Всадники равнин, стр. 30

— Ну надо же! — сказал повар, усмехаясь.

Взяв кролика, повар повернулся к боссу спиной и больше не произнес ни слова. Вот она, людская бездушность. Майк тяжело вздохнул и повернул обратно. Не то чтобы он повернулся спиной, нет; вообще-то он никогда не поворачивался спиной ни к ксому из своих людей, за исключением тех случаев, когда рядом был охранник. Сделав небольшой крюк, он возвратился от домика повара к своей собственной хижине.

Работа по уборке хижины Баттриков и подготовке её для нового жильца шла полным ходом.

Бывший матрос и рабочий с рудника старательно скребли половицы и выметали мусор за порог.

— Эй, Пит, — окликнул Майк. — Обмылок так и не вернулся!

— Он будет ко времени, — ответил Питер Хейл.

— К какому времени? — поинтересовался мистер Джарвин.

— К тому времени, как он мне понадобится, — сказал Питер, — и я думаю, что пора прекратить этот разговор. Ведь теперь он вроде бы как работает на меня, не так ли?

Джарвин испустил горестный вздох.

— Обмылок был всегда одним из самых лучших моих людей, и, не скрою, что я уступаю его тебе с тяжелым сердцем, — проникновенно объявил он. — Но раз он уж тебе так нужен, то, надеюсь, ты сумеешь найти с ним общий язык.

Тем временем огромный жеребец мчался во весь опор, унося холодевшего ото ужаса Обмылка все дальше и дальше от поселка и рудника. Оставив позади себя пару миль и почувствовав себя, наконец, в относительной безопасности, он осадил коня, заставляя го перейти на шаг. Но затем, принявшись сворачивать сигарету, он все же время от времени отвлекался от этого занятия и оглядывался назад. Почему? Во всей округе, нигде среди этих гор, не было такого коня, на котором можно было бы пуститься в погоню за его жеребцом и нагнать его, особенно после того темпа, который изначально был задан Обмылок; и все же его не оставляло в покое гнетущее ощущение близкой опасности, скрывавшейся за каждым поворотом!

Его страшило непостижимое могущество таинственного потустороннего мира, находившегося за пределами понимания подавляющего большинства людей. Как знать, что за руки могут потянуться к нему из той неведомой пучины? Бедный Обмылок старался поскорее забыть о том, что происходило с ним в хижине, когда он сидел за столом напротив Питера Хейла. И все-таки, чем упорнее он старался загнать эти мысли в самый дальний уголок своей памяти, тем настойчивее они рвались наружу.

Его ничуть не беспокоил ни тот факт, что ему пришлось стать банальным конокрадом, ни то, что он бросил свою старую работу у Джарвина. Он был рад поскорее выбраться оттуда и с содроганием поглядывал на дрожащую и ноющую руку в синяках, державшую сигарету.

Дважды он останавливал коня, испытывая необъяснимое желание повернуть обратно и боясь сам не зная чего. На третий раз, глядя на то, как солнце медленно опускается за поросший деревьями западный склон горы, он вспомнил, к какому времени Питер Хейл назначил ему вернуться. Мулат мигом развернул и пришпорил коня, поспешно отправляясь в обратный путь, не задумываясь о причинах и не тратя время на рассуждения, а зная лишь то, что больше всего на свете ему хочется вовремя вернуться в поселок.

Солнце, ещё видимое с горного плато, садилось за низкие холмы, озаряя небо алыми и багряными сполохами, когда Обмылок, наконец, вернулся на рудник. Испытывая огромное облегчение, он отправился на конюшню и принялся расседлывать своего огромного коня. Подошедший конюх строго спросил его:

— За чем это тебя посылали?

— Посылали? — переспросил мулат.

— Ну да, — подтвердил тот. — Мы все думали, что ты решил смыться, но Хейл сказал, что услал тебя по делу, и что ты обязательно вернешься. И тут являешься ты!

Бедный Обмылок так и остался стоять, разинув рот, с уздечкой в одной руке и с седлом в другой, размышляя о том, что же все-таки творится в этом странном мире. Теперь у него не осталось ни малейших сомнений относительно того, что заставило его возвратиться обратно на рудник. Это была молчаливая воля белого человека, которая, преодолев расстояние в несколько миль, коснулась его души незримой рукой. Он чувствовал, что все это время лично от него не зависело ровным счетом ничего, и Питеру Хейлу не составило никакого труда вернуть обратно беглеца — ему было достаточно лишь только пожелать этого.

— Гипноз! — ахнул Обмылок. — Ведь я же уже уехал! И как ему только это удается?

На этот вопрос у него не было ответа. Теперь он считал себя уже совсем пропащим, будучи твердо уверенным в том, что теперь Питер Хейл станет манипулировать им по своему желанию, а у него не будет ни малейшей возможности противостоять этому влиянию.

Обмылок вошел в хижину. В углу комнаты стояла кровать; в другом углу была поставлена обыкновенная койка. Негр обнаружил, что все его пожитки, которые он, спасаясь бегством от дьявола, бросил впопыхах, были развешаны на крючках, вбитых в стену над койкой. На постели лежали вещи белого человека, а у изголовья кровати была прислонена к сетке длинная винтовка.

Обмылок осторожно взял её, отмечая про себя, что приклад был довольно потертым, но ствол хранил следы частой чистки. Механизм двигался без труда, а затвор был в идеальном состоянии. Обмылок отметил, что, по-видимому, хозяин винтовки знал толк в оружии и знал, как с ним обращаться, хотя, с другой стороны, его удивляло то, что такой зловещий тип, как этот самый Питер Хейл, держит при себе ещё и винтовку.

На узкой веранде крошечного домишки раздалось металлическое позвякивание, и на пороге появился Питер Хейл. Он дружелюбно кивнул Обмылку.

— Ну вот, Обмылок, — сказал он, — для нас уже есть новость. Завтра мы все втроем совершим небольшую поездку. Ты, Джарвин и я. Ну как, ты готов?

— А куда ехать? — мрачнея, спросил Обмылок.

— Прогулка за пределы рудника ради сбора Джарвиным какого-то там навара. Ты уже когда-либо сопровождал его во время подобной жатвы?

Сам того не желая, Обмылок широко улыбнулся, обнажая два ряда крепких белых зубов. Подобные экскурсии были для него делом привычным. И он подумал, что, может быть, в конце концов, гипнотизер и не станет для него такой уж тяжкой обузой.

Глава 25. ПЛАНЫ

Великий Майк Джарвин нечасто снисходил до появления в миру. Но в былые времена, когда его талия была поуже, а рука вернее, Джарвин частенько объявлялся по другую сторону границы, там, где его никто не знал. Это давало ему огромные преимущества. Во-первых, знакомых у него там не было, и вымышленное имя позволяло скрыть свою истинную репутацию. А во-вторых, даже если его и ловили за руку, то в те времена обычай выражать свое негодование при помощи оружия ещё не вошел в моду.

К сожалению, с тех пор многое в мире изменилось, и теперь толстый Майк Джарвин с непередаваемой тоской взирал на окружавший его мир с высот благополучия собственного рудника. Можно сказать, что он стойко держал оборону своего форта, не полагаясь на силы окружавшего его мятежного гарнизона и противостоя постоянным приступам страха. Это было сродни тому, что плыть на корабле с давно прогнившим днищем по морю среди рифов. Джарвин так часто видел, как волны разбиваются об острые скалы, что почти привык жить с ощущением постоянной опасности. Но когда он начинал задумываться о том, куда ещё податься, чтобы провернуть очередное дельце на стороне, тем самым хоть на время избавляя себя от постоянной опасности, подстерегавшей его на собственном руднике, то, неизменно оказывался в весьма затруднительном положении.

Когда-то он был стройным и подтянутым, что давало ему возможность проскользнуть где угодно и с легкостью затеряться в любой толпе. Но с тех пор лицо его заметно округлилось, а огромный живот и располневшая талия обращали на него всеобщее внимание. Он ещё показаться нигде не успеет, как, завидев его издалека, люди уже говорили друг другу: «А вон идет Майк Джарвин!»

После чего рука такого человека непроизвольно тянулась к пистолету, чтобы убедиться, что он должным образом готов к грядущему событию. Можно подумать, что честный Майк отбирал деньги у людей под дулом пистолета, словно какой-то бандит; на самом же деле он всегда использовал тихие, хорошо отработанные и безболезненные приемы, которые он пускал в ход за карточным столом. И всякий раз, вспоминая о той неприкрытой враждебности, с которой относились к нему окружающие, Майк тяжело вздыхал и сокрушенно качал головой. Подчас у него даже возникало желание открыть им свое сердце, чтобы они, наконец, убедились сами, какое огромное число добродетелей там скрыто.