Император Валгаллы, стр. 19

Том напрасно стучал в дом Кощея, рвал ручку двери: ему не отпирали. Потом оконце приоткрылось:

— А ну п-шел отседова! Спать не мешай! — крикнул грубый голос. Вряд ли эскулапа — скорее, лесоруба, а в прошлом наверняка стрелка.

Однако Том и не подумал робеть. Еще раз грохнул ботинком в дверь.

— Пацана позови, Кощеева детеныша! Потолковать с ним надо.

— Спит он уже, — отозвался все тот же хрипатый.

— Разбуди!

— Вот еще! Не тебе, пацан, мне приказывать.

— Разбуди! — потребовал Михал, отстраняя Тома и поднимаясь на крыльцо.

Ему тут же отворили. Здоровяк в ватнике на голое тело провел Михала и Тома на кухню. Здесь горела вечная лампа. И на стуле, одетый в теплый свитер и рейтузы, сидел давешний мальчишка, тот, что выманил Виктора Ланьера из дома. Сидел, съежившись, глядя в пол. Ожидал расправы.

— Ну, рассказывай, Рустик, чем тебе Генрих заплатил, чтобы ты ему в спектакле подыграл, — сказал староста, усаживаясь на табурет напротив.

— Да я... я просто так, дядя Михал, — попробовал запереться Рустик. — Сказали, я пошел и позвал. Откуда мне знать — для чего.

— Не лгать! — рявкнул староста.

— Две пачки сигарет дал, — признался Рустик. — И жвачку. Жвачку я уже съел. А сигареты — вот. — Рустик выложил пачки на стол.

Приоткрылась дверь, худой тощий человек в халате и вязаной шапочке шагнул на кухню несмело.

— Да ладно тебе, Михал! — попробовал защитить сына Кощей. — Ну, глупость сморозил, искушению поддался, так мальчишка ведь. Что ж нам, казнить его теперь?

— За глупость надо платить. Явятся псы — рабов покупать после Нового года, продадим.

— Да ты что? — Кощей стал рвать халат, царапать грудь, будто хотел что-то спрятанное достать и отдать старосте, как Рустик только что отдал сигареты. — Побойся Бога! Да за что мальчишку-то?

— Я же сказал: за глупость. — Михал был невозмутим.

— Дядя Михал! Простите! — заревел Рустик. — Я вам скажу, я такое нашел, случайно... Я отдам! Вот.

Он кинулся на колени, поднял деревянную плашку в полу и извлек из простенького тайничка припрятанное днем: кобуру от игломета. Похитителю было несподручно лежать, ожидая жертву, держа под одеялом не только игломет, но и кобуру с ремнем. Вот он кобуру и бросил за кровать, а пацан после уже нашел.

Михал взял находку, повертел в руках. Кожа хорошая, заклепки металлические, пряжка серебряная, и на ней эмблема — венок, меч и орел.

— Знак Валгаллы. Вот откуда этот Генрих пожаловал. — Староста покосился на Тома. — Они ждали герцога. Знали: осенью герцог непременно придет в деревню. Ну что ж, дождались. Ладно, Рустик, не будем тебя продавать. — И староста слегка тронул Тома за плечо. Разрешал пару раз виновного приложить. От души.

Том не сдвинулся с места.

— Ты чего? — спросил Михал.

— Надо было запереть вездеход, — пробормотал Том. — Сам виноват.

И кинулся вон из дома.

МИР

Глава 6

— Проснитесь, команданте, к вам какие-то люди приехали. — Толстяк Мигель тряс хозяина за плечо. — Я просил их отправиться на отцовское поле, но они не уходят.

Тутмос лежал поперек огромной кровати, зарывшись лицом в подушки. С кровати даже не сняли шелковое покрывало. Измятое, оно свешивалось с одного краю на пол. На кровати валялось также несколько посторонних предметов: огромный серебряный поднос, рассыпанная колода карт (теперь уже наверняка неполная), пустая бутылка, из горлышка которой на оранжевое покрывало вытекло немного жидкости темно-лилового цвета, и пустые пластиковые стаканчики.

— А? Что за люди? Ах да, марш открытых врат... Открыть ворота всем и обняться... Почему они не заночевали в палатках? Ладно, ладно, уложи их в гостиной на полу. — Команданте взял серебряный поднос и принялся в него смотреться, хотя напротив кровати имелось огромное зеркало. Команданте морщился: то, что отражалось в серебряном подносе, ему явно не нравилось.

— Уже утро, синьор. К тому же не похоже, что они будут куда-то маршировать. Старые больно. Это рен Сироткин и полковник Скотт. Так они о себе сказали.

— Что, полковник Скотт? Этот хрыч? — При таком известии сон мгновенно слетел с Тутмоса, команданте вскочил и принялся одеваться. Первым делом — ремень, на нем, как всегда, кобура с пистолетом и в кожаных ножнах — тесак. Потом брюки. — Я обещал его пристрелить. Пиф-паф, если он подойдет ко мне ближе, чем на сто шагов. Проклятье! Что ему нужно, ты не знаешь?

— Не знаю, синьор. Только рен Сироткин велел вам передать одну фразу...

— Какую? — Тутмос насторожился. Даже дыхание задержал. Мигель нахмурился, почесал переносицу, потом затылок:

— Как же он сказал? Больно мудрено. Ага, сейчас вспомню. Лето вместо осени... Нет, не так. Ах да, слушайте: «Лето поменялось с осенью местами». Что бы это могло значить?

Команданте выдохнул. Но нельзя сказать, чтобы с облегчением.

— Еще он мне подмигнул, — добавил Мигель. — Мне показалось — по-дружески.

— Рен тебе подмигнул? — не поверил Тутмос. — Ладно, веди этих надоед в гостиную.

— Всех?

— Что значит — всех? Обоих. Рена и полковника. Полковника, старого хрыча, лучше убивать в доме. Так ведь?

Мигель растерянно захлопал глазами, не зная, как понимать слова хозяин. Шутит тот или говорит серьезно.

Наконец выдавил:

— С ними какая-то девица. Ее тоже...

— И девицу тоже тащи. Уж кого-кого, а девицу я точно не оставлю за воротами.

— Я так и думал! — Мигель помчался выполнять указание.

Тутмос кинулся в соседнюю комнату. Эта спальня была почти таких же размеров, что и комната команданте. Во всяком случае, кровать ничуть не уступала по габаритам ложу хозяина.

Едва скрипнула дверь, Ланьер вскочил. Был он в одних трусах, зато в руке — пистолет. Увидев команданте, Поль сел на кровать и спрятал оружие под подушку.

— В чем дело? Прибыл транспорт? — спросил Ланьер.

— Как бы не так! Прибыли рен Сироткин и полковник Скотт. Ты знаешь Сироткина? Ему можно доверять?

— Деньги можно давать в долг и на хранение. Себе не возьмет. А вот насчет тайн — не знаю. Ладно, поболтай с гостями о каких-нибудь пустяках, я скоро выйду к ним. Только про наши игрушки — ни слова.

— Конечно, ни слова. Я же не дурак, как полковник! — приосанился команданте.

— Ничего себе поместье, — бормотал полковник Скотт, пока гости шли через холл в гостиную. — И этого человека называют бескорыстным! Видели, какие у него вазы? А люстра? А ковры? Кто за все это заплатил?

— У вас есть возможность спросить об этом у команданте, — отозвался рен Сироткин. — Впрочем, я уверен — он все это барахло мало ценит. — В отличие от своих спутников, рен свободно говорил по-испански.

— Ошибаетесь, рен, очень даже ценю, — команданте встречал гостей на пороге гостиной. И отвечал по-английски. Говорил он довольно сносно, хотя и с сильным акцентом. — Особенно эту шкуру на полу. Прошу ступать осторожно. Она из Дикого мира. Подарок друга, спасшего мне жизнь.

— Я бы на вашем месте носил эту шкуру на плечах, — сказал рен.

— Ого! Какая ж пуля может свалить такого зверя? — изумилась Женька.

— Двенадцатый калибр.

— Двенадцатый? — переспросила Женька. — Что же эта за пуля?

— Я имею в виду гладкоствольное охотничье оружие, — отвечал команданте, не скрывая самодовольства. — Двенадцать пуль отливаются из фунта свинца. Каждый мужчина должен разбираться в калибрах.

— Еще скажите, что этот дом вам тоже подарили, как шкуру.

— Вы угадали. А у вас, полковник, неужели нет собственного домика? — поинтересовался Тутмос.

— У меня нет таких друзей, команданте, — отозвался Скотт.

— Я столько лет жил под открытым небом, что имею право несколько деньков понежиться в мягкой кровати и поплавать в бассейне. Впрочем, полковник, не завидуйте: завтра я отправляюсь в поход. Когда я уйду, можете расположиться в моих комнатах, как у себя дома. Мне не жалко. Плавайте в бассейне, загорайте, смотрите головидео в гостиной. Хотите?