Поющие револьверы, стр. 35

Слева виднелись руины дома — трех комнат, сгоревших, когда он был мальчишкой. Шок от пожара убил мать. Он всегда считал, что ей было жалко не столько дом с обстановкой, сколько гибель ее любимых вьющихся роз, которые дважды в год закрывали дом благоухающей сетью белых и темно-красных цветов. Осталось лишь несколько коротких обломков лоз, вот и все.

Для прохожего этот побитый солнцем и ветром дом, вечно невыкрашенный, окруженный пустой землей, был типичным отражением характера шерифа. Но для Каредека он значил совсем иное и казался тем, чем он был — просто домом холостяка, достаточно просторным, чтобы в нем можно было легко убираться, а потому идеальным — а в некоторой степени он был для Каредека частью единого целого. В нем жили призраки: людей, цветов и голосов.

Однажды — это было всего лишь прошлой зимой — он вышел и ощутил колючий январский воздух.

— Мороз не принесет розам добра, — сказал тогда шериф.

Вспомнив это, он осмотрелся и улыбнулся. Конечно, розы погибли, но на их месте гуляли полдюжины бультерьеров, они резвились на солнце, гладкие и блестящие, как белые морские львы.

Он вошел за ограду сада, они, резко, отрывисто лая, бросились к нему, но когда подбежали, то прижали уши и, извиваясь и размахивая хвостами, подползли, чтобы полизать его тяжелые, сильные руки.

Шериф отодвинул их в сторону и поднялся на крыльцо. Там он обернулся и посмотрел на шестерых белых охранников. Ни одна собака не заходила к нему на двор. А если и заходили, то их тут же сбивали белые молнии. Люди тоже не заходили, пока он, Каредек, свистом не отзывал собак.

Будь что будет, но шериф был доволен жизнью… и все же не совсем доволен.

Он торопливо отделался от назойливых мыслей и вошел в контору. Здесь он распечатал письма и прочитал их. Писем было по меньшей мере дюжина и все они были от местных ранчеров. Во всех задавался один и тот же вопрос: правда ли что шериф на самом деле укрывал у себя на ферме отъявленного бандита и убийцу Райннона.

Шериф одно за другим смял письма и бросил их в мусорную корзину. Потом поднял, разгладил и снова прочитал с очевидным наслаждением.

Он задумчиво огляделся.

Эта комната была его воплощением идеальной конторы. В ней стояло вращающееся кресло и письменный стол из кленового дерева, отполированного до ослепительной яркости. Шерифу он был дороже золота. Еще на полу лежал яркий коврик. За него он заплатил пятьдесят долларов, и редко входил в комнату, не наклонившись, чтобы пощупать его фактуру и не восхититься прямизной длинных швов. В углу высилось узкое бюро, тоже из полированного дерева, в нем он держал бумаги, которые не помещались в письменном столе. В двух других углах стояли два стула с жесткими спинками для посетителей. Нельзя, чтобы человек чувствовал себя удобно. Если хочешь добиться от него правды, он должен ерзать и не находить себе места.

Шериф, обозрев свою собственность, откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. Длинные шпоры проделали на нем глубокие борозды, превратив полировку в белую пыль. Он лежал в кресле, курил одну сигарету за другой и бросал окурки на пол. Один из них упал на ковер, прожег в нем дыру и наконец погас.

Шериф все еще курил, когда раздался голос:

— Эй, Каредек! Шериф Каредек!

Он выпрямился и увидел в окно веселого молодого человека, ждавшего у калитки. Это был секретарь губернатора и его правая рука. Каредек знал, зачем он здесь.

— Эй, Каредек, отзови своих волкодавов!

Каредек свистнул. Белая свора утихомирилась и пошла вслед за незнакомцем, обнюхивая его икры и жадно скаля клыки.

Глава 34

— Привет, — поздоровался от двери Сэм Ниринг. — Я смотрю, та старая сука все еще у вас?

— Да, все еще у меня. Проходите, садитесь.

— Если бы она еще немного поскалилась, она бы у меня получила, — сказал секретарь губернатора.

Он знал бультерьеров, а потому хорошо знал Каредека.

— И молодой кобель у вас остался. Я думал вы его продадите. Он не чета остальным.

— Меня устраивает, — сказал шериф.

— Конечно, устраивает, — ответил Сэм Ниринг. — Вам нужны собаки, а не картинки.

Шериф ждал. Он понимал, что это было прелюдией к серьезному разговору, и понимал, о чем будет вестись этот разговор.

— Вы специально ехали, чтобы повидать меня? — наконец спросил он.

— Да, — сказал Ниринг. — Губернатор попросил меня посмотреть, как идут дела в этой части штата и доложить ему…

— О Райнноне? — спросил шериф.

Он протянул молодому человеку кисет и бумагу?

— Закурите?

— С удовольствием, — сказал Ниринг.

Ловкими пальцами он быстро скрутил сигарету, прикурил ее и неожиданно сквозь дым сказал:

— Да, я приехал насчет Райннона.

— Что насчет него?

— Если это правда, он хочет, чтобы вы подали в отставку.

Шериф слегка улыбнулся. Такая откровенность от занятого человека ему льстила.

— Это правда, — сказал Каредек.

— Естественно, правда, — продолжил Ниринг. Самые странные вещи всегда оказываются правдой. Но губернатору нужна полная правда, а не ее огрызки.

Шериф подумал и покачал головой.

На это Ниринг ответил:

— Вы — один из лучших в обойме губернатора.

— На кой я ему нужен? — спросил Каредек в лоб.

— Вы поддерживаете порядок в половине штата, — сказал Ниринг. — Убийства вызывают недовольство. Когда шериф Каредек поблизости, убийств не бывает.

— Спасибо, — сказал шериф.

— Поэтому он и хочет, чтобы вы все рассказали. Речь произносить не обязательно.

Каредек постучал пальцем о поцарапанную поверхность стола. Он смотрел в окно, но секретарь смотрел на стол. Он увидел, что царапины были совсем недавними. По краям еще лежала белая пыль.

— Речь произносить не обязательно… — повторил шериф. — Конечно, не обязательно. Я и не буду.

— Не можете все объяснить, Каредек?

— Нет. Люди знают правду. Я пригрел бандита. Я шериф. Таковы факты.

— Не все факты.

— Если хотите знать все, мне придется раздеться, чтобы показать шрамы, — сказал Каредек.

Ниринг проницательно взглянул на него, затем уставился в потолок.

— Это случилось тогда, когда вы исчезли?

Каредек кивнул.

— Это был Райннон?

Шериф опять кивнул, а Ниринг вежливо ждал.

— Я бы не стал публиковать это в газетах, — сказал шериф.

— Конечно, не стал бы, дружище! Считайте, что я ваша мамочка. Губернатор тоже. Ему всего лишь нужно оправдание, чтобы вас поддержать, но у него достаточно сил, чтобы не разглашать причину.

— Чтобы меня поддержать, нужно прощение для Райннона, — ответил шериф.

Ниринг состроил недовольную гримасу.

— Сколько человек убил Райннон? — спросил он.

— В спину, сбоку, ночью или из засады — ни одного!

— Но все же убил, и довольно много, — пробормотал Ниринг.

— Джордж Вашингтон убил гораздо больше.

— Это точно, — усмехнулся Ниринг. — Я понимаю ваши чувства. Вы можете рассказать что-нибудь еще?

— Не знаю, стоит ли. — Он задумался. — Это не для газет.

— Понятно.

— Я встретил Райннона, и он выиграл схватку. Он меня победил. Я в него тоже стрелял. Естественно, — добавил шериф, — я поцеловал победившую меня руку. Вот и все.

Ниринг слушал его молча, с необыкновенным тактом, оставаясь внимательным и даже не глядя слишком пристально на осунувшееся лицо шерифа.

Неожиданно Каредек мягко сказал:

— Я мог спасти его! Но вместо этого позволил опять сбежать в горы. Я был слишком хитрым. Не сказал то, что знал. В этом моя вина! Я выгнал его в горы!

Ниринг сидел тихо, как мышка, потому что понимал, что этот человек разговаривает сам с собой.

Затем шериф продолжил:

— Я старомодный человек, Ниринг. Он… Он был моим напарником!

Ниринг невольно чуть наклонился вперед.

— Вы с ним порвали, Каредек?

Шериф не услышал.

— Вы его больше не видите? — спросил Ниринг.

Каредек медленно повернулся к нему и хрипло рассмеялся. На лбу его вздулись толстые вены.