Из записок переводчицы, стр. 10
И на банкете, устроенном по случаю такого важного события, и в вагоне поезда, уносящего нас наконец в родную Москву, у меня не выходил из головы этот разговор. Я зябко куталась в куртку, глядя невидящими глазами в окно. «Неужели все зря, все в пустоту? Зачем тогда все это?» Мне показалось, что только что я упустила что-то очень важное в своей жизни. И вдруг очень захотелось вернуться когда-нибудь в этот город. В бархатный сезон.
ГОРЬКИЙ ШОКОЛАД
— Что вам привезти в подарок? — внезапно осведомился мой шеф. Его звонок из Вены и приказ вылететь в Петербург как раз в день моего рождения страшно расстроили меня. Но его вопрос меня искренне удивил — Лемке не помнил ничьих памятных дат и вообще очень редко делал подарки. Я заказала свои любимые и очень дорогие духи «Шанель № 5», которые он мог купить в Duty Free в аэропорту.
Через день в пять утра я тряслась по дороге в Шереметьево-1, проклиная свою работу, Лемке и все на свете. Как хорошо было раньше! Сидишь себе дома у компьютера, строчишь переводы, и никаких шефов, никаких приказов! Когда я выходила из дома, мой супруг еще сладко почивал и никто так и не спел мне «Happy birthday».
В зале ожидания вылета было немноголюдно. Яркое солнце отражалось в огромных окнах, на балконе сидела серая кошка и щурилась на взлетающие самолеты. Пассажиры в зале бродили молча или лениво перебрасываясь фразами. Наконец объявили посадку. Когда самолет набрал высоту, стюардессы сноровисто разнесли завтрак. Пассажиры охотно глотали обжигающий кофе, закусывая бутербродами. Борясь с головной болью, я попросила только кофе, запив им таблетку баралгина.
Шеф встретил меня своей фальшивой улыбкой и сразу заговорил о деле. Машина мчалась по Московскому проспекту, вскоре показались корпуса фабрики, у проходной нас встречал сухощавый представитель фабрики. Когда мы поднялись в переговорную, там уже суетилась секретарша, расставляя напитки и печенье. Зная мой вкус, через пять минут она принесла очень крепкий несладкий кофе. Лемке разложил чертежи, бумаги. Пришли технологи. Задвигались стулья, вверх потянулся табачный дым, кто-то уже громко спорил.
Уже третий месяц мы ведем переговоры по продаже двух наших установок по производству линолеума. Переговоры были очень трудными и двигались медленно. Коллеги рассказывали мне, как в конце восьмидесятых, когда слово «инфляция» еще было термином из политэкономии и идея повышения цен на энергоносители не приходила никому в голову, наша фирма продала фабрике пять установок. Во время первых переговоров директор фабрики в ответ на вопрос нашего техника, какое топливо предпочтительнее — электричество, газ или пар, — небрежно бросил:
— Электроэнергия!
— О, — забеспокоился тогда техник, — это очень дорого!
— У нас электричество стоит копейки, — заверил техника директор.
Думаю, впоследствии он вспоминал этот разговор не раз. Установки работали исправно, завод удачно сбывал линолеум. Но не тут-то было! Его себестоимость растет с невероятной скоростью, заказчики один за другим отказываются покупать линолеум по такой цене, а продавать себе в убыток — безумие. Обжегшись на молоке, директор дует на воду — до последнего цента просчитывает стоимость новых установок, работающих на пару. Лемке очень надеется подписать контракт.
Кофе уже не подстегивает мой мозг. Ранний подъем, перелет дают о себе знать — в голове пустота, в глаза словно песку насыпали, только язык безостановочно работает — включился мой «автопилот». Я перевожу автоматически, слово в слово, не вдумываясь в смысл, не стараясь облагородить некоторые выражения, при этом я даже могу подумать о чем-то постороннем. Вечером мне дают полчаса на сборы — мы едем на ужин в ночной клуб. Я печально встряхиваю свой вечерний костюм — конечно, погладить не успею. Ночной клуб «Лас-Вегас» представляет собой большой стеклянный куб, залитый внутри ярким светом. За огромными, ничем не занавешенными окнами вместе с темнотой приходит дождь, и в лужах колеблются отблески огней ресторана. С улицы он напоминает террариум, где копошатся диковинные существа, на которые может бросить взгляд любой прохожий. Боссу название «Лас-Вегас» нравится. Он вспоминает по ассоциации свои поездки в город Лас-Вегас и приводит пару анекдотов. Все смеются. Небольшой оркестр играет попурри из знаменитых голливудских фильмов. Несколько пар раскачиваются в такт мелодии. Я с трудом перекрикиваю музыку, скрежет стульев, звяканье приборов, говор и все чаще поглядываю на часы. Вот и прошел день рождения, который, как известно, к сожалению, только раз в году. Лемке даже не вспомнил о нем. Наконец в час ночи радушные хозяева нас милостиво отпускают. Лемке пьет обычно мало — у него что-то с печенью, но под натиском хозяев он влил в себя больше положенного и угрюмо прислушивается к боли, растущей внутри. В гостинице он быстро прощается со мной и плетется в номер. Утром, отливая нездоровой желтизной, он упрямо втискивается в присланную с завода машину. «Business iiber alles». Лемке явно не в духе.
Мой самолет в Москву улетал раньше. Меня высадили у Пулкова-1. Такси с Лемке направилось в международный аэропорт — шеф собрался на выходные в Швейцарию. Машина развернулась и резко затормозила.
— Чуть не забыл, подарок! С днем рождения! — крикнул Лемке из окна, просовывая мне лаково-черную коробку немецкого шоколада, пересеченную по диагонали алыми буквами «Горький шоколад».
ДОБРО ДОШЛИ!
— Поедешь ты! — огорошил меня Боря.
— Куда? — осторожно поинтересовалась я, прикидывая, куда откомандируют меня в этот раз.
— Как?! — Боря был шокирован. — Весь отдел мучается, а тебе наплевать на коллектив!
— Боренька, — взмолилась я, — меня же не было три дня! Боря строго посмотрел на меня:
— Так и быть, расскажу. Мы действительно в тупике, кому-то надо поехать в Белград, договориться с одним югославом. После всех перипетий руководство решило открыть там бюро. Сами ехать туда не решаются, посылают Лемке. Тот тоже не спешит на Балканы, поручил эту миссию мне.
— А при чем здесь я? — преувеличенно удивленным тоном отозвалась я.
— Ну, — засмущался Боря, — у тебя же были когда-то шуры-муры с югославом. Говорят, что ты специально сербский изучала.
— Было дело, — великодушно призналась я, — и что?
— Вот и выходит, что больше некому ехать! Смотайся, ты же не была в Югославии... или, как там, Сербии! Лемке звонил, он тоже считает, что, кроме тебя, лететь некому, — запричитал Боря. — У меня куча заказов для Сербии, а бюро у нас там нет. Столько сделок горит! — Он огорченно махнул рукой.
— Да в чем моя-то задача? — искренне изумилась я.
— Договорись с одним спецом в Белграде, чтобы он представлял наши интересы.
— Почему именно он? — никак не могла взять в толк я.
— Он бывший министерский работник, знает все входы-выходы, а языки никакие не знает. Вот ты с ним и побеседуй. Ты же знаешь югославский менталитет.
Весь разговор с Борей мне представлялся какой-то фантасмагорией. Я и Белград? Нет, ни за что!
Но любопытство пересилило все страхи и воспоминания.
— Давай телефон твоего спеца.
Боря суетливо назвал мне номер, сказал, что спеца зовут Душан Васич, и, пожелав успеха, ретировался. Я набрала номер. Сто лет не говорила по-сербски!
— Молим, — раздался на другом конце женский голос. Я попросила Душана к телефону. Через секунду в трубке отозвался искомый спец. Я, пока еще с трудом подбирая слова, представилась, рассказала о Бориных проектах и попросила о встрече. Воцарилось молчание. Потом раздался тихий смех.
— Добро, — ответил мне Душан.
Мы договорились о дне, и Душан обещал меня встретить.
Пока я в Шереметьеве регистрировалась на рейс, моя душа восставала против такого вмешательства в ее тайники. Мое подсознание упорно хранило горькие воспоминания о «шурах-мурах» с одним югославом. Я переживала весь полет.
— Хочете такси, лепо девойко? — первое, что я услышала в аэропорту в Белграде. Я крутила головой в поисках Душана. Никто ко мне не подходил, и я уже стала договариваться о цене из аэропорта до центральной гостиницы, и тут подбежал высокий сухопарый мужчина с черными густыми, пронизанными серебром волосами.