Волк в овечьем стаде, стр. 45

Я поднялся.

— Я не могу тебе сейчас ответить, — сказал я. — Лучше считай, что суд состоится на следующей неделе. Но я начну копаться в этом деле. Если я найду подтверждение твоему рассказу, то соглашусь продлить срок расследования. Это все, что я могу обещать.

— Я могу посоветовать тебе, с чего начать, — сказал Остин. — Элиот Куинн.

Его стрела достигла цели.

— Элиот? Он тоже?..

— Нет. Элиот не участвовал в деле. Но он знает, что произошло. Он знает, как со мной собираются поступить. Поэтому он пытался помочь мне, выдав Криса Девиса. Элиот знает, что я невиновен. Спроси его.

Он посмотрел мне в глаза невинным детским взглядом.

Часть вторая

Глава 11

— Если он говорит правду, — сказала Бекки, — тогда дети лгут.

Я сразу же посвятил ее в то, что произошло, не задумываясь о последствиях. Она была моим единственным доверенным лицом. В наших отношениях чувствовалась натянутость, но, когда мы работали, а мы всегда работали, это выражалось в странной способности читать мысли друг друга.

Она добавила:

— А если Кевин Поллард лгал, то он самый убедительный обманщик, каких я только видела.

— Знаю — вот все, что я сказал.

— Бекки продолжала смотреть на меня, как будто я ускользал от нее, что соответствовало действительности. Я задумался о прошлом, от которого я все еще не мог освободиться, где Бекки не было места, там меня окружали незнакомые ей люди, иногда бывшие моими близкими друзьями.

В подтверждение моих предположений Бекки сказала:

— Если ты последуешь совету Остина и обратишься к вашему общему другу, то не сможешь безоговорочно доверять мистеру Куинну. Извини, Марк, но это правда.

— Знаю, — кивнул я. — Именно поэтому я не кинулся тотчас к Элиоту. У него оставалась возможность солгать мне. Я боялся, что он воспользуется ею.

— Зачем нам ломать голову? — сказала Бекки. — Пускай суд разбирается. Посмотрим, кому поверят присяжные.

Я помедлил, а она продолжила:

— Не думаю, что присяжные примут на веру его выдумку. Она слишком неправдоподобна.

— Остин не собирался убеждать присяжных. Эта версия предназначена только для меня.

— И ты поверил? — спросила Бекки. Ее разбирало любопытство. Она не видела Остина и не знала, можно ли полагаться на его слова.

— Не знаю, — ответил я.

Месяцем раньше, я бы тут же отверг эту нелепицу. Теперь же, испытав давление со стороны и выслушав Элиота, я подумал о существовании тайного мира закулисных политиков. Другой вопрос, был ли Остин жертвой.

— У тебя мало времени для проверки, — заметила Бекки.

Если заговорщики действительно подставили Остина, на них лежала ответственность за преступление. Трудно оценить тяжесть последствий насилия над ребенком. Одна эта мысль причиняла боль. И все же проще простого свалить на безвинного грех подавления маленького человека. Дети беззащитны и живут по своим законам. Взрослые для них — непонятный народ. Разве мы все не похожи друг на друга?

— Давай забудем об этом, — сказал я Бекки, отметая расспросы.

Она стояла на своем.

— Когда ты собираешься с ним увидеться? — спросила она.

— Сегодня вечером.

— Привет, Марк. Рад тебя видеть.

Ложь, порожденная вежливостью. Я предоставил Элиоту выбрать место встречи, и он ответил, что заедет ко мне. Думаю, ему бы не доставило удовольствия населять свой дом грустными воспоминаниями.

— Проходи, Элиот. Рад, что ты пришел. Выпьешь чего-нибудь? Виски?..

— Можно чаю? — спросил он. В Техасе это означает чай со льдом, поэтому он уточнил. — Горячего чаю?

Меня удивила его просьба, и он последовал за мной на кухню, чтобы объяснить.

— Раньше меня донимала жара. Тот еще климат! Но дело идет к старости. После захода солнца меня одолевает холод. Теперь понимаю, почему пожилые люди перебираются сюда на зиму.

И правда, на Элиоте был костюм-тройка, жилет застегнут, он пришел в шляпе, которую успел снять. Он выглядел как на карикатуре. Спереди свисала золотая цепочка от часов. Я знаю Элиота. Он облачался так ради внешнего эффекта, являя собою образ пожилого общественного деятеля, не сошедшего до времени с политической арены. Ему можно было позавидовать. Его экипировка в тот вечер доказывала, что он во всеоружии.

Было шесть часов вечера. Последние лучи солнца осветили балкон и проникли в гостиную. Пока мы ждали, когда закипит вода, наступили сумерки. Через несколько минут мы вернулись в гостиную. Элиот нес чашку на уровне носа, вдыхая аромат чая.

— Единственный орган чувств, который не подводит с возрастом, — сказал он.

— Что же, хорошо, — ответил я. — Мне нужен твой нюх.

Я сел в кресло, Элиот примостился рядом в уголке дивана. Я взял два пульта, включил телевизор, затем видеомагнитофон. Элиот уставился на экран так, будто ожидал увидеть нечто сверхъестественное.

— Я не знаю другого такого человека с твоим чутьем на ложь. Я попрошу тебя посмотреть пленку и сказать, что ты об этом думаешь. Это не долго.

— Конечно, — кивнул Элиот.

Совсем стемнело, и моя комната стала напоминать театральный зал. Я нажал на кнопку, и на экране возник кадр, вскоре принявший более четкие очертания. Маленький мальчик сидел на высоком стуле, отчего казался еще меньше. Это был Кевин Поллард.

Кэрен Ривера попросила, чтобы он вспомнил, что с ним произошло. Кевин согласился и спокойно принялся описывать поездку на машине, незнакомые улицы, мелькающие дома. Углубляясь в рассказ, он все больше оживлялся. Выражение его лица изменилось, оно уже не принадлежало смущенному мальчику, а ребенку гораздо младше, который напуган темнотой и неизвестностью.

Когда машина остановилась, они оказались в страшном лесу, где тени и деревья напоминали скрюченные пальцы. Кевину было не по себе, а мужчина начал терять терпение. Он уже не мог обращаться с малышом вежливо.

Кевин вздрогнул, воспоминания о боли и страхе отразились на его лице. Он заплакал. Он плакал до конца интервью.

— Мы уехали, — наконец сказал Кевин. — Он все время просил прощения и купил мне мороженое.

Я перемотал пленку, будто собираясь прокрутить снова. Вместо этого выключил телевизор, и экран утонул в темноте. Воцарилось молчание. Я смотрел на погасший экран. Я не повернулся к Элиоту, пока не включил лампу. Свет, казалось, захватил его врасплох.

Его лицо было искажено, как у Кевина. В глазах стояли слезы. Остывший чай ждал его на кофейном столике.

— Он стал жертвой Остина, — сказал я, хотя подчеркивать было необязательно.

— Как ты думаешь, он говорит правду?

Элиот не потрудился смахнуть слезы.

— Чего ты хочешь? — спросил он. Это был ответ на мой вопрос.

— Я хочу рассказать тебе еще одну историю и посмотреть, скажешь ли ты, кто здесь лжет. Ты ее знаешь, но вчера мне стали известны новые факты.

Я коротко описал встречу с Остином и как он выглядел, затем повторил версию Остина о причинах обвинений против него. Элиот, казалось, не реагировал. Раз или два он жестом просил меня продолжать, не углубляясь в детали, которые он знал.

— И Остин стал обвиняемым, — заключил я. — Мальчики вроде Кевина и Томми были принуждены дать показания против него. Неужели этот ребенок, которого ты только что видел, говорил неправду насчет того, кто его изнасиловал?

Элиот покачал головой, как будто собираясь возразить. Я подождал, но объяснений не последовало.

— Скажи мне, Элиот. Остин говорил правду?

Элиот, по-видимому, меня не слушал. Его мысли были далеко. Ему пришлось приложить усилие, чтобы понять, о чем я говорю.

— Насчет пожара в общественном центре и тела, найденного в подвале? — переспросил он. — О да. Я верю, что так оно и было. Об этом поговаривали. Вполне вероятно.