ветер из-за сопок северо-востока, морщит, рябит спокойную зеленую воду. Наверное, у восточного берега ветер слабеет, потому что сопки закрывают полосу воды. Разогнать волны ветру негде — вся середина озера закрыта плотным зеленоватым льдом. Снег давно сошел, а лед полностью растает только через месяц, в последних числах июня. Сейчас вскрылась только полоска, метров сто. По ней гуляет ветерок, нагоняет мелкие волночки. Ветерок холодный, но не сильный.

Речка Коттуях несется по камням, огибает сопку, с шумом влетает в озеро. Зеленая, чуть мутная вода расталкивает спокойную, сероватую гладь озера. Удобная и ровная площадка между сопкой и рекой обрывается в сторону озера. Хорошее место для лагеря. Лагерь будет, но пока на площадке свален только груз: рюкзаки с личными вещами, деревянные ящики с продовольствием, картонные коробки — тоже с какой-то едой, брезентовые свертки спальников и палаток, гитары, штормовки, оружие, снаряжение. Все это — грудой на высоком берегу реки, над галечником. Все это предстоит превратить в лагерь.

В одиннадцать часов утра озеро Пессей уже неспокойно, ветер обвевает руки и лица людей.

И как всегда в таких случаях — мгновенное замешательство, остановка. Надо начинать, но никто еще не знает, что будет делать именно он. Разведет огонь? Побежит за водой? Будет ставить палатки? Все остановились или бродят потерянными тенями по будущему лагерю. И замирают, все уставились на шефа. Пусть он скажет.

— Что встали, народ?! Алеша, на тебе огонь, подежурь сегодня. Андрюха, давай за водой! Миша, Сергей, ставить палатки! Игорь, поднимись на сопку, посмотри оттуда, что и как… А я схожу посмотрю, что там у эвенков. Чтобы не один, Женю возьму.

Проходя над южным берегом озера, из иллюминаторов вертолета видели — несколько чумов, палатки, стадо оленей, вертикальные дымки. Поговорить с эвенками явно имело смысл.

— Нет, шеф, не пойдет! Сначала давайте письмо! Надо же узнать, что мы здесь будет делать!

— Что ж, Игорь прав.

Михалыч достает письмо, вскрывает, читает сгрудившимся. Письмо, благо, написано по-русски.

«Я получил сведения, что на плато Путорана могут быть реликтовые животные. Меня интересуют все реликтовые животные. Но больше всего меня интересует мамонт. Ваша задача пройти по всем местам, где может жить, кормиться или прятаться мамонт. Найти его тропинки, его места кормежки, его шерсть, его следы. Все признаки того, что там водится мамонт. Неделю вы ищете мамонта. Если вы найдете места его кормежки или следы, больше ничего не надо делать. Тогда вы должны просто вернуться и рассказать о том, что видели. Хорошо, если вы сможете привезти фотографии, шерсть или части тела мамонта. Но если не сможете, то ничего страшного. Мне только нужно знать, живет здесь мамонт или нет. Если вы ничего не найдете, возвращайтесь и расскажите об этом. Если мамонтов там нет, вы все равно получаете деньги сполна Михалыч знает, когда он должен выйти на связь. Желаю вам всем удачи.

Ямиками Тоекуда».

Сказать, что экспедиция удивилась, — значит не сказать ничего.

— Шеф, вы что, за мамонта взяли деньги?! — с удивлением спросил Андронов.

— Нет, не за мамонта. Вы же знаете, взял деньги за недельную работу… А суть работы — вот она.

— Будем ловить живого мамонта! — заключил Теплов под смех отряда.

— И вовсе не ловить, а искать! Цель — пройтись по району, найти реликтовые степи, посмотреть, нет ли там мамонта? Хотите видеть реликтовые степи? Вот и увидите!

— Михал Михалыч, да не может быть здесь мамонта! — продолжал страдать Андронов. — У него же нет здесь кормовой базы! Вы себе представляете, что это за туша — мамонт?

— Тонны четыре?

— Да, если не все пять. А это сто пятьдесят килограммов зелени каждый день. Где здесь можно съедать столько?!

— А если сто пятьдесят кило ягеля? — спросил Лисицын; он мыслил конкретно, хотя и несколько прямолинейно.

— Это три гектара. Одному мамонту нужен будет весь Таймыр. И как ваш мамонт будет жить зимой? Снега человеку выше пояса, олени и те с трудом добираются.

— А луга возле реки? Вон смотри, какое разнотравье поднимается!

— И много их здесь, таких лугов? Сколько тут травы, на всех лугах вокруг озера? Их одному мамонту на неделю, ну, на месяц. И опять же — зимой все завалит.

— Слушай, что-то здесь не то. Ведь жили же здесь мамонты! А было оледенение, значит — еще холоднее.

— Холоднее. Только, во-первых, снега зимой не было или было очень мало. В современной Монголии и даже в Якутии лошади всю зиму живут без теплых конюшен. А во-вторых, какие-то все же были другие условия. Какие — этого никто толком не знает. Но жили же вместе и тундровые виды, и степные. В наше время дикая лошадь и северный олень вместе не водятся, а тогда водились. И сами животные были крупнее. Бизон времен Великого оледенения — на треть тяжелей современного. И хищники были очень большие. Тигролев тоже был крупнее современного уссурийского тигра.

— Тигролев?

— Ну да. Их в прошлом веке назвали пещерными львами, потому что кости находили при раскопках пещер.

— Как и пещерных медведей?

— Да. И как пещерных гиен, кстати. А он и не пещерный, и не лев. Это тигр, но близкий и ко льву тоже. У него грива маленькая была, темная, а полосы, как у тигра.

— А про полосы откуда? Их же на костях не видно.

— Зато на стенах пещер видно. Вообще-то, человек страшного зверя старался не рисовать, наверное, просто боялся.

— Игорь, помните, как у Чуковского: