Когда бессилен закон, стр. 55

Глава 9

От Сан-Антонио до Хантсвилла больше двухсот километров. При такой тихой езде у меня было четыре часа на то, чтобы обдумать, что я делаю. Но я думал не о будущем: взгляд мой был устремлен назад, на всю минувшую жизнь сына. Ни один из его поступков не мог подготовить меня к происшедшему. Теперь все это выглядело так, будто он всегда был чересчур опасно свободен или в конце концов слишком устал от необходимости сдерживаться. После того как я увидел Менди Джексон на свидетельском месте, мне стало намного труднее поверить в существование заговора против Дэвида. Однако время, на которое выпал его арест, совпавшее с началом моей работы в новой должности, по-прежнему казалось мне слишком уж странным совпадением. Мне пришла в голову мысль, что время это было выбрано самим Дэвидом. Я думал о нем, как о взрослом человеке, но, может быть, именно из-за того, что он так быстро вырос, в нем еще оставалось что-то от ребенка. Не мог ли он совершить такого ребячества, попытавшись привлечь мое внимание тем единственным способом, который был ему доступен?

Нет. Я снова отбросил мысль о том, что Дэвид мог быть виновен. Но слишком уж много мыслей посетило меня за те двести с лишним километров дороги. Сознание вины тяжело навалилось на меня, словно переполнив собой даже мой пустой автомобиль. Я не мог избавиться от чувства, что Дэвид расплачивается теперь за любовь, которой он не дополучил в детстве.

Когда автобус с грохотом вкатил в циклопические ворота в заборе, по верху которого проходила спираль из колючей проволоки, я повернул к административному зданию Техасской исправительной колонии. Дэвид, как я знал, какое-то время будет находиться в диагностическом центре. Может быть, в течение недели. Там проведут тестирование осужденных, проверят их сопроводительные документы, подберут тюремные блоки для размещения. Очень редко заключенные остаются прямо здесь же — печатают на машинках, подстригают кустарники или даже работают за стенами тюрьмы в домах надзирателей. Один из таких надзирателей однажды сказал мне, что самая лучшая прислуга получается из бывших убийц. «Этот ваш среднестатистический убийца, положим, убил свою жену, или своего брата или лучшего друга — и это был единственный случай в его жизни, так что для всякого, кто не является его родственником, он опасности не представляет. Большинство из них к тому же по своей природе вполне добродушные парни. Плюс к этому они обычно имеют долгие сроки, так что не приходится через два года тратить время, чтобы обучать новых. Теперь возьмем, к примеру, вора. Ты ни за что не заставишь его работать на тебя. Вор будет лгать даже своему адвокату. И он обязательно снова что-нибудь стащит. Его нельзя держать в своем доме». Мне хотелось, чтобы Дэвид оказался здесь таким же привилегированным, как те добродушные убийцы.

Луис Терман был третьим директором Техасской исправительной колонии за последние четыре года. Его предшественник был приглашен со стороны и никогда не пользовался поддержкой подчиненных. Но Терман оказался из тех парней, что прошли путь от рядового надзирателя. Я надеялся, что он окажется человеком, с которым можно договориться.

То, что он не заставил меня долго ждать в приемной, я воспринял как хороший знак. Я успел пройтись только туда и обратно по комнате, как он уже появился в дверях, приветствуя меня улыбкой и крепким, сильным рукопожатием.

— Мистер Блэквелл? Удивлен, удивлен! Надеюсь, вы здесь не для слушания по поводу досрочного освобождения? Этим занимаются в Остине, знаете ли. Да вы знаете, конечно. Кстати, мои поздравления в связи с победой на выборах. Вас ведь, помнится, избрали почти в одно время с моим повышением? Красивый город Сан-Антонио. Я езжу туда каждый год.

Этот поток дружелюбной болтовни сопровождал нас в течение всего пути в кабинет, до того, как мы расположились по обе стороны письменного стола. Посетительское кресло оказалось жестким и узким, не поощряющим к тому, чтобы долго засиживаться. Директорский стол был массивным, со столешницей не менее тридцати квадратных футов. Он был сделан из какого-то темного дерева и сверху накрыт стеклом. Бумаги и папки на нем были разложены стопками различной величины, что, должно быть, имело какой-то особый стратегический смысл. Расположение их заставляло меня думать о военной карте, расстеленной между нами. Кресло директора выглядело куда удобнее моего. Его обитая спинка на добрый фут возвышалась над головой Луиса Термана.

Это был сухопарый мужчина. Он походил на ковбоя из Западного Техаса — тот же жестковатый, прямой взгляд дальнозорких глаз. Вместо формы Терман носил белую рубашку и галстук. Подозреваю, что он всю жизнь мечтал поменять на них униформу.

— Чем мы можем быть вам полезны? При всей прелести Хантсвилла, он мало походит на туристический центр. Обычно сюда приезжают с определенной целью, особенно те, кто имеет отношение к вопросам соблюдения законности.

Я не ожидал, что приветственные речи этого славного парня так скоро закончатся. Мне хотелось не спеша перейти к своему делу, а не выкладывать его как ответ на прямой вопрос. По мере того как молчание затягивалось, взгляд директора становился все более пронзительным. Он поднял руки и заложил их за голову, и пока я колебался, застыл в этой позе, словно лежал на земле, прислушиваясь к подозрительному шелесту травы слева от себя.

— Мне бы следовало еще раньше приехать и познакомиться с вами, — сказал я, надеясь реанимировать тон недавней шутливой беседы. — Но вы знаете, как это бывает, когда займешь новый пост, — всегда оказывается слишком много дел, чтобы найти время выбраться из города. Находясь, так сказать, на противоположном конце линии связи, я должен был еще прежде написать вам, чтобы представиться. До сих пор мы с вами, похоже, общались только посредством писем «Прочти и перешли дальше!»

Это была шутка, сынок, сказал я себе.

Кожа вокруг глаз и рта Термана сморщилась, изображая признательность. Было похоже, что он сморщился от боли.

— Однако я не назвал бы свой приезд визитом вежливости, — сказал я. — Мне жаль, что это не так. Фактически это, может быть, наихудший день в моей жизни.

Казалось, в моих словах было откровенное приглашение к ответу. Но его не последовало. Терман выжидал.

— Я только что привез сюда своего сына.

Он опустил руки на стол.

— Вашего сына? — Он посмотрел через мое плечо так, будто дверь кабинета вот-вот откроется. — Где же он? Где-нибудь в здании? Почему же вы не...

— Нет. Он не со мной. По сути, это помощники шерифа привезли его сюда. Он... он осужден в Сан-Антонио. В настоящий момент он находится в диагностическом центре.

Терман поднялся.

— Сан-Антонио, — сказал он. — Все правильно. Кто-то говорил об этом, но я подумал, что он шутит. Я читал об этом в газете, но я полагал, что вы продержите его в округе Бексар до конца срока.

— Я бы так и сделал, если бы... да, если бы не зачет отсиженного времени, освобождение под честное слово и все такое. Ему рано или поздно пришлось бы приехать сюда. Я решил встретиться с вами, потому что... ему здесь не место, мистер Терман. Он не из тех парней, которые постоянно попадают в неприятные истории, потому что их отцы работают в прокуратуре. С ним ничего подобного не случалось. Он женат, имел хорошую работу. Ему не место здесь. Я со своей стороны работаю над этим, но даже кассация, по-видимому, потребует не меньше года. Может быть, ему даже придется остаться здесь до тех пор, пока он не получит право на досрочное освобождение. Я хочу облегчить ему это, насколько возможно.

— Все хотят, — сказал Терман. — Я имею в виду родителей, которые приезжают сюда, если они есть, что однако ни черта не значит. «Платите деньги в комиссариат, — вот что я им всем говорю, — и приезжайте навещать своих чад в приемные дни. Это очень помогает».

Я кивал, словно бы находя этот совет полезным. Когда Терман кончил говорить, я глубоко вздохнул и держал в себе воздух, пока мог.