Возмутитель спокойствия, стр. 25

Это было облако пыли, поднятое табуном диких лошадей. Я видел их утром того же дня, когда воздух был вот так же чист и прозрачен, словно хрусталь. Этой ночью они промчатся мимо меня, но на следующее утро я снова увижу их мчащимися на водопой в долину Шу-Хорн, до которой отсюда два дня пути.

Я думал о диких лошадях, о том, как было бы здорово вскочить верхом на самого норовистого жеребца во всем табуне, чтобы влиться в этот пыльный поток и навсегда остаться вместе с ними. Мне казалось, что я просто сижу на берегу реки, по дну которой несутся лошади, и они тоже являются частью окружающего меня пейзажа.

Я был все ещё поглощен думами о возвышенном, когда у меня за спиной у меня раздался голос:

— Эй, старина Джо! Привет!

Это вывело меня из оцепенения. Собравшись с духом, я посмотрел вверх, но оглянуться было почему-то страшно.

— Ну вот, начинается! — сказал я сам себе.

Я имею в виду, что когда человек проводит в одиночестве слишком долгое время, то ему иногда начинает мерещиться всякая чертовщина, и от этого можно запросто сойти с ума. Ибо услышанный мной голос никак не мог принадлежать человеку. Этот мальчишка, Чип, мог находиться, где угодно, но только не мог же он вот так просто взять и материализоваться у меня за спиной.

Я нервно рассмеялся.

— Нет, мне точно померещилось! — сказал я вслух.

— Да оглянись же ты, Джо, — снова сказал голос.

И тогда я обернулся, и — разрази меня гром! — передо мной стоял Чип собственной персоной, его огненно-рыжие вихры торчали во все стороны, а веснушчатое лицо расплылось в широкой улыбке! При виде его у меня екнуло сердце.

И как будто что-то оборвалось внутри!

Глава 2

— Вот ведь чертенок, — сказал я ему. — Ты откуда свалился?

Чип небрежно махнул рукой, указывая на горный склон, вершина которого упиралась в самое небо.

— Вон оттуда, — беззаботно ответил он.

Мы обменялись рукопожатиями. Его руки были в точности такими, какими я запомнил их с прошлого раза. Они совершенно не изменились, и казалось, что даже грязь на них была прежней. Да и сам он остался таким же, как прежде. Передо мной стоял шестнадцатилетний мальчишка, не по-детски рассудительный и к тому же чертовски своенравный. Все эти качества уживались в нем самым непостижимым образом. Еще никому не удавалось переспорить Чипа. Я имею в виду, что если такие попытки и предпринимались, то потом они благоразумно не возобновлялись, так как обычно и одного раза оказывалось вполне достаточно.

— Садись, — предложил я. — Значит, ты просто прошел несколько сотен миль и наткнулся на меня? Конечно, ведь это же плевое. Так как это тебе удалось? Неужели выучился щебетать по-птичьи и спрашивал у них, в какую сторону идти?

Он уселся на землю, привалился спиной к камню и закинул руки за голову, повернувшись боком ко мне и обозревая пейзаж, которым я любовался перед его приходом.

— Джо, сверни мне сигаретку, ладно? — попросил он.

Я уже хотел было бросить ему кисет и сказать, что-нибудь типа: «Тебе надо, ты и делай!» — но вовремя спохватился. Вид у мальчишки был смертельно усталый, под глазами залегли лиловые синяки. К тому же уже тот факт, что он просил закурить, говорил о том, что силы оставили его. Курил он очень редко.

Я свернул цигарку из табака пополам с порубленной соломенной пылью, вставил её ему в рот и сам же зажег спичку; Чип не шевельнул и рукой, а просто остался неподвижно лежать, глядя из-под полуприкрытых век на раскинувшийся перед нами пейзаж.

Одет мальчишка был вполне добротно. Я молчал, продолжая исподволь разглядывать его. Но вот он выкурил сигарету до самого основания, отбросил окурок и сделал три глубоких вдоха, прежде, чем из легких вышли остатки дыма.

Тогда я сказал:

— Я вижу, со времени нашей последней встречи ты успел основательно приодеться.

— Ага, — кивнул он, — ты же знаешь Дага. Ему хочется, чтобы я был одет получше.

— Да. Понимаю, — отозвался я.

— И в этом его главный недостаток, — продолжал мальчишка. — Потому что он в некотором смысле пижон.

— Может быть он и пижон, — ответил ему на это я, — но в остальном он отличный парень.

— Ну да, конечно, он отличный парень, — согласился Чип. — Но кроме всего прочего он ещё и пижон. Только и знает, что прихорашиваться да наряжаться. Знаешь, что он учудил в Тауиле?

— Нет еще. Так что же он там натворил? — спросил я.

— Вырядился в мексиканские тряпки. Ну там, костюм из бархата и все дела. А ещё напялил на голову шляпу с огромным пером. Наверное, сам себе он казался просто неотразимым. Все вертелся перед зеркалом, все не мог налюбоваться на себя и подкручивал усы.

— Держу пари, молчать ты не стал, — предположил я.

— А то как же. Сказал все, как есть, — ответил Чип. — Но только ему все равно. Похоже, мое мнение его не очень-то волнует.

— Просто он знает, что все равно его любишь, — сказал я.

— Думаешь, в этом все дело? — спросил он.

— Уверен.

— Что ж, может быть и так, — согласился Чип.

Я с трудом подавил улыбку. Чип и Даг Уотерс были привязаны друг к другу даже больше, чем родные братья. Я был тоже довольно дружен с ними. Но то, что их связывало между собой, вполне можно было считать кровными узами. Они были обязаны друг другу жизнью, и можно лишь догадываться, сколько раз один из них спасал другого от верной гибели.

— Ну и что он натворил после того, как нарядился? — задал я наводящий вопрос.

— Ничего особенного. Просто решил сходить на танцы, — ответил Чип.

— И его попытались выкинуть оттуда? — выдвинул я новую догадку.

— Ага, попытались, — сказал Чип и сладко зевнул. — Но какое-то время он все же продержался. Правда, мебель оказалась слегка поломана, да и его наряд тоже малость пострадал, но он заставил музыкантов играть и продолжал танцевать. Я подал ему знак, когда заметил полицейских, и только после этого он ушел. И в этом его главный недостаток. Слишком много выпендривается. Да что тебе объяснять, ты и сам знаешь. Стоит только человеку одеться поприличнее, как с ним тут же начинают происходить разные неприятности.

— Послушай, а лямку от подтяжек ты где потерял? — спросил я.

— Это все из-за одного раздолбая, — объяснил Чип. — Он хотел схватить меня, когда я выбирался из товарного вагона, чтобы прыгнуть на перегоне. Половина подтяжек досталась ему, но меня он все равно не поймал.

— Здорово, — похвалил я. — А как насчет рукава от рубашки? С ним-то что произошло?

— А это вообще ухохочешься, — сказал Чип. — Когда меня поймал легавый, то вцепился он так крепко, что высвобождаясь, мне помимо куртки пришлось оставить у него в руках ещё и рукав от рубашки. У него была просто-таки бульдожья хватка.

— И где это произошло? — спросил я.

— На товарной станции, — ответил Чип. — Это был самый вредный изо всех полицейских. Ты-то, небось, знаешь, какими они бывают гадами?

— Ага. А то как же.

— Он подкрался в темноте, — продолжал Чип свой рассказ. — А потом набросился на меня, и должен сказать, пальцы у него были, как рыболовные крючки. Навалился и скрутил, так что мне пришлось пожертвовать курткой и ещё рукавом от рубашки в придачу. Джо, ты бы умер со смеху, если бы только услышал, что кричал этот легавый, когда гнался за мной.

Он устало улыбнулся, вспоминая о случившемся.

— Да уж, по отношению к рубашке это было действительно жестоко, — признал я. — Ну ведь ты и штаны где-то умудрился разодрать.

Одна штанина была почти напрочь оторвана от другой, и прореха была наспех заштопана грубой бечевкой.

— Представляешь, какой коварной штукой может оказаться обыкновенное окно? — невозмутимо заявил Чип. — Я имею в виду торчащие из рамы гвозди. А было все так. Я благополучно вылез в окно, оставшись никем не замеченным, и уже собирался спрыгнуть на землю, когда штаны мои зацепились за торчавший из рамы гвоздь. Черт возьми, Джо, меня просто зло берет, когда приходится сталкиваться с халтурной работой горе-плотников. Черт побери, да если бы я был плотником, если бы у меня вдруг появилось желание и призвание к этому делу, то, забивая гвозди, лично я всегда загибал бы острые концы — по крайней мере возле окон.