Семь троп Питера Куинса, стр. 15

Старина видел, какие возможности открывает использование бесцельно пропадающей в горах воды. Весь замысел принадлежал ему. По правде говоря, мои услуги вообще не имели насущной необходимости. Но современное образование, кажется, внушило всем, что одного здравого смысла нынче недостаточно. Людям хочется по любому вопросу заручиться профессорским мнением. Вот и Монтереи решил положиться на мое заключение.

Все было ясно как день. Мне не понадобилось и десяти минут, чтобы увидеть: затея вполне реальная. Но я решил денька три поездить по округе, порасспросить о дебите воды в реке, посмотреть отметки высшего уровня, поговорить о дождях и всяком таком. По истечении трех дней я высказал свое мнение и выписал счет, вдвое превышавший реальные оценки. Сеньор Монтереи выписал чек на сумму, вдвое превышавшую запрошенную мной, и попросил меня разработать проект, что называется, от «а» до «я».

Пока я трудился над проектом и потом, когда строилась плотина, я жил словно король. Недалеко от плотины, по другую сторону хребта от своего жилища, сеньор Монтереи воздвиг мне дом. Обставил его сверху донизу. Приставил прислуги не меньше, чем у короля Англии. Три специально выделенных конюха смотрели за полудюжиной коней, отданных в мое полное распоряжение. На кухне — толпа прислуги, я так и не разобрался, кто чем там занимался. Другие копались в саду, после того как Монтереи обнаружил, что я люблю цветы. Черт возьми, представляете, Питер, они выкапывали растения в окружающем старый замок огромном саду, обкладывали корни землей и дерном и на ослах доставляли к дому. На влажной стороне хребта выкапывали вместе с землей молодые деревца и в больших повозках везли через перевал, чтобы посадить вокруг построенного для меня дома.

И все из-за того, что, глядя на стройку, я как-то заметил Монтерею, что, пока не завершат плотину и не пустят воду, для жилья здесь будет унылое место. И тогда вокруг меня посадили сад и молодую рощу. Еще один пример, чтобы вы получили представление о знаках внимания со стороны Монтерея: узнав, что я обожаю свежую дичь, он выделил двух лучших охотников и поручил им каждый день снабжать мой стол своей добычей.

Всей этой челядью мне предстояло командовать. Но конечно, слуги отбились от рук. Я просто не умел достаточно свободно бранить их по-испански. Потому сказал Монтерею, что предпочел бы вместо двух десятков слуг и вечного гвалта и суматохи иметь одного слугу и обрести наконец покой.

Он испытующе посмотрел мне в глаза и улыбнулся. На следующий день ко мне явился маленький, сгорбленный, сморщенный седой старикашка с еле видными под набрякшими веками острыми глазками. С тех пор в доме воцарилась торжественная тишина. Прислуга даже ходить стала по-другому, пугаясь одного моего хмурого взгляда. Колеса моего хозяйства закрутились так, будто их хорошо смазали. Порой я даже забывал, что вокруг меня живые люди. Раз и навсегда прекратились ссоры на кухне или в саду. Меня окружали безукоризненная вежливость и идеальная тишина.

Я говорю все это, чтобы вы лучше представили сеньора Монтерея, — точнее, одну сторону его личности. О других гранях его характера целый год я и не догадывался. Плотину построили. Меня держали до той поры, пока не проверили, как поведет себя дамба и оросительная система после заполнения водохранилища. Это означало, что мне платили три лишних месяца, но для Монтерея это сущий пустяк. Может показаться, что он швыряется деньгами как безумец, но, как ни странно, все, за что он берется, превращается в золото. Одному Богу известно, сколько он потратил на мой дом, рощу, сад, на изысканный стол. Правда, я, в свою очередь, работал как никогда в жизни. Думаю, плотина простоит века. Кроме того, добавив пару насосов, чтобы поднять уровень воды, я вместо пяти тысяч акров оросил все восемь. Однако больше не буду утомлять вас подробностями. Монтерей щедро со мной рассчитался. Настолько щедро, что я был готов для него на все.

Потом я сообщил ему, что мне надо домой. Он полностью меня поддержал. Я сказал, что уезжаю совсем. Но он ответил, что после того, как я побуду среди своих, ему будет необходимо снова повидаться со мной. Я вернулся в Нью-Йорк. Представляете, что придумал этот старый негодник? Он послал на Манхэттен одного из своих верных помощников. Тот снял для меня квартиру. Достал отменного французского повара. Нанял самых красивых горничных. Не задумываясь, купил мне лимузин в девяносто лошадиных сил — хоть сейчас принимай участие в автомобильных гонках.

Такой щедрости я еще не встречал.

Подразумевалось, что это всего лишь маленькие удобства, предназначенные сделать мою жизнь в Нью-Йорке более приятной. Я написал Монтерею, умоляя его передать квартиру кому-нибудь другому, объясняя, что не могу в столь роскошной обстановке общаться с моими старыми нью-йоркскими друзьями, а также не имею возможности позволить себе содержать такую квартиру. Он ответил, что я волен пользоваться или не пользоваться ею, но ежедневно там будут делать все для моего удобства, готовить завтрак, обед и ужин, и шофер останется в постоянном моем распоряжении. Если я не желаю переступать порог квартиры, пусть не думаю, что обижу этим сеньора. Он это делает для собственного удовольствия!

Клянусь, именно так он мне ответил. И что мне оставалось делать? Соблазн оказался слишком велик. Я принимал у себя друзей, как никогда не мечтал. Жил по-царски и поневоле старался держаться по-царски. — Эвери, вздохнув, помолчал. — Вам понятно, что к чему. Монтерей все еще имел на меня виды и делал все, чтобы я неизбежно вернулся к нему на службу. Я пробовал искать работу. Получил было несколько неплохих предложений, — прямо скажу, отличных предложений, — но уже не мог рассматривать их всерьез. Не мог решиться обойтись без окружавшей меня роскоши. И в конце концов вернулся к Монтерею.

Он принял меня с распростертыми объятиями. В его доме в честь меня устроили королевский прием. Я пробовал спросить его о перспективах на будущее, но он ответил, что ради моего приезда на две недели оставляет все дела и будет только праздновать мое возвращение. — Мартин снова помолчал.

— Лицемер чистой воды, а? — заметил вполголоса Питер Куинс.

— Вряд ли, — с сомнением покачал головой Эвери. — Нельзя так запросто его осуждать. Думаю, что ему так нравится играть, что он сам не знает, когда действительно поступает всерьез. Во всяком случае, две веселые недели прошли, и я направился на его собственную половину. Апартаменты не уступали императорским покоям — шкатулки с драгоценностями, нежели жилые помещения. Но увиденное мною не имеет отношения к делу, если не считать одного — на стене висел ее портрет!

— Да-а, — усмехнулся Питер, — я уже подумал, что в этой истории не хватает героини.

— Без нее мне лучше сразу умереть, — вздохнул Мартин Эвери.

— И все же — разве ты от нее не удрал?

— Я еще к ней вернусь! И ничто на свете меня не удержит.

— Портрет, — напомнил Питер Куинс.

— Погодите минутку, сейчас расскажу, — кивнул Эвери, судорожно затягиваясь сигаретой. У без того едва различимое хмурое лицо заволокли клубы дыма.

Глава 11

ДЛИННЫЙ НОЖ

— Не стану говорить о ее лице, — продолжал Ч Мартин Эвери. — Прежде всего, его невозможно описать, а если бы удалось, вы бы мне не поверили.

— Возможно, — согласился Питер. — Ты ведь видишь ее глазами влюбленного.

— Для парня ваших лет это звучит очень мудро, — с легкой усмешкой заметил Мартин Эвери, — но если бы вы ее видели…

— Не бойся. Никогда не увижу.

— Но если увидите, с вами случится то же самое. Смею только со всей серьезностью заверить, что не встречал более идеального образа: лицо, улыбка, руки, шея — сплошное совершенство. А благоуханна, как море благовоний.

— Теперь, когда ты настроился на возвышенный лад, не жди, что я тебе поверю.

— Ее невозможно описать простыми словами, но если бы вы увидели ее, Куинс, то признали бы, что я даже недоговариваю. Старина Монтерей заметил, что я не в силах оторваться от портрета.