Тайна Нереиды, стр. 28

Однако Сервилия всегда держалась с людьми искусства как равная, а не как покровитель или опекун.

– Друзья мои, – заговорила хозяйка, одаривая каждого из гостей дружеской улыбкой. – Я предлагаю вам удивительное развлечение. Такого еще не бывало. Я предлагаю… – она сделала паузу и выразительно посмотрела на каждого. – Я предлагаю помочь избранию Бенита Пизона в сенат.

Если бы она предложила поджечь Палатин и курию одновременно, ее слова не произвели бы большего впечатления. Юлия Кумская приподнялась на ложе, оглядела присутствующих и, покачав головой, выдохнула:

– Может, Бенит неплохо смотрелся бы в театре Помпея, но в курии он будет ужасен. Во всем следует знать меру.

Остальные промолчали.

– А я «за»! – воскликнул Кумий. – Это давно следовало сделать. Надо расшевелить сонный Рим, заставить отцов-сенаторов немножко поволноваться. Прежде Элий не давал им жить спокойно. Но Элия интересовало лишь соблюдение буквы закона. Другое дело Бенит! Бенит задаст жару! Это будет великолепно. Отчеты о заседании сената будет читать интереснее, чем сочинения Макрина!

При этих словах поэтесса Арриетта вздрогнула.

– Боговдохновенный Кумий прав. Это будет в самом деле забавно, – заметил критик Гней Галликан, двоюродный брат Нормы. – Мне нравятся выступления Бенита. Он умеет бить хлестко и верно.

– Он груб, – сказала Арриетта и покраснела до ушей. – И он безобразен с точки зрения цивилизованного человека.

– Нет ничего на свете привлекательнее безобразия.

– Пошутить неплохо. Но его изберут в сенат на пять лет. Не слишком ли затянется наша шутка? – поинтересовался пожилой оратор, завсегдатай в доме Сервилии. – Я бы предпочел развлечения не столь длительные. Хотя бы потому, что могу не дожить до их окончания.

– Пять лет веселья – это восхитительно, – с жаром воскликнул Кумий. – Я люблю повеселиться всласть.

– Для данной цели нам нужны не писатели, а репортеры, – заметила Вилда. – Причем высокого класса. Такие, как я.

– Нам нужны репортеры в «Акте диурне», а не в «Гладиаторском вестнике» – уточнил Гней Галликан, сотрудничивший с первым вестником Рима.

– «Гладиаторский вестник» тоже подойдет, – засмеялся Кумий. – Те, кто будет голосовать за Бенита, читают именно «Гладиаторский вестник».

Идея Сервилии Кумия воодушевила. Он был натурой импульсивной, восторженной. Одно слово могло увлечь его в самые фантастические дебри.

– Теперь мы можем все! – разглагольствовал Кумий заплетающимся языком. Неясно было, от чего он захмелел больше – от вина или от внезапно открывшихся перспектив. – Прежде нас опекали гении, сдерживая полет фантазии. Они вечно твердили о нормах, совести, пределах добра и зла. Надоела эта стоическая шелуха! Теперь мы свободны. Мы можем думать все, что угодно. Писать, что угодно! Мы – истинные первооткрыватели! Мы… – он задохнулся, не в силах обрисовать словами всю грандиозность происходящего.

Воспользовавшись паузой, подал голос драматург Силан, племянник консула, возлежавший возле Юлии Кумской, красный как рак, потому что каждое прикосновение актрисы вызывало у него мгновенную эрекцию, но Юлия не делала никаких намеков на то, что готова удовлетворить желания молодой знаменитости.

Силан называл себя практичным творцом, и сейчас его заявления в отличие от восторженных возгласов Кумия, тоже были весьма практичны.

– У меня явилась прекрасная мысль. Мы только что закончили репетировать «Касину», где я сделал несколько удачных намеков, улучшив текст Плавта. И теперь я возьмусь за новую пьесу. В центре я поставлю Бенита.

– Он не должен быть смешон, – предупредила Сервилия. – он должен быть интересен. И умнее, чем на самом деле. Не слишком благороден. Проходимец. Каков и есть. Но проходимец обаятельный.

– Он будет великолепен! – пообещал Силан. – Весь Рим в него тут же влюбится!

– Ты не успеешь поставить пьесу к выборам, – охладил его пыл Галликан.

– Я сочиню ее за три дня. И опубликую…

– Сначала мы устроим читку у меня, – подхватила Сервилия. – Вестники сообщат об этом. Расхвалят. Заинтригуют. О Бените должны говорить постоянно. Все и повсюду.

Юлия Кумская сокрушенно покачала головой:

– Сегодня мне кажется, что меня пригласили не в дом Сервилии Кар, а в дешевый лупанарий.

Она сорвала с головы венок и поднялась.

– Боговдохновенная Юлия, – попытался удержать ее Силан. – К чему искусству добродетель? Он пресна и неинтересна.

– Может искусству добродетель и ни к чему, но в жизни она очень даже может пригодиться! – И Юлия удалилась с гордым видом.

– Не обижайтесь, домна Сервилия, – поспешно забормотал Силан. – Юлия понимает лишь свои шутки.

– Я это заметила, – кивнула хозяйка. – Осушим, друзья, бокалы за начало нового дела. Сегодня Календы – день, сулящий удачу.

Глава IX

Игры Элия и Летиции

Утром лучший римский парикмахер острием копья разделил на пробор волосы Летиции и вплел в прическу красные ленты. Белое платье из тончайшего шелка стоило сто тысяч. Пояс, расшитый драгоценными камнями, хитро оплетен вокруг талии. Красная вуаль прозрачна – сквозь нее мир кажется розовым, как перезревший персик. Летиция добилась своего. Странно, но ей порой казалось, что Элий ее любит. Она почти верила в это. Вот только видение… оно вновь и вновь посещало ее, всякий раз заканчиваясь на одном и том же месте – стрела впивалась Элию в шею. Что произойдет дальше, Летиция угадать не могла. Останется ли Элий в живых, или… Она лишь знала, что это случится вскоре. И сердце ее сжималось.

Даже в день свадьбы она не могла об этом забыть. Она гнала проклятое видение. Шептала как заклинание фразу, которую вскоре должна будет произнести: «Где ты, Гаий, там я Гайя» [25]. Но проклятая стрела вновь и вновь отправлялась в свой роковой полет. Летиция пыталась представить, как через несколько часов Элий поднимет ее на руки и внесет в дом – невеста не должна касаться ногой порога – порог в любом доме посвящен Весте. Элию будет сложновато сделать это, и щемящая тоска – то ли жалость, то ли нечто такое, что выше и любви и жалости, вызывало сосущую пустоту под ребрами. И вновь возникала закопченная стена, и летящая стрела, и… Летти была готова биться головой о стену, лишь бы изничтожить проклятое видение. Но она знала, что биться бесполезно.

Пять восковых факелов несли юноши, одетые еще в детские тоги, окаймленные пурпуром. У порога дома новобрачную окропили водой, горящие факелы загородили ей дорогу. Она должны пройти через огонь и воду, чтобы разделить их с супругом, и если его «отлучат от огня и воды» [26], она тоже будет отлучена – добровольно.

Свадьба – это ритуал, последовательность заученных действий. Все расписано – слова, и цвет одежды, повороты головы, шаги, расстояния, в которые ты должен уложиться, и, даже эмоции, которые должен испытывать. Ритуал, сплетенный столетия назад. Превращенный годами в тончайшее сложнейшее кружево. Впрочем, и сам Рим со своими устоями жизни, взглядами, молитвами, посмертными масками, храмами, дорогами, роскошными термами, бесчисленными тавернами, Колизеем, театрами и исполнением желаний превратился в сложнейшее кружево. Но разве может кружево существовать две тысячи лет? Любые нити истлеют и превратятся в прах – шерсть не устоит, и даже сталь не устоит. Лишь золото, равнодушное к тлению, сможет сберечь узор. Парки ткут нити избранных из злата. И лишь эти золотые нити скрепляют истонченную веками ткань, золотые нити избранных судеб удерживают Империю от падения.