Вне закона, стр. 54
Он уже ничего не видел — мрак с красноватым оттенком застилал ему глаза. Неожиданно сквозь громкие завывания огня Ларри услышал громкий сухой треск, веревка в его руках резко дернулась и задрожала. Его стало раскачивать словно маятник. Перестав работать руками, Ларри почувствовал, что ему стало легче дышать, хорошее дыхание — вот что больше всего требовалось ему в эти минуты.
Волнуясь за Элис, он посмотрел на нее, чтобы проверить, как там она, и встретил полные надежды глаза девочки. Этот взгляд ребенка придал ему силы, и Линмаус снова заработал руками.
Джимми, неподвижно сидевший до этого на его плече, вдруг ожил и, жалобно заскулив, принялся облизывать ему лицо.
Выбравшись из дымного облака, Линмаус жадно глотнул свежего воздуха и тут же услышал под собой радостные крики. Но и этот глоток воздуха не снял боли в легких — они все так же продолжали гореть.
Ларри с надеждой посмотрел на сосну, на которой уже дымились все ветви, и теперь после огненного дома она показалась ему древом рая.
Воодушевившись отважными действиями Линмауса, несколько мужчин, наконец преодолев страх, кинулись к сосне и быстро вскарабкались на нее.
И тут радостные крики толпы заглушил жуткий вопль. Ларри оглянулся на башню и увидел, что перила балкона объяты пламенем. Еще минута и веревка, за которую он цеплялся, загорится!
Собрав последние силы, Линмаус отчаянно заработал руками. Как только обгоревшие иголки сосны коснулись его лица, он нащупал ногой толстую ветку и встал на нее. Крепкие мужские руки сняли с него девочку и ее щенка.
Спустившись на землю, Ларри, сильно покачиваясь, отошел подальше от сосны. Как только последний из мужчин, пришедших ему на помощь, слез с дерева, оно вспыхнуло огромным факелом и ярким снопом искр осветило ночное небо.
Глава 43
ГЛАВНЫЙ ВОПРОС
Семья погорельцев — супруги Бор и двое их дочерей — нашла пристанище у Уильяма Оливера. Туда же, в дом банкира, пришел и Линмаус.
Цыпленок Энтони, упрямый как баран и верный своим обязанностям, настаивал на аресте Ларри, но жители Крукт-Хорна отстояли его. Они пригрозили шерифу, что отобьют Линмауса, и Энтони ничего не осталось, как ретироваться, заявив при этом, что ему, так много сделавшему для того, чтобы обезопасить их от этого кровожадного бандита, все же придется подчиниться общественному мнению.
Решив пока ограничиться длинной телеграммой, которую надлежало послать в столицу штата, шериф пришел в тюрьму, присел рядом с умирающим Джеем Крессом и задумался. Да, можно восторгаться благородным поступком, совершенным Линмаусом, но как же при этом не обращать внимания на то, что он убил Джея Кресса? Это же было преднамеренное убийство! Но все-таки следует ли начинать преследование этого Линмауса, который в глазах жителей Крукт-Хорна вновь стал героем?
Энтони нисколько не сомневался в том, что, как только он засадит этого бандита за решетку, вокруг тюрьмы соберутся толпы народа и голыми руками разнесут ее на части.
Однако вскоре все его сомнения рассеялись, и он послал своему начальству телеграмму следующего содержания:
«Кресс мертв. Признался в убийстве Кинкейда в Эль-Пасо, совершенном им три года назад, а также Томасона в Финиксе».
И что? Неужто вешать Линмауса за убийство карточного шулера? Нет, пусть уж лучше он купается в лучах славы!
Естественно, что в телеграмме содержалась не вся информация, полученная шерифом от умирающего Кресса.
С широко раскрытыми глазами слушал он предсмертную исповедь бедняги Кресса. Дрожащий всем телом Джей лежал на кушетке, судорожно дергал на себя одеяло и излагал историю своей гнусной жизни. А она, эта история, начиналась со дня его рождения и кончалась описанием той злополучной встречи с Линмаусом.
За спиной у шерифа стоял надзиратель, а в углу на стуле сидел помощник. Все трое внимательно слушали Кресса и дивились его рассказам. От умирающего они и узнали, как он подкупил Линмауса, чтобы тот помог ему прослыть отважным малым. Объяснил Джей и причину, по которой в салуне был разыгран спектакль.
Закончив печальную исповедь, Кресс закрыл глаза и испустил дух. Теперь тайна позора Линмауса открылась, а карточный шулер отошел в мир иной с той репутацией, которую и заслужил.
Все поведанное Крессом перед смертью в мгновение ока распространилось по Крукт-Хорну. Отныне при имени Линмауса горожане улыбались и уже никто не мог сказать, что он трус. К тому же его отважный поступок на пожаре, когда он, рискуя жизнью, спас дочку Бора, еще больше прибавил ему славы.
Тем не менее рано утром шериф, оседлав лошадь, поехал к Уильяму Оливеру, чтобы самому рассказать банкиру обо всем, что он услышал от Кресса, и расставить все точки над «и» в этой удивительной истории с Линмаусом.
По дороге он встретил Черри Дэниельс. Девушка мчалась в сторону центра города, но, завидев шерифа, приостановила коня.
— Что-то случилось? — встревоженно спросила она Энтони.
— Да нет, — ответил шериф и сообщил ей о смерти Джея Кресса.
— Тогда у Ларри больше никаких проблем, — грустно подытожила девушка.
— Черри, ты почему-то побелела, — заметил шериф. — Уж не заболела ли?
Девушка помедлила с ответом. Было видно, что она колеблется.
— Хорошо, Цыпленок, — произнесла наконец. — Понимаешь, просто я попыталась сыграть игру с чересчур огромными ставками. Играла и очень надеялась на выигрыш. А когда мне уже показалось, что я выиграла, удача отвернулась от меня и все пошло прахом. Теперь я скачу домой.
Цыпленок Энтони пристально посмотрел на девушку.
Он прекрасно понял, о чем она говорила, поскольку никаких тайн в таком маленьком городке, как Крукт-Хорн, не было.
— Ясно, — произнес шериф. — А теперь послушай меня. Поверь, в честной игре проигравших не бывает!
— Ты так думаешь? — оживилась девушка.
— Я это точно знаю, — заверил Энтони. — Возвращайся в Джексон-Форд и жди своего часа. Карточная колода большая, тебе обязательно выпадет козырной туз!
Черри улыбнулась, но ее лицо так и осталось белым.
Махнув на прощанье шерифу рукой, она пришпорила коня и с места пустила его в бешеный галоп. А Цыпленок Энтони, глядя ей вслед, подумал: «Никогда уже эта чудесная девушка не встретится с тем, кого так сильно любит. Гордость не позволит».
Остаток пути до дома банкира лошадь везла его медленным шагом. У шерифа было ощущение собственной ненужности. Все вокруг словно зациклились и говорили только о Линмаусе. Да, сейчас героем для них был Ларри, а он, шериф, — только передатчиком волнующих новостей, да к тому же не совсем свежих!
У ворот усадьбы Оливеров он увидел странного вида человека, который взмахом руки остановил его. Это оказался брат Хуан.
— Друг мой, ты с хорошими новостями или с плохими? — обратился он к шерифу.
— С хорошими.
— Тогда проезжай. Я здесь вроде часового — оберегаю этот дом от неприятностей.
— И Линмауса тоже?
— Конечно, и его, — кивнул францисканец.
— Тогда скажи, что тебя так к нему притягивает?
— Брат, когда видишь в цирке идущего по проволоке канатоходца, то всегда желаешь ему удачи.
— Тогда я успокою тебя, — произнес Энтони. — Это раньше Линмаусу было опасно появляться среди людей, а сейчас ему уже ничто не грозит.
— Я всегда молился за него, — улыбнулся брат Хуан, — но отныне ничто не омрачит его жизнь. Всевышний указал ему путь к добру и смирению!
Подъехав к дому, Энтони спрыгнул с лошади рядом с прохаживавшимся по двору банкиром. Уильям Оливер поздоровался с шерифом вежливо, но довольно сдержанно. Однако эта сухость в общении сразу же исчезла, как только Цыпленок рассказал банкиру о предсмертной исповеди Кресса.
— Судья! — громко крикнул мистер Оливер.
Судья Бор тотчас вышел из дома. Он был бледен, его пухлые щеки отвисли, глаза выглядели усталыми. На губах застыла кривая улыбка.
— Судья, у нас есть признание Джея Кресса, сделанное им перед смертью, — сообщил банкир. — Оказывается, Кресс вынудил Линмауса разыграть тот гнусный спектакль в салуне. Сделал он это с помощью денег, которые жульническим путем выиграл у Линмауса. У этого шулера были две монетки, каждая из которых имела на обеих сторонах одну и ту же чеканку. Представляете, какой мошенник? Линмаус, которому нужны были деньги, чтобы жениться на моей Кейт и завязать со своим преступным прошлым, попался на его удочку и сильно проигрался. Думаю, этого факта достаточно, чтобы ваше мнение о бедняге Линмаусе теперь изменилось. Что скажете, судья?