Все дороги ведут в Рим, стр. 64

Она присела на край кровати.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Если можно, немного льда – обтереть кожу. Если можно, конечно.

– У меня нет денег, – призналась она.

– Деньги на подоконнике, – сказал мальчуган и ткнул пальцем в сторону окна.

На подоконнике лежали пять или шесть ауреев. Арриетта взяла два золотых – купить минеральной воды и льда. На большее не хватит. После того как Патроны отменили деньги, цены взлетели безумно.

Только выйдя на улицу, она вспомнила про не разобранные рукописи. Вряд ли она сможет вернуться до утра. А утром придут исполнители, и все уничтожат. Надо взять хотя бы то, что она отобрала. Взять и спрятать. Бежать домой и взять. Там столько неопубликованного. Она сделала несколько шагов и остановилась. А Гимп? Но она почти ничего не помнит наизусть. Она только добежит до дома, возьмет папку и вернется. Две папки. Она зашла в магазин и купила две бутылки минеральной воды, пакет со льдом, и еще хватило на марлю. И вернулась.

– Как ты долго! – воскликнул Гимп, едва она открыла дверь. Боялся, что она его оставит здесь умирать.

– Все хорошо, – сказала она, гладя гения по голове. – Сейчас я тебя обмою, станет легче. Давай отвезем тебя в больницу. В больнице тебе могут помочь?

– Не-ет… – замотал головой Гимп, и его горящие глаза глянули на Арриетту умоляюще. – Только не в больницу. Там Береника меня непременно найдет. Я здесь побуду. И ты со мной. Хорошо? Ты больше никуда не уйдешь?

Она кивнула.

В дом Макрина Арриетта больше не вернулась.

ЧАСТЬ II

Глава I

Игры всех против всех

Легат Рутилий не походил на своего погибшего в Нисибисе отца. Ни характером, ни внешностью. Разве что цвет волос, впрочем, заурядный. Но это и хорошо. Элий не любил внешнего сходства. Оно обманывает. Погибший Рутилий был предан своему долгу до фанатизма. Внешнее сходство между отцом и сыном почти против воли заставило бы и легата Гнея Рутилия считать столь же преданным и надежным. А в преданности молодого Рутилия Элий сомневался. Да, бывшему Цезарю случалось ошибаться в людях. Но не столь уж часто.

Несомненно, легат Рутилий талантлив и умен. Но слишком дерзок, слишком неподчиним для военного. И честолюбив сверх меры. Он требовал, чтобы к нему обращались как к префекту претория «превосходный муж», хотя сенат еще не утвердил это назначение императора. Элий никогда не был поклонником военного устава, но поведение Рутилия его коробило. Легат (или все же префект? Не ясно, как его именовать теперь) держался с молодым императором независимо, почти вызывающе, подчеркивая, что именно он, Рутилий, командует войсками. Это проявлялось в каждой мелочи и было недопустимо.

Даже в день рождения императора, когда Постум вновь стал полновластным правителем Рима, и отныне как император обладал высшей властью, легат вел себя с Постумом так, будто юноша был здесь просителем, а он, Рутилий, первым лицом в Империи. Постум делал вид, что не замечает этого. Пусть на пиру во дворце префекта Виндобоны Августу отвели за столом самое высокое место, Рутилий держал себя как самый именитый гость. И правитель Виндобоны, не скрываясь, угождал легату. Легату в первую очередь.

Или все не так? И Элий требует слишком многого, и слишком многого опасается?

Незваным на пир явился Авреол. Элия бывший гладиатор и нынешний сенатор не узнал. Да и не заглядывался он на Элия: императору Постуму спешил выказать преданность сенатор Авреол. Император был тронут его лестью почти что до слез. Нет сомнения, он знал, что преданности Авреола цена один медный асс, но прибытие подхалима было знаменательным: с сегодняшнего дня у Постума очень хорошие шансы на победу. К тому же Авреол передал императору письма от других сенаторов, в том числе от Луция Галла. Галл сообщал, что рьяно отстаивает интересы Августа в Большом Совете в Аквилее.

– Ты не привез с собой свою милую женушку? – спросил Постум, разбирая сенаторские изъявления в преданности. – А то Кумий по ней соскучился. Скучаешь, Кумий?

Поэт, успевший уже изрядно набраться, пробормотал:

– Я скучаю по всем женщинам на свете.

Авреол подобострастно рассмеялся.

– Кумий должен написать поэму о моих подвигах, – сообщил Постум Авреолу доверительно. – Кумий, ты уже начал сочинять поэму?

– Нет, – отозвался поэт. – У меня понос. Самый обычный понос. Не словесный.

– А я как раз начал писать поэту о тебе, Август! – сообщил Авреол. – Первые две песни готовы. Можно, я прочитаю начало? Твое имя всюду написано большими буквами. В день твоего рождения, Август, я хотел бы преподнести тебе этот скромный подарок…

– Нет! – завопил Кумий. – Без меня! И без Августа! Ему нельзя такое слушать! А то он тоже будет страдать хроническим поносом.

– Ты прочти свою поэму про себя, – предложил Постум. – Я все равно услышу. Вот тут рядом приляг и читай.

Авреол с сосредоточенным видом опустился на ложе, поправил венок и начал беззвучно шевелить губами, при этом очень выразительно поглядывая на императора. Но когда в тексте попадалось имя Августа, он не мог удержаться и громко произносил «Постум Август». После двадцатого такого величания Кумий не выдержал, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал из триклиния.

Надо полагать, он побежал в латрины.

Уже под вечер, когда Рутилий покинул триклиний префекта Виндобоны, пришло послание от Бенита. Диктатор, чьи полномочия закончились сегодня, предлагал Постуму назначить префектом претория Гнея Рутилия и возглавить стоящую под Виндобоной армию. Лично возглавить армию, в которой было два легиона. План так прост, что не нужно даже искать скрытый смысл – император с крошечной армией погибнет вместе с ней. Как едва не погиб Траян Деций. Но что после этого будет с Империей?

Постум протянул письмо Элию. Тот прочел.

– Ты ожидал этого? – усмехнулся юноша.

– Телодвижения Бенита я предсказать никогда не мог. Он слишком другой. Я не могу понять, как он думает.

– А я ожидал, – Постум улыбнулся. Ведь диктатор – его учитель в конце концов. Но вслух он это уточнять не стал. Элий нахмурился: в это мгновение Постум даже внешне сделался похожим на Бенита.

К счастью (только к счастью ли?) монголы пока не двинулись на Дакию. Рутилий считал, что они планируют изменить направление удара.

– По-моему, все-таки ты зря отозвал преторианскую гвардию из Рима, – покачал головой Элий. – Да, здесь нам не помешают эти девять когорт. Но все же… Останься преторианцы в столице, Серторий и Береника не захватили бы Рим.

Постум отвел взгляд.

– Если мы победим, отбить Рим назад будет не так сложно. Разумеется, Патроны будут грабить вволю.

– Люди подвергаются насилию, – напомнил Элий.

– Все тех же исполнителей, и не более того. Жители столицы терпели двадцать лет. Могут еще немного потерпеть.

Элию показалось, что в этот миг он говорит с Бенитом.

– Только не уговаривай меня вернуть преторианцев! – Постум неожиданно возвысил голос, он почти гневался, хотя и старался всеми силами гнев свой скрыть. – Мы ничего не добьемся! Будут лишь ненужные потери.

И, не дожидаясь ответа, вскочил, сорвал с головы венок и выбежал за дверь.

– Куда он? – спросил Элий у Крота.

– В таверну, – отвечал верный телохранитель. – Сила привычки. Как осел с мукомольни, который всегда бегает по кругу.

Крот не лгал. Постум столько лет играл одну и ту же роль, что не мог от нее отказаться даже теперь, когда надобность в маске отпала. По вечерам Постум непременно отправлялся в таверну. Обычно его сопровождал Крот. Но в этот вечер, выскочив из дома префекта, он направился в таверну один. Постум шел по ночным улочкам мирного, тихого городка, где на каждом подоконнике стояли горшки с цветами, глядел на ласковый свет в окнах, и ему казалось невероятным, что где-то взрываются снаряды, и люди умирают от ран. Именно от ран, а не мгновенно. Эта мысль уже не в первый раз посещала Постума, всякий раз вызывая неприятный холодок меж лопатками. Пусть он знал о войне и смерти не более упитанных горожан, что зажгли в окнах розовые и желтые светильники, но, сколько он себя помнит, он постоянно думал о смерти. Смерть все время была рядом с ним. И он чудом ее избежал.