Поющие револьверы, стр. 21

Он ушел. Ворота у конца тропинки захлопнулись за ним, и он повернул к дороге в город.

Шериф встал.

— Поеду, — пробормотал он.

— Сядь, — скомандовал Райннон. — Нет смысла за ним следить. Слишком много скошенных стеблей в поле. Слишком много шума под ногами и слишком много ярких звезд над головой. Пусть идет. За ним нельзя уследить!

Глава 20

— Я б отдал свою шкуру на седло, если бы смог проследить за ним, — вздохнул шериф.

На это замечание Райннон ответил долгим молчанием. Затем убежденно заявил:

— Вот что я тебе скажу, дружище. Попытка была хорошей. Теперь нужно сматываться.

— Собираешься все бросить?

— Что толку, если я останусь? — спросил Райннон. — Тюрьма для меня, тюрьма для тебя.

— Послушай, — пробурчал шериф. — Ты слышал, что он сказал напоследок. Думаешь, он говорил просто так или всерьез?

— Не знаю, — сказал Райннон.

— Всерьез, — ответил Каредек. — Не представляю, что за игра затевается, но уверен, что нешуточная. Кто-то тебя хочет использовать. Для чего, не знаю. Ты тоже. Если бы ты мне позволил, я бы с удовольствием выбил из него правду.

— Нет смысла, — сказал преступник. — Ты бы потом стыдился всю жизнь, после того как избил белого человека как собаку. Считаешь, есть возможность, что им не нужно загонять меня в тюрьму?

— Я в этом уверен, — смело ответил шериф.

— Я не могу остаться, — настаивал Райннон. — Неважно, что витает в воздухе, оно может закончиться для тебя катастрофой, приятель. Мне надо идти своей дорогой!

— Твоя дорога — моя дорога, — тихо сказал Каредек. — Твоя жизнь — это моя жизнь, а по тропе, по которой путешествуешь ты, поеду и я.

Райннон не смог найти ответ этим словам. Пару раз он разжал губы, пытаясь что-то сказать. Потом встал и начал нетерпеливо прохаживаться по веранде, как всегда, когда был занят мыслями. Наконец он остановился рядом с креслом Каредека и на мгновение положил свою ручищу на широкое плечо шерифа.

И это было все. Затем он возобновил ходьбу, но в напряженной тишине слова оказались не нужны, они понимали друг друга и так.

— Нет, не тюрьма, — повторил Каредек. — Она не входит в их планы. Они бы взяли тебя в ту же минуту, как только у них возникло подозрение, если бы это было не так. Но у них на уме что-то другое. Ричардс сам сказал. И сказал правду.

— Я буду доверять его словам завтра, не сегодня, — сухо сказал Райннон.

— Дай мне за тебя подумать, — ответил Каредек.

— И оказаться на виселице, — сказал Райннон.

— Насчет девушки… — начал Каредек.

— Оставь ее. Я про нее забыл, — сказал Райннон.

— Что ты собираешься делать насчет девушки?

— Поехать к Ди.

— Перестрелять Ди и освободить ее. Таков твой план? — с издевкой сказал шериф.

— Оружие позволяло мне сделать то, что не удавалось словами, — ответил Райннон.

На это шериф возразил:

— Сиди тихо. Завтра вместо Ричардса я пришлю другого человека. Покажешь ему ферму. Не торопись. Сейчас силой или обманом ты ничего не добьешься. Они знают твои карты. Знают, что ты — Райннон. Они — снаружи в темноте, а ты — внутри при свете. Ты в их руках. Сиди тихо и жди. Это все, что ты можешь! Оставь девушку в покое. Держись подальше от Ди. Они все отрава. До свидания, Эннен. Я еду обратно в город.

Он тут же уехал, а Райннон мрачно сидел и слушал, пока стук копыт не затих вдали, потом раздался снова — необычно громко и гулко — по деревянному мосту на расстоянии в полмили, а затем еще раз смолк, заглушенный поднятой пылью.

Темнота сгущалась; звезды одним разом отдалились от земли, под фиговым деревом притаился таинственный шорох опасности.

Райннон почувствовал, как на его огромном теле выступил пот, мышцы напряглись и затвердели.

Он заставил себя встать и выйти в тишину ночи. Он постоял, борясь со своей слабостью, спокойно оглядываясь, и наконец ужас покинул его. Он вернулся в дом, лег и постарался не думать ни о чем, кроме сна.

Сон нахлынул темной волной, и на следующее утро он встал, готовый к работе, но не в таких узких пределах, какие определил ему шериф.

Он еще не закончил доить, а солнце едва зажгло восток бледно-желтым пламенем, когда появился новый работник.

Это был итальянец с подбородком профессионального боксера и кривыми ногами моряка; но его глаза были широко раскрыты и кротки, как небо над его родной землей. Он не улыбался, когда представился и когда узнал, что ему предстоит делать, но тут же отправился выполнять первое задание, и через полчаса из амбара донеслась его жизнерадостная песня.

Райннон слушал ее с грустью, как человек, который студеной зимой проходит мимо зажженных окон и влекущих звуков танцевальной музыки. Но он весь день упорно продолжал работать, показав Джо Караччи ферму, показав подробности ирригационной системы, слабые места в дамбах, которые следует починить до следующего паводка, работу маслобойки и множество других вещей.

Он оторвался от работы ближе к вечеру, когда солнце висело над самым горизонтом.

— Тебе придется готовить самому, — сказал он Караччи.

— С удовольствием, — сказал Караччи. — Хотите спагетти, босс?

— Кто есть спагетти на ранчо? — спросил Райннон. — Берешь бекон, кукурузные лепешки, кофе, картошку, пюре и готовишь в любых пропорциях. Но если хочешь спагетти, я завтра пошлю за ними.

Расслабившись в конце трудного дня, он усмехнулся Джо Караччи, а тот наклонил голову и усмехнулся в ответ в полном понимании. Райннон почувствовал, что получил очень важного союзника.

Затем он забрался на мула Ди и затрусил к дому ранчера, не торопясь, выбрав путь не через поля, а по дороге. Когда он подъехал к конюшне, к нему вышел Чак Мэпл собственной персоной и принял поводья.

— Я поставлю его, — сказал Чак, неприятно хмурясь.

Но, как понял Райннон, это ничего не означало. Его нахмуренный вид был просто привычным выражением. Прошлое его, как сказал шериф, не было светлым. Тем не менее что-то подсказало Райннону, что у него есть еще один союзник, и открытие значило для него очень много. Еще вчера вечером он был одиноким человеком, которого грызли печальные сомнения о себе и о своем будущем. А теперь он стал богат! Вообще-то его и раньше поддерживал шериф, но что такое двое против всех? Теперь за ним стоят жизнерадостный Джо Караччи и Чак Мэпл, он был достаточно в этом уверен.

Когда он неторопливо зашагал к патио, сумерки уже начали сгущаться. Повернув незамеченным за угол дома, Райннон услышал жаркий спор. Говорил Оливер Ди.

— Я даю и упряжь. В придачу даю и ее. А теперь ты недоволен.

— Твоя упряжь никуда не годится, — сказал второй спорщик. — Она лопнула при первом рывке. Лямки порвались, как только лошадь как следует потянула в гору. Ремешки были вовсе прогнившими. Они разодрались, когда ты хотел их затянуть. Что это за упряжь, я тебя спрашиваю?

— Как я могу отвечать за упряжь? — хитро возразил Оливер Ди. — Она висела тут, прекрасно выглядела, была смазана, словно ее только что принесли из магазина. Я бы сказал, что она была почти новая.

— Ты ее специально смазал и вычернил, — сказал второй. — Но жир и сажа это тебе не хорошая кожа. Оливер, я ее не возьму. У тебя в сарайчике есть нормальная упряжь. И я уже поставил твоего мула в конюшню. Теперь хочу пойти и поймать свою лошадь на выгоне!

— А как, ты думаешь, посмотрю на это я? — спросил Оливер Ди. — Ты заключил сделку и все видел. Ты не ребенок. Ты получаешь мула и упряжь за лошадь, которую я вынужден был купить, потому что треклятый Джон Гвинн на днях застрелил мою прямо в голову. Теперь ты берешь прекрасную упряжь, рвешь ее на кусочки и хочешь отменить сделку. Это разве честно, Джимми?

— Не знаю, не знаю, — сказал Джимми. — Я не любитель разговаривать, по этой части ты у нас мастак. Пусть нас кто-нибудь другой рассудит. Вот ты, Чарли, скажи!

Из тени возле дома появился Чарли Ди.

— Если бы он был не наш, — сказал он, — сделка осталась бы сделкой. Особенно при торговле лошадьми. Но если он свой, да к тому же Ди, он имеет право, чтобы с ним обошлись честно.