Всадники равнин, стр. 49
— Да кого он убил-то? — резко перебила его дочь.
— Послушай, Рут… ты же не будешь отрицать, что он стреляет, как заправский ганфайтер?
Она смущенно отвела глаза.
— Но он не один, кто носит при себе пистолеты в этих краях, и тебе, папочка, это известно, как никому!
— Пистолеты? Брось, их цепляют для красоты, — отмахнулся он от дочери.
— Безобидные игрушки. Только и всего. Взят, к примеру, хотя бы меня. Я человек мирный и вовсе…
— Пап! А три года назад…
— Ты имеешь в виду того индейца из Окла…
— А за два года до того, когда ты…
— Ты имеешь в виду того наглого, косого и мерзкого скандалиста из Нью-Йорка? Так это же…
— А всякий раз, как ты уезжал из дома, когда я была ещё маленькой — разве не переживала мама за тебя? Ведь она до смерти боялась, что ты ввяжешься в какую-нибудь историю…
— Перестань, твоя матушка была хорошей женщиной. Но слишком уж пугливой и впечатлительной. Нервничала из-за каждого пустяка, по всякому поводу и без повода.
— К тому же, — выпалила Рут, — то, что Питер сделал в Лоусон-Крик было… было… просто смело! Он герой!
— Вот как? Герой, переполошивший и запугавший до смерти целый город? Вынудивший сотни порядочных, законопослушных граждан влезать на заборы и искать убежища в погребах? Это, по-твоему, и есть геройство?
— Но он… он же никого не убил, — побледнев, проговорила девушка.
— Люди от ужаса седели на глазах — я видел Джада МакКрудера. Совсем седой — а все из-за того ада, что этот проходимец Питер устроил в Лоусон-Крик!
— Чепуха! Он начал седеть ещё три года назад.
— Этот вой Питер гонял людей по улицам города… дошел до того, что сбил с ног собственного кузена. Какая жестокость!
— Чарльз в состоянии сам за себя постоять!
— А потом, увидев толпу в две или три сотни человек, которая, изловив одного мошенника, собралась линчевать его — избавив тем самым закон от излишней траты драгоценного времени и денег — он собственноручно освободил того негодяя, после чего отправился дальше, едва не покалечив двадцать-тридцать других порядочных, сильных, отчаянных парней ради какого-то паршивого черномазого, которому те как раз собирались свернуть шею. И после всего этого ты оправдываешь его, считаешь, что он поступил красиво?
Она вскочила из-за стола и стояла, уперев руки в боки.
— Я защищаю и оправдываю каждый из его поступков, все до единого! — воскликнула Рут МакНэр.
— Зато потом он бежал, попутно разрушив и скинув в реку мост, чтобы уйти от возмездия миролюбивых, законопослушных горожан.
— Да кому нужно линчевать бедного Питера! И ты знаешь это! Тебе это прекрасно известно!
— А разве он этого не заслужил?
— Папа!
— Не смей кричать на отца! Я вижу тебя насквозь и говорю то, что у тебя на душе!
— Но ты не знаешь всего, что у меня на сердце!
— Это надо же, устроить такой погром в Лоусон-Крик только ради того, чтобы позабавиться!
— Нет, нет, нет! Он сделал это ради спасения друзей…
— Вот! Ты сама это сказала! Ради спасения друзей! Самого мерзкого, самого отъявленного мошенника во всей округе и паршивого черномазого убийцы.
— Ну папа, ты же сам говорил, что Обмылок сражался, как герой, чтобы пробраться через ту обезумевшую толпу.
— Мошенник и черномазый убийца. Вот они, его друзья!
— Папа, прекрати! Я не желаю слушать!
Глава 40. ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ
Подавшись вперед, мистер МакНэр с такой силой грохнул кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели тарелки.
— А о чем это говорит, дорогая? Рыбак рыбака видит издалека. И против этого тебе нечего возразить.
— Папа, ну выслушай же меня.
— Тебе нечего возразить против сказанного мной.
— Да уж, не удивительно, что бедного Питера незаслуженно оклеветали!
— Оклеветали? Если хочешь знать, в Лоусон-Крик им уже стали пугать непослушных детей. Мамаши так и говорят: «Если будешь шалить, то придет Питер Хейл и заберет тебя!»
— Неправда! — воскликнула девушка. — Это же неправда!
— Ой ли? Я, лично, узнал об этом из первых рук, от одного человека, который только что вернулся из Лоусон-Крик.
— Все равно, я никогда этому не поверю! Он лучше всех. Самый честный, самый порядочный и самый умный…
— Притворщик! — перебил её отец. — Это-то и хуже всего! То, что он лицемер!
— Нет!
— Самоуверенный трепач, невесть что возомнивший о себе. Наверняка многих успел обвести вокруг пальца. Но слава Богу мы-то знаем всю правду о нем!
— Ты не видишь фактов — реальных фактов! Ты просто не хочешь их замечать! Ведь ты знаешь, что Питер вернулся из колледжа… калекой… несчастным калекой…
— Который целых три года морочил голову собственному отцу, выдавая себя за непревзойденного спортсмена.
— Но ведь он действительно был им! Он был замечательным спортсменом, и тебе об этом тоже прекрасно известно! Он просто не хотел огорчать отца, потому что бедный, милый, но не слишком умный Росс Хейл считал футбол важнее всей его учебы.
— Какой ещё учебы? — спросил отец. — Чему его там научили?
— Я не знаю… но уверена, что только хорошему. Потому что он не стал бы тратить время ни на что непотребное и дурное.
— На то непотребство, которым он теперь зарабатывает себе на кусок хлеба с маслом?
— Как ты можешь так говорить? Уж не от того ли, что все, и ты в том числе, были уверены, что бедный Питер осядет на ранчо у отца и будет тихо помирать с голоду? А вот он взял и не опустил руки. Брался за любую работу. У него появились деньги. Ведь это его стараниями их ранчо стало одним из лучших во всей округе. Пока, наконец — да-да, ты сам говорил, что он там все так здорово наладил, что оно теперь само будет приносить деньги, независимо от того, какой неумеха станет заправлять им — даже если это будет сам Росс Хейл. Это же твои слова!
— Он работал, чтобы притупить нашу бдительность. И все это время эта дикость бушевала у него в душе, стремясь вырваться наружу. И вот свершилось! Теперь-то мы знаем, каков он на самом деле!
— Но все это можно объяснить. Ты просто не хочешь меня выслушать…
— К тому же он… разве он не говорил с тобой так, будто он без ума от тебя?
— Да!
— И это когда ему было уже прекрасно известно, что ты обручена — да ты уже была обручена с Чарли! Вот паршивец!
— Я больше ни минуты не останусь в этой комнате, если ты будешь говорить такие слова!
— Да куда ты денешься! Подумать только, прекрасный, честный, работящий, предприимчивый парень — о таком женихе, как Чарли можно только мечтать!
— Разве ему пришлось выдерживать хоть одно испытание на прочность? Он когда-либо в своей жизни хоть чем-нибудь рисковал?
— Бог с тобой, да о Чарли никто и слова дурного не скажет! Ну, может быть, кроме слухов о том, что в Лоусон-Крик его будто видели за игрой в покер, и он там играл по-крупному.
— Так знай же, — воскликнула девушка, — что это единственная его заслуга, о которой мне довелось услышать!
— Рут, да что ты такое говоришь?
— Это откровенно! От чистого сердца! Я презираю мужчину, который ничем никогда не рискует — ни жизнью, ни деньгами! Значит, у него тоже есть сердце! Признаться, о Чарли я такое услышала в первый раз!
— Рут, ты говоришь о самом порядочном и уважаемом парне! Никто и никогда…
Она сердито притопнула ножкой.
— Я не желаю слышать, чего хорошего говорят о нем другие! У всякого нормального человека должны быть недоброжелатели, нельзя быть хорошим для всех! Ты на себя посмотри! У тебя же на каждого друга приходится по три врага, и разве это не тешило твоего самолюбия? Разве ты не говорил, что твои друзья пойдут за тобой…
— В огонь и воду и обратно, да, и это правда. И я ради них готов сделать то же самое.
От его прежнего воинственного настроя не осталось и следа. Он откинулся на спинку стула, и задумчиво улыбнулся.
— Ты лучше сядь, дочка. Нам с тобой надо серьезно поговорить!
Они присела на краешек стула, испуганно глядя на него.