Хроника сердца, стр. 27

Смешно получается. Мчусь по дороге тщеславия вместе со всеми, понимая, что это бессмысленно. И продолжаю мчаться. Впереди маячит карьера, ласка правительства. На последнее мы все очень рассчитываем. Но вперед вырваться не могу: мешают юмор и водка. Дыхание сбивают. Ну, а это для марафонца гибель. Самое смешное заключается в том, что я понимаю: не в ту сторону бегу. Но в одиночестве скучно, я люблю компанию. Вот и бегу с «людьми».

Я даже понимаю, что и бежать-то не надо. Просто идти спокойно, своей походкой, чтоб не выглядеть смешным.

Зафиксированность в искусстве. Вечность театра и эфемерность кино. Театр обрастает легендами (через потрясения – в определенную эпоху и в определенный возраст зрителей), кино зафиксировано, и его может проверить каждый в отрыве от времени. Кино – штука коварная. Пленка выдерживает одних гениев: Чаплин.

С годами у меня появляется все больше и больше недостатков. Но появилось и одно положительное качество: я стал понимать свои недостатки.

В Ленинграде на этот раз я чувствовал себя превосходно. Идиллически. Никуда не торопился, мог пойти куда захочу. До съемки оставалось три часа. Впервые пожалел, что плохо знаю Ленинград. Пошел к Невскому. Зашел в букинистический около Зимнего. Перед входом в магазин посмотрел на колонну, вспомнил Эйзенштейна. Посмотрел книги. Впервые очень пожалел, что я не миллионер. Модильяни. Я купил бы немедленно, не изучая книгу, не рассматривая даже.

Судьба. Предстоящие испытания. Готовность к судьбе и предстоящим испытаниям. Черная тоска. Мысли о безысходности. Отсутствие юмора – трагедия. Положительная программа только в отрицании. Не надо работать на систему – не следует насиловать себя. От этого и мрак, ненависть к себе и желание убить себя.

1974

Искал «Голос Америки», а попал на передачу «Для тех, кто в море». Так, кажется, она называется. И прослушал до конца. Непонятная тоска сжала горло. Не понятно почему. Старею, наверное, становлюсь сентиментальным.

А может быть… вспомнил музыку, радовавшую меня с детства, вспомнил свою детскую любовь к опере и т.д. Надо же, я мальчишкой видел Чабукиани, Дудинскую, Уланову, слушал Нэлеппа и др. не менее знаменитых певцов, я, пермский мальчишка, пережил серьезное увлечение оперой, я жил рядом с деревянными пермскими скульптурами. Да мало ли чудесного и неповторимого было рядом! Моей Машке, да никому уже, никогда не понять моей сентиментальности при слушании даже пошлых сейчас песен. Только незнакомый ровесник переглянется с тобой заговорщицки. И тайна наша умрет тут же. Не музыка, а молодость, связанная с ней.

Нравственная цель и театральная идея.

Взаимосвязь и противоречия.

Приближение к душе зрителя при помощи нового театрального алфавита. Творчество зрителя, история зрителя. Взаимосвязанность этих проблем с нравственной целью и театральной идеей. Степень откровенности, учет достижений современной культуры и этического и нравственного этапа истории зрителя, новый театральный алфавит и нравственная перспектива.

Запись эта сделана 3 года назад. За это время я даже почерк изменил. Запись сделана с расчетом, чтоб вернуться к ней и продолжить, развить. Но сейчас, когда Шукшин написал для меня пьесу, все эти проблемы, о которых сделана запись, сосредоточились в одном конкретном: в будущей работе над спектаклем. Я не сомневаюсь в себе, в своем постановочном таланте. Но тревожно жду встречи с коллективом. Я хорошо знаю каждого из них и представляю себе, что может произойти, если все эти измученные, неудавшиеся люди объединятся против меня. Объединиться они могут на одном: на собственной беспомощности. Как только человек почувствует, что он не в состоянии выполнить (а иногда и просто понять) мои требования, он тут же будет искать «эстетического» союзника против меня. Тревога моя не такая уж отчаянная. Возможно, все будет проще.

Сегодня ночью долго размышляли с Макарычем о будущей студии. Совместные – с молодежью – размышления и поиски.

Никогда еще не было у меня такого тяжелого ощущения одиночества и безысходности, как сегодня. Что случилось?! Отчего именно сегодня? Надо разобраться сегодня же, чтобы снять хотя бы часть нетерпимой душевной боли и волнения. Пребывание в ничегонеделании, видимо, спасительно для меня. Не нужно мне стремиться к активности. Я не могу жить в тех рамках, в которых пребываю. И довольно долго.

Пошли все на…! Вся эта армия «заговорщиков» и бездарностей, надо стряхнуть эту грязь со своих ног. Ничего не хочу, ничего не желаю!

В конце концов я приду к простейшей задаче в процессе своих размышлений о театре и об искусстве, к задаче, над которой бились люди и до меня, – Искусство и Власть.

Власть (и при помощи эстетики тоже) хочет встать между художником и народом, играть при этом роль не просто посредника, но и захватчика. Художнику Власть внушает, просто приказывает, что нужно для народа, а народу приказывает, какая духовная пища ему нужна и полезна. Одним словом, Власть хочет такого искусства, которое поможет ей, Власти, остаться наверху. И чтоб искусство это походило на настоящее. «Чтоб золотая рыбка служила у меня на посылках».

Великое и обыденное.

Не простые параллели, а просто-напросто история моего поколения, страсти времени. Ведь борьба за жилье может унести столько же энергии, сколько Наполеону потребовалось для того, чтобы взять Москву. Все бренны и все равны. Перед Богом? Да нет же. Просто равны. Тщеславие и желание власти – такие же человеческие качества, как, например, любовь к театру или страсть филателиста.

Иван-дурак.

Дело, кажется, пошло. Вася заразился идеей крепко, необратимо. Не проходит дня без разговоров о «нашей» сказке. Дурак загадочно улыбается чему-то, и слышна простая, но страшная песня, такая же загадочная, как дурацкая улыбка. Дурак знает Тайну. Через несколько мгновений мы точно уже видим, что ни хрена он не знает. Разочаровывает до бешенства. Сегодня снова заговорили о Дураке, вернее о Дураках. Раньше Макарыч говорил очень много о трех братьях, которых отец отправляет искать счастья. Два брата хорошо устроились. Хорошо – по нашим понятиям. Выгодно женился один, поступил на службу (в лакеи) другой. Все это скверно, пошло. Но никто из нас не замечает этого за собой, отсутствуют уже предостерегающие сигналы организма. Сегодня (28.05.74 г.) разговор пошел о том, что нынче Дурак не тот, что был, скажем, в 18-м веке. Сейчас Дурак помельчал, включился в общую игру, стал демагогом. Замаячили уже три Дурака, спорящих между собой. О Дураках много собрано в народе информации. Пожалуй, Дурак изучен самым серьезным образом. Одним словом, Дурак вниманием не обижен. «Дуракам закон не писан». «На лбу написано». «Хоть кол на голове теши». И т.д. Вернуть первозданность и свежесть давно уже окаменевшим словам.

Жизнь Человеческая – один миг. Остановись, мгновение. Политическая, экономическая, этнографическая и т.п. жизнь – все это существует, все присутствует, но Жизнь Человеческая…

Мое призвание создать театральную студию. Воспитать плеяду мастеров и, если удастся, основать новый, замешанный на естественных нравственных и этических дрожжах, театр.

Сегодня ночью долго размышляли с Макарычем о будущей студии. С первых шагов очень высокий нравственный камертон. Преданность идее, идеалу искусства. Но не ограничиваться разговорами о высоком искусстве и о нравственности, а сразу же намертво увязать это с конкретным повседневным трудом.

В литературе я удивляюсь художническому чутью Шукшина. Вася работает рядом. Я прикоснулся к истинному чуду. Почему в свое время в театре много играли Немировича, Пшебышевского или сейчас – Радзинского, Зорина и др.? Признаки времени в пьесах этих авторов бросаются в глаза современникам, и проблема проглатывается с удовольствием. Верность природе, родниковая простота и «неумелость» могут не присутствовать.