На острие иглы, стр. 23

Окончательно Винер все понял, когда появился Кессель-Хаункас. Убегая из дома Винера, он зацепился за гвоздь у двери, оставив клочок ткани и бисеринку-украшение. У меня Винер такой одежды не нашел, хотя перерыл все мои вещи, пока я лежал и смотрел на то, как он хозяйничает у меня дома. Зато Кессель был одет именно так.

– И я убил Магистра! – с гордостью произнес Винер. – Рука моя не дрогнула. Не может дрогнуть рука, которой движет жажда справедливости и которую направляет сам Господь…

Выслушав повествование, я сидел ошарашенный. Самое отвратительное было в том, что я столько времени оказывался слепым, бездумным орудием в руках негодяя. Он играл со мной, как с куклой, и, использовав, собирался выбросить. И еще неприятно было то, что я, Фриц Эрлих, честность которого угадывается даже из фамилии (честный, благородный. – нем.), поддался влиянию дьявольских сил и был очарован открывшимися мне бесстыдными картинами сатанинских действ настолько, что готов был принять их за истину и поставить себе на службу, тем самым связывая свою жизнь с дьяволом! Как это могло случиться?

И еще меня поразило, как разрослась по свету гидра, поставившая перед собой цель служение Злу. Я всегда считал, что несправедливость и жестокость в мире происходят из-за несовершенства отдельного человека, не пришедшего к Богу, но чтобы была такая все проникающая могучая сила, поставившая целью Эрлих прочить и умножить зло на всей Земле, это не укладывалось в моей голове.

И душа моя загорелась благородной жаждой мщения, ненавистью к черным силам.

– Они не могут так поступать с людьми! – воскликнул я.

– Этот Орден не должен существовать!

– Они сильны. Имя им легион, – вздохнул Винер. – Они совершают страшные обряды и приносят в жертву заживо вырезанные детские сердца. Они совокупляются на алтаре Господнем. Святые лики висят в их храмах вверх ногами. Они мечтают о крови. О море крови, которое зальет когда-нибудь мир. О миллионах убитых и распятых, о разрушенных городах и опустошенных землях.

– С ними нужно бороться.

– Нужно. Не на жизнь, а на смерть. Забывая боль, стыд, иногда оставляя саму добродетель и переступая через смерть. И вы были бы согласны на это?

– Я – да!

– Тогда помогите нам.

Жажда мщения и справедливости жгла мое сердце. Я должен помочь в борьбе с дьяволом. Может быть, смысл всех моих скитаний, всей моей предыдущей жизни был лишь в том, чтобы состоялась эта встреча. Чтобы я решил раз и навсегда, на чьей стороне я окажусь – добра, зла или огромной людской массы, которой нет никакого дела ни до того, ни до другого.

– Я согласен.

– Тогда вам предстоит вновь стать Магистром. Носители Возмездия уверены в том, что это именно вы. У вас брошь. Я подскажу, как вам проникнуть в Черный Орден. Как укрепиться там. У меня есть Жезл Мудрых, некогда принадлежавший Темному Ордену, мы используем и его. И мы взорвем сатанинский Орден изнутри!

Мне на миг стало жутко, но я быстро овладел собой. Это мой долг – пройти через все испытания и светом истины развеять отвратительную гнусную тьму.

– Я согласен.

– Ну, тогда налегайте на хлеб и сыр, Магистр. Вам нужно выздоравливать побыстрее…

Часть вторая

ПЕТЛЯ АСМОДЕЯ

Я проснулся от чувствительного и болезненного толчка нехотя открыл глаза. В келье, где по воле судьбы мне пришлось ненадолго вздремнуть, все было пронизано сыростью и гниением: и осклизлые, местами покрытые мхом, изъеденные временем стены, и полусгнившая скамья – единственная здесь мебель, и охапка влажного сена, на которой я спал столь сладко и беспечно. Воистину, не стоило и просыпаться, если перед глазами предстала столь безрадостная обстановка, которая даже у меня, закаленного в бесчисленных дальних странствиях бродяги, не могла не вызвать тоски и уныния. Впрочем, как бы все ни сложилось – к худшему или к лучшему, – вряд ли этой келье суждено стать моим пристанищем на сколько-нибудь продолжительный срок

Неподалеку от своего лица я увидел башмак весьма значительных размеров и понял, что именно он явился причиной моего болезненного пробуждения. Я поднял голову, и взору моему предстал хозяин башмака – толстобрюхий, со сросшимися на переносице бровями и нахмуренным челом молодчик. Я уже знал, что его зовут брат Вампа, что он совершенно не понимает шуток и к тому же дурно воспитан. Рядом с ним стоял тощий, костлявый, с одним плечом выше другого, с длинными, жилистыми и, вероятно, очень сильными руками человек лет сорока – брат Арден. Оба сжимали увесистые алебарды. Это мои охранники, конвоиры, и возможно, вскоре им предстоит стать и моими палачами.

– Вставай, Магистр, пришел день суда над тобой!

Голос брата Вампы был глух и торжествен. Молодчик просто из кожи вон лез, чтобы подчеркнуть собственную важность и значительность.

Кряхтя, я поднялся. Сырость плохо отражается на моих суставах, ибо годы уже не те, и впереди ясно видна старость. Вчера мне исполнился сорок один год, и я встретил день рождения вовсе не за дружеским столом, а в этом неуютном и, что греха таить, просто жутковатом месте.

– Зачем, брат Вампа, ты так больно ударил меня, предававшегося сонным грезам и пребывавшего в объятиях Морфея? – спросил я с укоризной.

– Ты пес, Хаункас! И, как всякая презренная собака, заслуживаешь лишь палки. Палки и виселицы!

– Ты очень зол, брат Вампа. – Я потянулся, разминая мышцы.

– Вскоре я увижу твои последние судороги. Чувствуешь ли ты приближение смерти, Хаункас?

– О чем ты, брат? – удивился я. – Уж не намекаешь ли ты на то смешное, балаганное представление, которое ожидает меня? О, не принимай это столь близко к сердцу и не беспокойся. Мне даже приятно будет немножко побеседовать с Мудрыми.

– Еще приятнее тебе будет, когда тебя поджарят на костре, бешеный пес!

Он подтолкнул меня древком алебарды к выходу, и я очутился в узком коридоре, который, казалось, жал в плечах. Он был ярко освещен нещадно коптящими факелами, которые держали в руках еще трое монахов. Они тоже ждали меня. Брат Вампа вышел вслед за мной. Улучив момент, я обернулся и прошептал ему:

– Ты ошибаешься, мой нелюбезный брат. Не родился еще тот, чья рука подожжет мой костер. Я тоже умею быть злым. И память моя хранит все. Не забывай об этом.

– Пойдем, Магистр, нас ждут, – тронул меня за плечо брат Арден.

В нем я не чувствовал ненависти и злости, а лишь вполне понятное опасение и еще более понятное любопытство. Определенно он был намного умнее своего товарища, уже записавшего меня в покойники. Брат Арден понимал, что даже со стоящим на краю могилы Магистром Хаункасом не стоит вести себя дерзко и вызывающе, поскольку он опасен и изворотлив, как змея, и злопамятен, как иудейский ростовщик, которого обманули на три медяка.

Я мечтал, чтобы меня провели через тесный, зажатый мрачными серыми строениями монастырский дворик. Ведь уверенности в том, что я переживу сегодняшний день, у меня не было. И помирать в этом сыром подземелье, не увидев напоследок солнца и синего неба, не глотнув полной грудью свежего воздуха, когда последнее, что представало перед твоими глазами, – это узкие коридоры, туши монахов да чадящие факелы, – нет, это было бы слишком грустно. Но вместо того чтобы направиться к ведущей наверх лестнице, охранники, шаркающие башмаками и гремящие алебардами, потащили меня вниз по таким же тесным, узким коридорам. Местами под ногами хлюпала вода.

Я считал, что моя келья находится на самом дне подземелья. Я ошибался. Спускаясь по крутой лестнице вниз, ощущая на спине острие алебарды, я насчитал еще восемьдесят девять ступенек. Мы очутились перед резными дубовыми дверьми с бронзовой окантовкой. И я понял, что от развязки отделяет один шаг. И шаг этот – через эти самые тяжелые двери.

Брат Вампа, закряхтев от напряжения, медленно отворил обе створки двери и отступил назад.

– Магистр Хаункас Он пришел за судом и справедливостью! – произнес его напарник, выступив вперед.